Когда веленью чувств готовы мы поддаться

У Людовика XIV было хорошее настроение вопреки всему. Гибель Тюренна* – печально. Восстание в Бретани – досадно, но туда уже отправлено шесть тысяч солдат. Мадам де Монтеспан не в духе – неважно, всё равно король обещал епископу Боссюэ её избегать. Хотя это было непросто. Атенаис всё ещё оставалась придворной дамой. Но Людовик умел игнорировать других людей, даже если ему самому это причиняло сердечную боль. По счастью, сейчас никакой боли он не испытывал. Разве что немного ныл зуб. Но приятность прогулки это не уменьшало. Людовик гордился Версалем и его парком. Строительство продолжалось, но уже сейчас было понятно, что в мире едва ли найдётся подобный дворец. А когда работы наконец затихнут, эта жемчужина будет вызывать зависть всякого европейского монарха. - Вы заметили, Филипп, что апельсиновых деревьев стало больше? – спросил король у брата, шедшего рядом. - Разве? - удивился Месье. Все его мысли занимала размолвка с шевалье и то, как с этим быть. - Уверяю вас. Впрочем, всего-то на несколько десятков. Следующие пять минут Людовик шагал молча. Месье держал уважительную дистанцию. А позади него был весь двор. Кавалеры, застёгнутые на все пуговицы и изнывающие от жары. Дамы под зонтиками. А ещё музыканты – ведь журчания фонтанов и щебетания птиц недостаточно для услады слуха его величества. - Вы останетесь на ночь в Версале? – спросил король. - В больших покоях будет игра. Если хотите насладиться ею, нет смысла уезжать. Звучало это как невинный вопрос, но, по сути, являлось приказом. Поэтому Месье пришлось согласиться. Он был раздосадован, ведь это значило, что придётся отложить разговор с шевалье. Может, вызвать его сюда? Размышляя об этом, Месье стал глядеть себе под ноги. Солнце слишком слепило глаза, если поднять их выше. Даже листва ему препятствием не была. А если непрестанно щуриться от солнца, появятся морщины. Он не заметил, как от толпы придворных отделился кавалер и поклонился королю, желая к нему обратиться. - Надеюсь, вы не перепутали меня с Месье? – спросил Людовик, немало удивлённый. - О нет, сир, - ответил кавалер. – Такое просто невозможно. Его голос заставил Месье вздрогнуть и поднять взгляд. Шевалье, такой красивый в синем костюме, в почтительной позе замер перед королём. - Сир, позвольте мне сложить с себя обязанности и покинуть двор, – решительно сказал шевалье. Месье вытаращился на него, ушам не веря. Может, это всё солнце? Нагрело голову, вот и мерещится всякое. - Но что случилось, сударь? – Людовик оглянулся на брата, словно надеясь прочитать ответ у него на лице. Но на лице Месье было только изумление. - Сир, я осознал, что меня не ценят, - сверкнул глазами шевалье. – Я делал для Месье всё и даже более того. Я был полностью в распоряжении его высочества. Однако всё равно продолжаю занимать при его дворе самое незначительное место. Даже секретарь особа более важная, чем я. - Вы в том уверены, сударь? - спросил Людовик. Ему стало так смешно, что потребовалось усилие, чтобы сохранить серьёзное выражение лица. Лоррен на сей раз решил отправиться в изгнание добровольно. Какой превосходный анекдот! Он ещё что-то добавил, но Месье уже не расслышал. Потому что чувствовал себя так, будто на него помои вылили. Перед всем двором его назвали никудышным господином. Несправедливым. Недостойным верности и усилий. И кто назвал? Филипп де Лоррен! Тот, кого он любит больше жизни. Тот, для кого он столько сделал. Уши Месье пылали - хорошо, что они скрыты под пышным париком. Десятки пар глаз уставились на принца, желая увидеть любую его эмоцию. Желательно гнев или слёзы. То, что может развеселить. Но Месье уподобился статуе. Когда шевалье прошёл мимо, даже не замедлив шаг, Месье не кинулся к нему. Он теперь тоже испытывал обиду и досаду. Разве шевалье не понимает, что недопустимо поступать так, как он поступил? Варанжевиль попал к Месье ещё раньше. И всегда свои обязанности выполнял на совесть. Его