О криках Уёна, бедных ушах Сонхва и нестандартных способах привлечения внимания

Как и говорил однажды Сан, первое впечатление о Чон Уёне всегда отличное. Мало того, что парнишка улыбчивый и приветливый, так еще и веселый, так еще и вежливый. Со старшими всегда обходится подобающе, по всем стандартам правильного воспитания, речь практически идеальная. Уёну удалось Сонхва облапошить сразу же, как с трамплина в аквапарке прыгаешь — первые мгновения чувствуешь лишь невесомость. Сонхва смотрел на своего непомерно прекрасного будущего коллегу и диву дивился, что такие ангелы существуют. Ага, существуют. Ага, Уён, как же. Если сравнивать между собой всех мемберов, то почетное звание ангела досталось бы только Ёсану, да и то открылось спустя долгое время, когда этот тихий мышонок более-менее к участникам привык и начал раскрываться. Уён, в отличие от давнего друга, не то что не ангел. Настоящий дьявол. Демон шума и непрекращающихся визгов. Гомоном Уён реагировал на всё, на что в теории можно и нельзя реагировать. То ли он так легкие тренировал перед тяжелой работой айдола, то ли просто находил наслаждение в самой сути вопля, но Уён орал. Орал громко, без перерывов и почти без запинок. С секундным молчанием на то, чтобы в грудь воздуху больше набрать — и продолжить. Чонхо вот пел, как музыкальный автомат, по любому запросу, но Уён даже не голос разрабатывал. Просто каждый раз, как Сонхва его видел, он еще и слышал. Уён говорил громко, торопливо, много бесполезных и запутанных слов, на каждое событие отзывался то воплем победоносным, то разочарованным криком, то просто улюлюканьем, достойным полицейской сирены... В общем, был Чон Уёном вовсе не тем, кого Сонхва представил при первой встрече. — Хён, хён! — прыгала главная шумилка компании по дивану вокруг бедного несчастного Сонхва. — Что ты делаешь? — Учусь, и тебе бы не помешало, — мягко, без преднамеренного давления отзывался Сонхва. На самом деле порой голова аж гудела от громкости, воспроизводимой младшим, но почему-то нормально его утихомирить Сонхва не пытался. Иногда шикал, и тогда Уён моментально замолкал, но глаза становились настолько потерянно-грустными... искренне, без прикидывания шутки ради... Что в следующий раз Сонхва предпочитал потерпеть. Он будто, ну, не мог на Уёна злиться? Фактически право имел: быть трейни и одновременно школу заканчивать — вещи с трудом совместимые, нужно личное пространство, а у них одна общага на восьмерых и часы тренировок совместные. Но Сонхва не злился. Не мог. Может, дело было в покладистости и сердечной ласковости его характера, а может, в чем-то, о чем Сонхва пытался не думать, но так или иначе он на Уёна не ругался. Иногда просил чу-у-уточку помолчать, на что сразу поникавший, как пересушенный цветок, младший покорно сворачивался клубочком рядом и в сторону хёна даже не смотрел. На том и ограничивалось. — Вот, кстати, занятный факт, — Хонджун неясно к чему однажды стукнул костяшками по пологу своей кровати, будто с ней советуясь. — Уён и Ёсан наши соседи, но у них совсем не шумно. Хотя звукоизоляция, как помнишь, нам может только сниться. — Наверно, он слишком любит Ёсана, чтобы его раздражать, — хихикнул Сонхва, внезапно отдавая себе отчет, как больно сжалось в груди. Хотя стоило бы радоваться, барабанные перепонки хоть кого-то в этом мире Уён уважает. — Мы все любим Ёсана, — философски заметил лидер. Он точно что-то недоговаривал, но что конкретно — Сонхва оставалось теряться в догадках. — И вообще, тебя он, что ли, не любит? — Хах, не думаю. Мы слишком разные. А еще Сонхва для него слишком тихий, слишком мягкий, сентиментальный, легко загоняющийся, бесполезный... В общем, типичные аргументы самоненависти, росшей вместе с Сонхва еще с малых лет. Хонджун посмотрел на хёна с невнятным сочувствием, покачал головой и посоветовал спросить Ёсана. Сонхва не знал, о чем конкретно спрашивать, да и та же безликая боль в сердце давала о себе знать, но лидер не ошибся: все любят Ёсана. Он отзывчивый и добрый малыш. Так что и вопрос от старшего выслушал со всем вниманием, аж пульт к дрону опустил, приоткрыв рот, словно услышал что-то вообще изумительное. Ёсан