Эти доллары...

Тилль сидит на темной крыше публичного дома, с презрительной усмешкой рассматривая доллары в своих ладонях. Эти купюры ужасно скучные, с немецкими марками несравненно хуже, вот только немец отчего-то уверен, что так ему, Тиллю, и надо - большего не достоин, другого не дано. На некоторых особенно пожухлых купюрах встречаются бурые капельки - очередной элитный "покупатель" явно не посчитал нужным проверить состояние денег, и потому путане достались кровавые доллары - Линдеманн даже позволяет себе сравнить зелень с темными сомнительными каплями с фисташковым мороженым, которое покрыли клубничным топпингом. Вроде просто нелепое сравнение, а оголодавшему за насыщенный трудовой день немцу это кажется очень точным сравнением. Хотя так только кажется. Путана наконец убирает приличную стопочку куда-то в карман потрёпанных джинс, и с тоской смотрит на палящий закат - этот день кончился, настала пора сна. Только вот Линдеманн спит плохо - то неудобно, то холодно (или жарко), то кровавые мозоли решили напомнить о себе, из-за чего большую часть ночи Тилль ерзал от болевых ощущений; а в голове отчего-то ещё вертятся ужасно-скучные доллары. Эта ночь была поистине ужасна. Новый заказчик оказался тем ещё извращенцем - сначала отжарил Пауля, ещё умудрившись его чем-то набухать, так потом ему стало мало, и он заказал себе ещё и Тилля с Круспе. (Рихард Круспе, для избранных - Цвен, был одним из немногих, у кого к Тиллю не было претензий, хоть их отношения и оставляли желать лучшего. Прилизанный наркоман, который был уверован в собственной неотразимости, обожал покрутить упругой задницей, форме которой Линдеманн мог только позавидовать, и был уверен, что он незаменим для этого заведения) Чаще всего, Цвен только раздражал, и и никогда не вызывал к своему существу жалости; во всяком случае, у Тилля тот никогда ее не вызывал. А больше всего не вызывает жалость в момент их парной работы - пока Круспе с особой жестокостью имеют в разных извращённых позах, а Тилль выполняет роль большого торшера, паралельно с этим гуляя по себе плетью, оставляя кровавые раны, только внутренне он злорадствует, когда замечает, что долбанутому наркоману становится откровенно больно - не только из-за ограничителя оргазма, а ещё из-за размеров потанцеального хозяина на вечер. Цвену искренне больно и неприятно - и даже поцелуи плети не так остро слышны, как должны быть в идеале; когда несносного Рихарда оставляют наедине с болезненным оргазмом и новой дозой, а все внимание переходит на исфалосованного Линдеманна, немец с невозмутимым видом отбрасывает плеть куда-то в сторону, и с таким же холодным лицом демонстрирует покалеченное тело. Где-то под твердым брюшком расцвела натертая рана, плечи болезненно покалывает, мозолистые ладони почти не чувствуются, спина выглядит жутко - ещё не затянулись в белесые рубцы, которые давно уже стали частью Тилля. Первая пощёчина и в половину не такая болезненная, как многочисленные последующие, которые опускаются на колючие щечки Линдеманна, несколько смягчаясь за счёт шелковой молочной перчатки на руке заказчика - у путаны появляется острое желание знатно так покалечить потанцеального хозяина, и потом мучительно отправить его на тот свет; только вот Линдеманн терпит, ибо эти пощёчины - не скорые деньги Тилля - ради окровавленных долларов можно и потерпеть. Во всяком случае, путана всегда терпит. Когда Круспе кружится с огнем, едва ли не путаясь в многоскладочном кимоно, этот наркоман выглядит поистине красиво - Тилль впервые не может отвести глаз. Кожа, по которой прошлись автозагаром, очень ярко оттеняется на фоне насыщенно-персиковой ткани, в которой иногда встречается причудливый белый орнамент, который от пристального взгляда начинает рябить в зелёных Тиллевских глазах. И немец не может не признать, что Круспе и огонь - вещи поистине совместимые. Рихарда неожиданно пробило на беседу - если, конечно, едкий вопрос ("ты все ещё лежишь?"), больше схожий с едким утверждением, можно считать началом их поистине "увлекательного" диалога. У Тилля тогда было тогда отчего-то слишком ужасное, балансирующее между дерьмовым и отвратным, настроение, когда никого видеть подле себя не хотелось, и одновременно до рези в животе хотелось поговорить. А когда прилизанный наркоман нагло улёгся рядом с Линдеманном, в крупноватый нос ударил ядерный запах блондинки, горько-сухое поветрие сигарет, а по расширенным зрачками было понятно, что приключения Цвена чем-то лёгким не ограничилось. - где опять накидался? - несколько печально спросил Линдеманн, и приподнялся на локтях, чтобы рассмотреть обнаженного "товарища". - - где-то, - капризно хмыкает Рих, и касается своей гладкой дланью колючей щеки другой путаны - какой заросший... Schlampe (потаскуха), ты вообще о бритве слышал!? - на последнем предложении, наркоман сорвался на крик, и отвесил Линдеманну звонкую пощечину, от чего Тилль вздрогнул и немного взбодрился, но ничего на это не ответил, всем видом показывая, что на разговор он не настроен. - эти их... Доллары ужасно скучные, - ловко меняет тему Цвен, и не может проигнорировать звук со стороны Тилля, который очень напоминал согласие. - эй! - вскрикивает Круспе, у которого в планах был пункт, который звучал как "разговорить Тилля" - а ты хочешь туда, в... В Германию? - он как-то неоднозначно осекся, чем привлек внимание другой путаны. - очень, - хмыкнул Тилль, и чуть повернулся к Цвену - а что? - Да ничего, kreatur (тварь)! - истерично зашипел Круспе, и с возмещением отодвинулся от Линдеманна, а путана не мог не отметить, что это выглядело ну очень комично. Доллары по истине скучны - и вроде Тилль себя уже в этом убедил, а все-равно ведь с трепетом рассматривает зелень, которая уже порядком наскучила; в его медвежьих дланях - 400 долларов. 400 ну очень скучных долларов, которые местами покрыты алыми капельками, а некоторые были некогда некрасиво смятые - случайная старая зелень с алыми "клубничными" разводами сиропа. И начавшая гнить крыша, залитая палящим солнцем, которая чуть слепит зеленые глаза, - это идеальное место для самокопания, и для рассматривания скучной зелени, которая не буквально сидит в печенке. Кстати о том, что сидит в органах у несчастного немца... Рихард - это бесячее существо с пропитыми целями - сейчас стоит позади, курит едкие дешёвые сигареты, которые Линдеманн чувствует едва ли не спиной, и слишком внимательно таращится на затылок путаны, будто желая пробить в нем, в Тилле, дыру - не пробил только из-за отсутствия даже самого дерьмового пистоля, который ему никто не доверит. (Оба знают, что до края крыши - девять шагов, на десятом шаге новая жизнь) И Тилль с радостью бы вкусил эту неизвестную счастливую, только ему кажется верхом критинизма падать со старой крыши, а Цвен вроде понимает его настрой без слов, позволяя себе отпустить уж совсем жалостливое хмыканье. Вторая путана одарила Круспе насмешливым взглядом, мол - "раз мы друг друга так хорошо понимаем, то почему бы вместе не перерезать вены скучной багровой зеленью?" И оба знают, как в ближайшее время проведут свой досуг.