Месть

      Ши Цинсюань не выигрывает спор. Нет. Но Хэ Сюань ей снова поддается. Это уже привычка, чтобы не видеть напряжение на округлых щеках, мелкие морщинки между нахмуренных бровей или поджатые в тонкую линию губы.       Потому что, расслабленные и мягкие, они намного приятнее.       В небесной столице никто уже не удивляется, что Повелитель Ветра часто ходит в женском обличии. Все знают, что в таком виде ее силы куда значительнее, а вид еще более утонченный.       И как тень, за ней следует высокая фигура, облаченная в черный саван. Высокий воротник сжимает коконом длинную шею, подобно дню и ночи, контрастируя с восковой кожей. Плотная ткань стискивает тело, будто броня, защищая и даже отводя чужой взгляд своей строгостью. А сверху, сияя на солнце сумрачным золотом, повязано шелковое ханьфу. Его нити хрипло переливаются на складках, очерчивая пышную грудь и тонкую талию, затянутую широким поясом, который скрепляют крепкие ремни из гладкой кожи.       Что-то роковое ощущается в острых скулах, хищное собирается под пальцами, опасное прячется на дне янтарных глаз, мертвое и холодное тянется за плечами.       Хэ Сюань же глубоко в душе рада, что условия спора не заставили ее надеть каблуки. Никогда она не прикоснется к этому орудию пытки.       Хотя Собиратель Цветов под Кровавым Дождем не раз предлагал ей поучиться у него.       Ши Цинсюань улыбается, порхая вокруг, как перегревшаяся на солнце весенняя бабочка. Рукава ее белых одежд, похожие на перья, развеваются вместе с зелеными лоскутами шелка, создавая ореол невесомости. Она изящная, она красивая.       Она божественная.       Хэ Сюань на зубах будто зерна перца размалывает. Густая горечь заполняет рот, а грудь наполняется плотным жаром, что выжигает глубокие, нарывающие раны на полотне воспоминаний. Ей сулили счастье и удачу, небесное покровительство и вознесение, но в конце своей человеческой жизни она слизывала с камней капли дождя, глотая их вместе с выползшими червями прежде, чем умереть.       Сколько Хэ Сюань не смотрит в зеркало, эта шкура не становится ее. Сколько она не повторяет имя, оно остается чужим. Сколько не убеждает себя смириться, покой не наступает.       Ши Цинсюань вертится снова, ныряет куда-то в толпу небесных духов, слуг и чиновников из самых разных дворцов Повелителей, а потом снова выбирается и задорно смеется, держа в руках новые ленты, бубенцы заколок, серебристо звенящих, баночки красок, пахнущих приторно.       Хэ Сюань ничего не понимает в этих помадах, румянах, тенях. Только знает, что они сладкие, сахарные, облизывать губы постоянно хочется, на что Ши Цинсюань ругается, сводит бровки, но следом смеется и говорит: «Какая Мин-цзе голодная!» — и черпает краску.       Пальцы у Ши Цинсюаня длинные и горячие. Взгляд сосредоточенный и яркий, глаза — два граненых изумруда — сверкают щедро.       Дворец Повелителя Ветра полон цветов, свежий воздух реками струится сквозь арочные проемы и окна. С сумерками слуги зажигают огни. Фонари эфемерным золотом красят дворцовые стены.       Дворец Повелителя Земли напротив. Но он всегда молчит. С вознесения его хозяина здесь не было ни одного пира. Здесь не горела ни одна свеча. Будто мертвые царствуют в этом месте.       Хэ Сюань вальяжно сидит на мягких подушках. Вокруг кружит узор и цвет, образуя пышное убранство покоев. Дыхание цветов страстно сплетается с ароматами благовоний. Суета небесного города не может достичь распахнутых настежь окон. Здесь самозабвенно поют колокольчики.       Ши Цинсюань отзывает слуг, потому что нет ей равных в искусстве преображения!       Хотя Хэ Сюань сейчас выпила бы вина да съела блюдо куриных ножек, но ее уже обставили самыми разными флакончиками, кисточками, коробочками. Однако они пахнут приятно, и она берет наугад одну баночку и машет ею.       — Что это?       Ши Цинсюань тут же приходит в восторг и прыгает едва ли не на колени Повелителя Земли.       — Мин-цзе! У тебя отличный вкус!       Она просто хотела узнать, что это.       Однако Повелитель Ветра потому и Повелитель Ветра, что слишком быстр, неуловим и непослушен. Ши Цинсюань уже обмакнула палец в черной густой смеси и опустила свои сверкающие глаза на бледные губы Хэ Сюаня.       Маленькая капля на пробу ложится почти на самый уголок. Темная и плотная, она похожа на застывшую кровь, что мрачно сверкает драгоценным камнем. А затем краска жадно покрывает кожу, от острого угла до широкой середины и уходит к другому краю. Ши Цинсюань ведет осторожно, чуть приминает губу и смотрит, смотрит…       Цвет травит душу. Контраст черного, маслянистого с бледным, почти белым выглядит дерзко, опасно, искушающе. Ши Цинсюань выбрала эту баночку, глядя на мрачные шелка Повелителя Земли и удушающе плотные хлопковые лоскуты, на четкий абрис изысканной фигуры.       