Маленький цветочек

      Негромкое, но требовательное хныканье донеслось из крохотной деревянной кроватки. Отчего молодая, до этого сладко спящая женщина с длинными тёмно-русыми волосами, поморщилась и приоткрыла глаза.       — М-м-м… Снова? — её супруг, до этого дремавший после долгого тяжелого дня, повернулся к ней лицом и, не сдержав долгого зевка, приподнялся на локтях. От чего его растрёпанные медово-золотистые волосы закрыли половину его лица.       — Она редко плачет, — произнесла Флора, покачав головой. Лафрензия была крайне спокойным ребенком, и заплакать её могло заставить только что-то серёзное. Хотя бывшая фея и знала в чем проблема, зубы режутся у всех малышей и то, что это болезненно она была предупреждена, но беспокойство всё же взяло верх над желанием остаться ещё хотя бы на минуту в постели. Хныканье повторяется снова, уже более громко. Покачиваясь, Флора откидывает одеяло, не забывая мягко прикоснуться губами к щеке Палладиума.        — Я пойду покачаю её, а ты поспи, хорошо?       — Флора, ты уже пятую ночь не спишь, — она уже порывалась встать, когда эльф мягко, но настойчиво пресекает её попытку. Тёплая, слегка мозолистая ладонь осторожно проводит по её щеке, и женщина невольно прикрывает глаза. Наслаждаясь нежным, легким, словно крыло бабочки, прикосновением. Мужчина склоняется над сонной супругой и целует в губы, без страсти, без этого горящего пламени, которое зажигается внутри юных сердец. Поцелуй трепетный, словно огонёк свечи, и столь невинный, похожий на робкое касание лепестков. Флора сжимает супруга за плечи в своих объятиях, когда он соприкасается губами с её ушком, обжигая его горячим дыханием, шепчет:        — Побереги себя, милая, сегодня моя очередь её укладывать, — в его мягком голосе она слышит твердые нотки, на что Флоре хочется невольно рассмеяться: она же больше не его ученица. Но только лишь остается кивнуть и опустить голову на подушки, с улыбкой, полной нежности, наблюдать за тем, как её бывший школьный преподаватель облачается в длинный, махровый, темно-зеленый халат, а затем, подойдя к колыбельке, поднимает на руки крохотный, завёрнутый в мягкие ткани, вовсю надрывающийся комочек.       — Ну и что ты плачешь? Цветочек мой… — Почти напевает он, когда мягко подхватывает своё всхлипывающее сокровище на руки. Истерика сразу же прекращается, Лафрензия лишь тихо похныкивает, цепляясь за складки отцовского халата, словно птичка за единственную соломинку. Впрочем не было удивительно, что ему удалось её так быстро утихомирить — исходящие от эльфа (впрочем как и от любого магического существа) потоки магии ассоциировались у неё с защитой, с родным теплом. Было время, когда Палладиум просто боялся, как-никак она родилась полуэльфом, а смешение энергии могло повлечь весьма отрицательные последствия.       К счастью это дитя, по мнению эльфа — благославленное самой магией, избежало этого кошмара.       Поднимая жалобно большие, полные слёз, золотисто-зеленые глаза на родителя, малютка суёт кулачок в рот и тихо всхлипывает:        — Я знаю-знаю… — Мужчина нежно соприкасается губами с крохотным лобиком девочки и смеётся, наблюдая за тем, как Лафрензия снова возвращается к своему занятию, пытаясь поймать теперь уже длинные волосы эльфа. Придётся всю ночь ждать, пока она наиграется…       Мужчина присаживается в стоящее возле кроватки глубокое мягкое кресло и нежно проводит пальцем по маленькой мягкой щёчке. Никогда он не забудет, когда ему впервые принесли это маленькое чудо. Этот спокойный, горячий комочек, укутанный в одеяла, с забавно топорщащимся рыжеватым пушком и большими, не по-детски мудрыми, взирающими на мир зелёными глазами Флоры. «Она больше взяла от тебя» — смеялась тогда супруга, когда пыталась потрогать маленькие ушки, из-за чего кроха сразу расплакалась.       Погружённый в мысли, молодой родитель вздрагивает от резкой и неприятной боли: оказывается, Лафрензия, видимо заметила, что отец слегка склонил голову, от чего мягкие золотисто-рыжие волосы рассыпались мягкой волной по плечу, всё же схватила и дёрнула за прядку, и тихо засмеялась, когда тот зашипел.       Флора едва сдержала смех, наблюдая за растерянным эльфом и за подозрительно тихой девочкой, в чьих ручках осталось несколько золотистых волосков. Как же она любила такие моменты единения отца и дочери, а ведь когда-то, Палладиум даже боялся брать её на руки…       Прижимая её к груди, мужчина тихонько воркует что-то на эльфийском, пусть Флоре и непонятно, но отчего-то сердце её замирает каждый раз, когда она слышит эти лёгкие нотки. Каждое слово наполнено безграничной любовью и нежностью. Флора тепло улыбается, подпирая щёку ладонью: как же отрадно ей было видеть, что Палладиум столь трепетно относится к этому дару жизни.       