Месье тоже должен защищать. Его – в первую очередь. Потому что Варанжевиль всего лишь дворянин на службе у брата короля. У кого ещё ему искать защиты и справедливости? Шевалье же хозяин во всех дворцах Месье. Он замер в одном шаге от вседозволенности. Но Месье не может ему позволить сделать этот шаг. Потому что не хочет быть заложником своего возлюбленного. - Филипп, - Людовик подождал, когда брат приблизится и указал на статую юноши, играющего на дудочке. – Его тоже доставили на днях. Король не стал заострять внимание на произошедшем. Он дал возможность шевалье поступить так, как ему вздумается. Чтобы вся ответственность была только на нём. Оставалось надеяться, что такая поистине королевская деликатность будет оценена. - Ах, сир, какое чудо, - рассеянно пробормотал Месье. Мыслями он был не здесь. Одна его часть хотела бежать за шевалье, упасть ему в ноги, схватить его, ползти за ним. Но другая была оскорблена. Шевалье повёл себя дурно - и как человек Месье, и как его сердечный друг. И кто в этой ситуации должен будет пойти на уступки? Кто первым попросит прощения? Неужели он, Месье? Эта мысль претила. Но мысль, что он может потерять шевалье вызывала тошноту. Месье стал озираться. Его взгляд остановился на взволнованном графе д'Арманьяке, для которого поведение младшего брата стало полнейшей неожиданностью. Увидев, что Месье на него смотрит, он подошёл. - Ваше высочество, я просто в ужасе, - тихо сказал Арманьяк. – Филипп спятил. Надеюсь, вы сумеете его простить. - Узнайте, куда он намерен ехать, - прошептал Месье. – Задерживать его смысла нет. Он же упрямее любого осла. Арманьяк поклонился и пошёл догонять брата. Вот бы ему хорошую взбучку задать! Каким идиотом надо быть, чтобы так поступать с Месье! Шатийон теперь может спать спокойно. Его судьба устроена. Ведь соперник сбежал! - Дурень! – обрушилось на шевалье, когда он собрался взобраться на свою лошадь в королевской конюшне. В дверях стоял граф д’Арманьяк, уперев руки в бока и раздувая ноздри, подобно лошадям в стойлах. - Уймитесь, Луи, - бросил шевалье, вдел ногу в стремя и запрыгнул в седло. - А если не уймусь, то что? – заорал Арманьяк. – Королю нажалуетесь?! Живо слезайте! С вами старший брат говорит! - Не ваше дело! – тоже заорал шевалье. – Не вмешивайтесь, вы ничего не понимаете! - Не моё дело?! – взревел Арманьяк. Он подбежал к брату, вцепился в его бархатные штаны и стал стягивать с лошади. - Да вы рехнулись! – заорал шевалье, не зная, как ему быть. Заехать плетью по лицу Луи? Нет, нельзя. Братья ещё некоторое время орали друг на друга, пугая конюхов и лошадей. Затем выдохлись. Красные и разгневанные стали молча играть в гляделки. - Говорю вам, вы просто не понимаете, - прервал молчание шевалье. – Я веду себя так, потому что у меня нет выхода. Если я буду терпеливым, потеряю Месье без всякого сомнения. - Но что случилось? – Арманьяк платком вытер вспотевший лоб. - С этого вопроса и стоило начинать, – фыркнул шевалье. – Месье сквозь пальцы смотрит на то, что Варанжевиль пытается меня оклеветать. - Да о вас столько слухов ходит, - тоже фыркнул Арманьяк. - Одной ложью больше, одной меньше. - Это другое дело, - сердито сказал шевалье. – И теперь Месье должен сделать для меня что-то поистине грандиозное, чтобы я вернулся. - А если он не сделает? – сузил серые глаза Арманьяк. Шевалье ответил не сразу. Мысль, что он может оказаться ненужным Месье, была болезненной, весь воздух из лёгких вышибала. - Тогда при дворе мне делать нечего, - решительно сказал он. Арманьяк поморщился. Если такое случится, их семья многое потеряет. Ведь влияние Филиппа при дворе Месье весьма способствует успеху и процветанию всего семейства. - Куда вы сейчас? - В Сен-Клу. Забрать кое-какие вещи, - ответил шевалье. - Потом в Париж. За деньгами. А оттуда - в Шийи. Последнее название заставило брови Арманьяка удивлённо взлететь. - Шийи? – повторил он. - Эффиа любезно пригласил меня в гости, - сказал шевалье. – Он тоже