нахмурился, губу прикусил, брови свел с таким недоумением, будто Сонхва его открыто дурачил. Хён, теперь нервничавший, переминался с ноги на ногу и ждал ответа, и лицо Ёсана вдруг смягчилось. Даже легкая усмешка скользнула, неясной природы. Кажется, Сонхва бы стоило лучше разобраться с эмоциях и интонациях людей. — Ты разве не обращал внимание, хён? — осторожно, с потаенной нежностью проговорил младший. — Он вообще не шумит с нами. Остальными. — Разве? — это Сонхва всерьез переполошило. Он замечал иногда, но не задумывался, однако Ёсан ничего не говорит просто так — следовательно, тут и кроется причина. Видимо, выражение старшего стало настолько несчастным, что Ёсан вздохнул и собирался уже сам что-то прояснить, как был прерван. Уён пришел. Уён ввалился в комнату совершенно спокойно, как в свои владения, зевая во все зубы, и Сонхва заметил не моментально. А потом заметил и возопил своим звенящим дельфиньим голосом: — О, привет, хён! Ты чего тут моего Ёсан-и донимаешь, али Хонджуни-хён выгнал? — Я ж говорил, — проворчал Ёсан, возвращаясь к исследованию пульта и забивая на всё ещё сбитого с толку Сонхва. — Шёл бы ты, хён, а то эта галделка покоя не даст. — Это кто еще тут галделка, Хехетмон?! Сонхва послушно слинял, а уже в своей спальне прислушался. Ни одного крика со стороны чужой комнаты не доносилось. Уён замолк. Ну и как это понимать? Сонхва, вообще-то, всегда был довольно слабым. Он так считал, по крайней мере, и жизнь не забывала тыкать в печальную истину носом. Сонхва не умел отказывать в помощи, старался поддерживать и направлять в позитивном ключе. А вот самого себя направить не мог. Ему действительно хватало чужого слова, чтобы загнаться и желать умереть в окружении своих удушающих комплексов, и он точно представлял из себя прекрасную мишень для измывательств. Чудо, что его в школе не гнобили, хотя временами порывались. Ненавидящий себя, робкий и израненный парнишка. А напротив — Уён. Блистательный, восхитительный и яркий, как майское солнце, с искрами в глазах, широкой улыбкой, наверняка знающий, насколько он очарователен. На него хотелось смотреть с открытым ртом, каждое выражение его живого лица ловить. Может, Сонхва его крики не тормозил по той же причине — его слушать хотелось. Хоть целую вечность. Из Сонхва неплохая жертва, но он вроде и не был против. Уён имел право издеваться над ним, как хотел, даже если это означало разрыв слухового органа и прочие проблемы с головой. Может, Сонхва ему по душе не пришелся. Не неожиданность, на самом деле, Сонхва сам-то себя не любил, зачем кому-то любить его? В смысле, просто любить. Любят же мемберы непоседливого Юнхо, или старательного Сана, или вдумчивого Чонхо... Это Сонхва из себя не представляет ничего. Уён — вот это всё. Мысли эти замучили Сонхва до состояния, за которое профессионального айдола стилисты бы уже прибили, так что даже хорошо, что он пока всего лишь трейни. Под глазами моря, того же темно-синего отлива, плечи изнуренно опущены. Хонджун однажды поставил Сонхва перед зеркалом, явно намереваясь зачитать нотации, но сразу осекся — Сонхва на свое отражение не смотрел. — Понятно, — вздохнул лидер со смесью чувств в голосе: от сочувствия до теплого, хоть и грустного понимания. — Посиди в комнате. Сонхва кивнул, предпочитая не заговаривать лишний раз, и Хонджун оставил его одного в спальне, освещенной только настольной лампой. Сумерки сказывались приятно, даже немного расслабляли. Обессиленный старший уселся на нижнюю кровать, предпочитая уже просто ни о чем не думать. Уён ворвался ураганом. Как всегда. Как его каждый раз боялся и в то же время жаждал увидеть Сонхва. — Хён! Ты тут? А, ой, тут, эм... Привет? Хонджун-хён сказал, что тебе плохо, что случилось? Из всех возможных он послал именно Уёна? Это какая-то шутка? Сонхва молча, с сухими глазами смотрел на младшего, а тот стушевался, и даже в полумраке было видно, как заалели уши. А он и смущаться умеет, ого. Уён подступил к кровати, но ближе не шагнул, даже его вечно бойкий голос ощутимо дрогнул: — Ты, наверно, не рад... что я пришел, да? — Что ты, Уён-а, — качнул головой Сонхва, совершенно искренний. — Я всегда рад тебе. Вот его