У нее всегда был хороший вкус.       Хэ Сюань сидит смирно. Подставляет острые скулы под взмахи кистей, щеки — под бархатные подушечки с нежными румянами. Она закрывает глаза, чтобы позволить угольной ночи и бордовым сумеркам лечь тенями на веки, заостряя ее взгляд, делая еще более ядовитым золотой росчерк взгляда.       У Ши Цинсюаня сердце бьется чаще.       — В пустыне дуют ветра, потому я сделаю тебе хвост! Мин-цзе, погляди! Погляди, какие ленты!       Ши Цинсюань подкидывает ленты, они вьются в воздухе, как карпы в воде, белые и черные, юркие и неуловимые. Она машет ими, наматывает на пальцы и запястья, хрупкие, как осенний лист, чувственные — только тронь их и, как по воде расходится рябь, побегут мурашки, сожми их крепче, и жемчужные пальцы задрожат, раскрывая нежную ладонь, с которой приятно собирать парной запах.       Глаза Хэ Сюаня наливаются тяжелым сердоликовым блеском. Алые прожилки окружают черный зрачок, который вмиг заполняет глаз, сверкая таинственно и опасно.       — Мин-цзе, тебе так нравятся ленты? А я ведь покупала их для себя!       Для себя…       Уголок смоляных губ стрелой растягивается, когда пальцы Хэ Сюаня неожиданно накрывают хрустальные руки, вытягивая ленты и оборачивая их вокруг запястий. Тугой шелк ложится плотно, сжимает светлую кожу и воздушные кости. Ши Цинсюань только успевает хлопнуть пару раз густыми ресницами, как оказывается в ворохе постельных тканей, с мягким вздохом погружается в их уют, но в тот же миг Хэ Сюань забирает ее во власть обжигающего напряжения и острого искушения.       Ши Цинсюань не успевает рассмеяться и сказать что-нибудь. Шея разгорается томным, глубоким огнем, перекрывающим доступ к ночному воздуху, полному аромата цветов, пряностей и росы.       Хэ Сюань захватывает губами больше кожи, скользит по ней, царапая зубами. Клыки у нее неожиданно больше, чем бывают у других небожителей. Когда они бегло проскальзывают по изгибу шеи вверх, Ши Цинсюань утопает в истоме, дышит почти незаметно, напряженная… Вниз, задевая кожу — тело плавится от податливости, вьется на простынях. Ши Цинсюань жаждет, дрожит и тихо стонет. Когда зубы призрачной дорожкой прикосновений достигают изгиба плеча и шеи, кожа накалывается на острые грани зубов, обнажая мягкую плоть.       Хэ Сюань слизывает рубиновые капли крови, прижимается теснее, слушая нежные стоны девушки, прерываемые жарким дыханием, глотком или шелестом тканей под легким движением. Ее руки отпускают связанные запястья Повелителя Ветра — она не будет сопротивляться, она сама этого хотела — и накрывают белоснежные и изумрудные ткани, ловко и быстро отстегивая пару серебристых пуговиц, полностью открывая беззащитную шею.       Ши Цинсюань давится новым стоном, дрожит. Хэ Сюань отпускает побелевшую кожу, кончиками пальцев гладит любовно бесстыже краснеющие ранки, лениво наполняющиеся сочной кровью. От кожи исходит молочный запах, смешанный с колючими нотками железа, заставляя Повелителя Земли крепче сжать зубы на хрупком горле.       Ши Цинсюань сдается, закатывает глаза и хрипло стонет, дышит под каждым прикосновением узкого, будто змеиного, влажного языка, под движением мягких, ароматных губ, под каждой царапиной и покалыванием острых клыков, оставляющих драгоценное ожерелье следов, рычащих собственнически, сияющих развращенно.       Черная краска растекается на тонком пергаменте. Следы, четкие и широкие, покрывают кожу, почти выписывая круг в центре с темными укусами, хаотичные и смазанные — от беглых прикосновений, неясные и воздушные — от нежных поцелуев, перекрывающих ноющую боль укуса.       Краска скользит выше, обводит подбородок, ложится на алые мочки ушей. И даже один след, тонкий, почти незаметный, говорящий об осторожности и мягкости, о глубине испытываемых скрытых чувств, покрывает горячий лоб.       Ши Цинсюань дышит часто, дрожит слегка, жмуря свои жемчужные веки. В уголках глаз крупинки слез собираются, и Хэ Сюань собирает их поцелуем, снова оставляя следы.       Ши Цинсюань тихо зовет по имени. Чужому. Слушать его невыносимо и привычно, но все равно хочется мстить.       Она знает, как поступит на этот раз.       Хэ Сюань обводит плотным дыханием окружность бледных губ, Ши Цинсюань не успела еще тронуть их краской. Зато Хэ Сюань сейчас это исправит…