намерен взять отпуск от своих обязанностей. - Эффиа?! – снова заорал Арманьяк. - Не горячитесь, Луи, - у шевалье уже не было охоты орать, а потому он говорил спокойно, даже весело. – Мы всё продумали. За Месье приглядите вы и Шарль. Ещё остаётся Беврон. Но ему я не слишком доверяю*. Шевалье состроил забавную гримасу. Он уже легко относился к делам дней минувших. Главным образом, потому что Беврон оказался никудышным интриганом. Его хватило только на то, чтобы вынуть член из штанов, а более осмысленные и вредоносные действия ему были не по силам. Арманьяку внезапное веселье брата разделить не хотелось. Он только руками развёл. Поверить не мог, что осторожный и хитрый маркиз д'Эффиа согласился участвовать в этом безумии. Такой немыслимый риск. Неужели эти дурные миньоны верят, что шансы на успех перевешивают шансы на поражение? - Если у Месье не получится вернуть меня быстро, - как ни в чём не бывало продолжил шевалье, - в Шийи задерживаться не стану. Поеду или в Сен-Жан-де-Винь, или на воды в Виши. Мои старые раны не дают о себе забыть. - Пожалеть вас прикажете? – хмыкнул Арманьяк. - Это как вам угодно. Выше нос, Луи! Арманьяку пришлось отойти в сторону, потому что шевалье тронул лошадь. "Мало мне волнений, так ещё одно добавилось", - подумал он. Самый старший из сыновей графа д'Аркура, Арманьяк старался соответствовать этому. Был всегда разумен и учтив. Интересы семьи ставил превыше всего. Зато его младшие братья иногда такие причуды выкидывали, что оставалось только за голову хвататься. Хотя хотелось – за розги, чтобы как следует пройтись по задницам этих дурней. Филипп, очень самоуверенный, в свою счастливую звезду верил слепо. Шарль, слишком чувствительный, иногда с трудом делал необходимое. Не нравилось ему переступать через себя, зато нравилось жить весело и красиво. Арманьяку приходилось братьев встряхивать, взывать к их гордости или разуму. Хорошо хоть, что другие два брата и сестра предпочли (не без принуждения) духовную карьеру и поэтому о них вспоминали редко. И всё же отпрыски покойного графа д'Аркура были дружны. Горой стояли друг за друга. Каждый знал, что в трудное время найдёт поддержку. Но для надёжности надо иметь союзников и за пределами семьи. Желательно самых высокопоставленных. Поэтому их отношения с другими людьми основывались на выгоде. Но часто там, где была только выгода, расцветало ещё что-то. Арманьяк, например, был искренне привязан к Месье. Находил его забавным и очаровательным. И не хотел, чтобы его в оборот взял негодяй, который разобьёт ему сердце и станет опустошать сундуки. Все силы надо бросить на то, чтобы помочь Месье вернуть Филиппа. Это во-первых. А во-вторых, нельзя позволить выскочке Шатийону занять пустующее место. Кивнув себе, Арманьяк поправил парик и кружева на манжетах, смахнул прилипшую к чулкам солому и направился прочь из конюшни, стараясь не вляпаться в дерьмо. Он возвращался к Месье, чтобы доложить о намерениях Филиппа. А ещё он предложит помощь. "Я полностью в вашем распоряжении, ваше высочество", - скажет он. "Поверьте, все поступки Филиппа проистекают из любви к вам. Он с ума сходит от ревности. Вернуть его вы сможете, только убедив в своей любви. Потому что ему, по сути, только она и нужна. Он не смирится с её потерей. Мне даже страшно представить, что с ним станется. Думаю, он уедет далеко-далеко и мы его больше не увидим". Арманьяк вёл мысленный диалог с Месье, пока не склонился перед Месье из плоти и крови. Король всё ещё водил брата по парку, заставляя присматриваться к цветам и деревьям. - Ну что? – нетерпеливо спросил Месье. Его глаза были сухи, но на лице выражение печали. - Ах, ваше высочество, - вздохнул Арманьяк и начал свою речь, внимательно следя за тем, какое впечатление она производит. А где-то на дороге между Версалем и Сен-Клу гнал лошадь шевалье. Только сейчас до него дошло, что придётся покинуть Месье. Что всё это по-настоящему, а не во сне. Сердце ёкнуло, но отступать было поздно.