главная проблема, наверно. Непонятно, почему Уён именно ему на ухо постоянно орет и столько носится вокруг, но сам Сонхва не то что не был против — он был очень даже за. Постоянно. Даже если это выматывало, это не раздражало. Уён был шумным, настойчивым, и таким замечательным... Сонхва просто не находил в себе сил и желания его прогонять. Уён уселся на кровать, так близко, что почти соприкасались плечи, и начал говорить. И говорил, кажется, очень долго, и Сонхва сам не заметил, когда монолог младшего прерос в полноценный диалог. Потому что, вау, Уён не просто слушать умел, он умел выводить на разговор. Так, чтобы собеседник чувствовал внимание, чувствовал свою значимость. Наверно, поэтому даже молчунишка Ёсан его к себе подпустил. Сложно сопротивляться этим чарам. — Ты ужасного о себе мнения! — воскликнул Уён, и в его голосе сквозило такое возмущение, что Сонхва сперва сжался. И только потом понял, что злость Уёна не на него направлена, а скорее на сам факт подобной самооценки. — Чёрт, хён, ты же прекрасен! И прикусил язык, забавно теряясь. Сонхва помотал головой с полуубыкой: — До твоей привлекательности мне еще далеко. Уён вперился в него взглядом прямым и диким, и одновременно до слез наивным, обнадеженным. Будто выиграл в тире желаемую игрушку или ему пообещали дебют через месяц. — Ты... Ты считаешь меня привлекательным?.. — Уён так забавно растерялся, оробел, пальцы заламывал и перекручивал, что Сонхва бы посмеялся, если б в глазах младшего не было столько отчаяния. Как будто ответ в самом деле был важен. — Конечно, — признавать это было отчего-то неловко, и Сонхва сам покраснел, стараясь не смотреть на вечернего гостя. — Ты... Это же ты, Уён-а. — Ты тоже! В смысле, привлекательный... Ты очень красивый, хён. Очень. — Уён это выпалил на одном дыхании и замер, вглядываясь в Сонхва как в раскладку карт таро. Но явно не встретил то, на что надеялся, потому что смутился еще сильнее, подскочил пружинкой. — Пожалуйста, верь в себя больше! И напоследок крепко обхватил Сонхва руками и порывисто чмокнул в щеку. Так, без оттенка или намерения. И из комнаты вылетел пулей. Сонхва заторможенно смотрел в след этой говорушке, а сам ненароком коснулся рукой щеки. Уён на его глазах часто норовил чмокнуть кого-то из мемберов в течение игры, но к Сонхва лез почти постоянно. Сонхва поцелуев избегал, сейчас не успел. Зря. Кожу покалывало и грело будто изнутри. — Можешь обижаться, Сонхва-хён, но ты дурак, — авторитетно сообщил Сан, когда после репетиции Сонхва обмолвился о наболевшем. «Дурак» в интонации Сана звучало заботливо, словно с ребенком говорил, и это немного путало. — Почему же? — Зачем человек ведет себя с кем-то не так, как с остальными? — Не дождавшись ответа, Сан проворковал: — Внимание привлечь. — Разве я ему внимание не уделяю? — Сонхва мельком взглянул в зеркало. Довольно худой, сутулящийся юноша с отросшей до глаз челкой угрюмо смотрел на него оттуда и точно не горел желанием выделяться. Сан бархатисто выдохнул. — Это другое, хён. — Не понимаю, о чем ты. — Понимаешь. Просто боишься. Поверить мне, хотя бы, или поверить в себя. Ты ведь знаешь, мы правда очень-очень любим тебя, и разве это не значит, что тебя можно полюбить и по-другому? Для нас ты старший, но это не означает, что ты можешь быть кем-то еще. Сонхва не отрывал взгляд от зеркала. Существо оттуда точно не выглядело как что-то, заслуживающее любви. Даже любви мемберов, не то что Того Самого чувства, на которое отчаянно намекал Сан. Это по меньшей мере... глупо? Уён восхитительный. Такой вот, как Сонхва, ему нафиг не сдался. Даже думать о подобном стыдно и нечестно. Но все равно мысли непроизвольно текли и текли, никому не подчиняясь, и нахождение рядом с Уёном становилось всё труднее. Сонхва б ненавидел себя за это, если бы было куда. Чувства даже обострились, кажется, до состояния стальных нитей, что могут горло перерезать при неловком шаге. — Ты избегаешь меня, да? — всё продолжалось, пока Уён не отловил старшего за локоть в переходе. Остальные даже если заметили (а не заметить пропажу говорилки было бы странно), решили не вмешиваться и пошли по своим делам дальше, подгоняемые полным