В их отношения никто не верил: ни отец с мамой, ни подруги, зацикленные на слащавых отношениях с мальчиками, ни Фарагонда, что лишь покачивала головой, наблюдая за преподавателем и студенткой. Флора ведь была так молода, не дело ведь было, чтобы девочка семнадцати лет таскалась за двухсотлетним эльфом. Разумеется и ученицы не отставали в слухах, и теперь уже бедной девочке не давали прохода. Директриса не стала это терпеть, и всё же мягко просила Флору, переключить свои чувства на другого человека. Ведь Палладиум не только старше её, он не может себе позволить такие отношения со студенткой, так как помолвлен с очень красивой эльфийкой Атрис, к которой он вернётся сразу после учебного года.       Разумеется — это был удар. Флора тяжело пережила это, много пролитых было слёз в подушку и много боли, что она носила в своём сердце, не замечая, как беспокоится профессор, не понимая, что происходит с ней. Вежливо неизменно улыбаясь, Флора, обливаясь болью изнутри, говорила о волшебных цветах, красивом грифоне, про которого она недавно читала, и прочих мелочах, давя в себе обиду.       В себе, пока не появился Гелия.       Красивый, смелый, добродушный тихоня, под стать ей, он был принят ею ошибочно за родственную душу. Три года Флора пыталась искоренить чувства к Палладиуму и принять Гелию не как друга, а как парня, как свою половинку. И может ей действительно нравились романтические свидания под луной, и красивые картины, которые он рисовал по вечерам, но фея не могла позабыть об эльфе.       И однажды, она не выдержала.       Она плакала в тот вечер, признаваясь, что совершенно не хотела ранить его чувства, что всё это время любила и представляла на его месте совсем другого. Когда она касалась тёмных волос специалиста, она вспоминала золотисто-рыжие подобные шёлку на ощупь волосы эльфа, а смотря в серые глаза напротив, видела яркое золото осени, с редкими отблесками зелени. Флора больше не могла обманывать себя: её не остановили ни крики Блум, которая требовала, чтобы она помирилась с Гелией, при этом сжимая в объятиях своего голубоглазого принца, ни вздохи Стеллы, которая закатывала глаза на каждое упоминание эльфа, ни Лейла, весьма удивлённая таким странным порывом подруги.       Свой запал Флора растеряла, когда вдруг резко столкнулась с профессором в коридоре. Отчего-то расстроенный, слегка растрёпанный, но всё такой же родной, тот, от мысли о ком, сердце начинало биться чаще. Что она могла сделать? Когда не знала уже, куда спрятать своё пунцовое лицо, бормоча что-то о чувствах. Но эльф, вопреки её ожиданиям, не стал смеяться над её неловким признанием, просто попросил сесть рядом и, налив чай, решился сам открыться ей.       Сам он страдал не меньше.       Его ссора: с Фарагондой, с родителями, рассчитывающими на перспективный брак с красивой чистокровной эльфийкой, с семьей Атрис, чьё сердце было разбито, хоть она и приняла любовь своего жениха с достоинством… Флора повелась на такой пустяк, как помолвка, зная о его чувствах, да ещё и встречаясь на его глазах с Гелией. Какой же — стыд!       В тот день было много слёз, но больше их было от радости, нежели от горя. Тот вечер наполненный сиянием звёзд, запахом ароматного чая и невинных прикосновений, навсегда отпечатался в памяти Флоры. С того вечера, приняв чувства друг друга и перестав думать о том, что подумают те, кто окружает их, каждый день стал напоминать добрую сказку. Сразу же после выпускного, Палладиум подал в отставку, даже Фарагонда не смогла его удержать. А через несколько месяцев они справили тихую свадьбу в кругу самых близких и родных.       А затем, буквально через год после венчания, у этой крайне странной, в понимании остальных народов пары, родилось это чудо — дитя, которое по мнению злых языков, не имело право на жизнь из-за смешения генов эльфа и феи. «Маленькая Лафрензия» — шепчет Флора, прижимая к груди свёрток. В первый раз, тогда она видит, как Палладиум плачет сквозь смех. «Самый красивый цветок», — лишь шепчет он белыми губами, а затем мягко целует жену в лоб.       — Обожаю твою улыбку, — тёплый голос вывел молодую женщину из раздумий. Палладиум стоит возле неё, всё так же слегка покачивая на руках Лафрензию. Та уже, прикрыв глаза сопит, всё так же цепляясь воробьиными пальчиками в ткань мягкого халата. Отчего-то, присутствие отца всегда успокаивало её, ибо если укладывала снова Флора — то промучилась бы полночи. «Несправедливо» — поджимает шутливо про себя губы, не может не рассмеяться (правда совсем тихо), наблюдая за тем, как супруг пытается отцепить от ткани халата маленькую ручку, на что получает недовольно хныканье.       — Ты уверен, что не нужна помощь?       — Нет. Вовсе нет, она вот-вот заснёт, — мужчина и сам выглядит порядком утомлённым, но всё же держится, а переводя взор на любимую, тихонько усмехается, — просто выпью… чуть-чуть побольше кофе перед работой. Не стоит переживать.       Лафрензия наконец засыпает окончательно, и мужчина, бережно уложив источник беспокойства обратно в кроватку, возвращается к жене. Сонно улыбнувшись, она льнёт к груди эльфа и легко жмурится от удовольствия, когда теплая-мягкая ладонь проходит по её мягким русым волосам. Нежась в его объятиях, Флора ясно осознаёт себя самой счастливой и засыпая, мечтает о том, чтобы Палладиум никуда сегодня не уходил.