В холодном офисе

Чуя сидит в холодном кабинете, вытянув ноги под столом, поставив локти на его лакированную поверхность. Он держит сложенные ладони перед лицом, прижимает холодные пальцы к холодному носу и дует тёплым воздухом на покрасневшие фаланги в попытке согреть. Кутается в бежевый вязаный кардиган сильнее, складывает ладони под плечами и прижимает к рёбрам, чтобы стало немного теплее. Ему бы чай или кофе и сигареты, чтобы стало хоть чуточку лучше, но замёрзшую душу спасёт только чудо, а чудес— Чуя в это уверовал, — не бывает. Шелушится покрасневшая раздражённая кожа между большим и указательным, между указательным и средним тлеет крепкая сигарета, кружит голову запахом табака. Другую руку греет бумажный стаканчик с кофе из заведения через дорогу. Тонкие веки скрывают голубые блюдца, подобно шторам, а потом, по закону жанра, должен был быть услышан треск ломающихся рёбер, не выдержавших гнёта немой душевной боли, которую невозможно вынести, но кричать тоже не представляется радужной альтернативой. Он ломался в диком спокойствии. Его глотку царапали болезненные стоны, а на душе словно кошки, которые обыкновенно скребутся, даруя чувство тревоги, изранили, изорвали, искусали, а потом погибли, начали гнить, разлагаться, оставляя отвратительный осадок и сладковатый запах. Как же противно. Ещё немного, и он не выдержит. Вскакивает со стула, роняя его на пол, хватает со стола ноутбук и изо всех сил швыряет его в стену, срывает картины, шторы, кричит, вопит, задыхается. У него давление скачет, у него голос оседает, срывается, горло царапает, и чувство такое, словно сейчас его сердце разорвётся на части. Лёгкие режет ножом, в висках дико пульсирует, Чуя даже себя уже не слышит, рассыпает по лицу, плечам и спине огненные пряди, в голубых глазах, доселе безжизненных и холодных, теперь плотной пеленой стоят слёзы, которые вот-вот обожгут его щёки. Он подрывается ночами от кошмаров, он ломает себе пальцы, рвёт волосы, режет руки, ключицы, ноги, шею — все, где когда-то блуждали чужие губы; трёт свою кожу жёсткой губкой, снимая её вместе с чужими прикосновениями, бьётся головой о стены и обнимает во сне подушку. Его плечи целует дождь, кожу ласкает холодный ветер, разум заполняют воспоминания, сердце топится в страданиях, от которых Чуя ловит такой приход, какой ни один наркотик не сможет вызвать. Он стал зависим. Ему до потери пульса нравится страдать, до полного опустошения лёгких кричать, ощущать, как болит в области груди, как он ломается-ломается-ломается, так сильно, так долго, так чертовски сладко. Но он хочет закончить. Ему нужно простое человеческое счастье, хотя бы кусочек, хотя бы призрачное ощущение защищённости и спокойствия, так, чтобы не резало раскалёнными кинжалами по щекам, так, чтобы не клеймило ежесекундно душу и сердце. Плохо, очень плохо. Хочется, чтобы было хорошо.