энтузиазма Минги. — Вовсе нет, — Сонхва постарался изобразить непринужденность. — Посмотри на меня. Вот так всегда: он просил, а Сонхва не мог отказать. И стоило глаза поднять, как столкновение было неизбежно: откровенная, ничем не прикрытая тоска в зрачках в основном позитивно настроенного Уёна, слабое подрагивание мягких губ. «Он чего-то боится», — болезненно звенькнуло в голове, а ведь Сонхва больше всего не хотел, чтобы Уён его боялся. Тело двинулось само, когда Сонхва взял младшего за руки. Хорошо, что переулок малолюдный и их никто не знает. Но Уён все равно вздрогнул, уголки глаз блеснули. — Я тебя раздражаю? — спросил Уён на придыхании, будто пытался совладать с голосом. — Нет. Но ты такой шумный... именно со мной, и я... — Сонхва его не отпускал, но поморщился от тяжести на плечах, как тот самый Атлант, что держал землю. — Я думал, ты меня ненавидишь. — Ненавижу?! Я?! — привычное повышение ноты, но в этот раз не в крик, а в писк, и Уён часто заморгал. — Да я никогда!.. Ты, хён, просто очень особенный для меня, понимаешь? Самый особенный, эмм, и... Я не знал, как еще это показать? То есть, может, тебе от этого мерзко, но я все-таки попытаюсь сейчас вот объясниться. Я знаю, что невыносимый, и все такое, и я много говорю, и... Его губы двигались быстро-быстро, рождая одно слово за другим, и Сонхва как зачарованный наблюдал за ними, лелея как никогда оформленное желание их поймать. Только «особенный» влетело пинком в закрытую дверь, и Сонхва резко вскинул взгляд, пригвожденный к месту, а Уён краснел и пытался оправдаться, такой несчастный и нервничающий, точно перед катастрофой. — Уён-а, — прервал его Сонхва одним лишь шепотом, не в силах повысить голос, — помолчи. Расстояние ушло в ноль. Губы Уёна оказались даже мягче, чем выглядели, и гораздо теплее, хоть и дрожали от волнения. Сонхва даже поцелуем свой порыв бы не назвал — так, неловко ткнулся устами к устам, прижался на секунду всего, сразу отпрянув и заливаясь румянцем. Он бы мог еще оправдаться или свести в шутку, но это был Сонхва. Он хотя бы вел себя честно. Уёну потребовались томительные секунды, чтобы это осознать, и по его телу прошла дрожь, а из горла вырвался торжествующий крик, когда младший потянулся вперёд и немного наверх. Сонхва все еще был выше. Но Уён прижался уже гораздо смелее, пылая щеками и дыханием, искрясь бешеным восторгом в глазах, и вопреки его шумной громкой натуре целовал он иначе — нежно, увлеченно, с ощутимым трепетом. Поглаживая Сонхва по спине, не оставляя ни сантиметра на сомнения, прогоняя прочь все комплексы и стирая в порошок всевозможные «Разве я могу ему нравиться». У Сонхва почти колени подкашивались, и он совсем не умел нормально на такое реагировать, но разве то плохо? И он целовал в ответ человека, который столько времени и вроде бы бесполезно ему нравился. Так ведь и мысли о взаимности не было. — Ужас, хён, я так сильно влюблен в тебя, — то ли шептал, то ли мурлыкал Уён ему в губы, не отстраняясь ни на мгновение. — Не такой и я ужас, — Сонхва чуть оторвался, чтобы коснуться губами его щек, родинки, носа. — Это ведь взаимно. Уён засмеялся, почти оглушив своим ликованием старшего, но тот и не особо был против. Вот есть просто громкие люди, а есть Чон Уён, и с ним рядом никакие исключения не стояли. Уён был шумным практически всегда: когда говорил, смеялся, пел, даже в моменты, о которых публике знать не обязательно. Уён был громким, порой до невыносимого громким, особенно когда пытался привлечь внимание своего объекта воздыханий. Особенно когда пытался привлекать и дальше, даже если всё устаканилось и пришло в полную гармонию. Мемберы жмурились, закрывали ладонями уши и ворчали, и только Сонхва улыбался счастливо, как под солнышком тая. Потому что этот говорун неостановимый все еще был только его, и все его высокие ноты и раздирающие уши громыхания предназначались Сонхва. — Вы бы хоть немного постыдились, — проворчал Чонхо, спихивая Уёна с колен старшего, но последние только плотнее переплелись в объятиях, пока Уён продолжил звенеть на ухо Сонхва о том, какую прикольную связку он в студии придумал. А Сонхва-то что? Пусть и оглохнет. Зато счастливым.