Астрапофобия

Об этом страхе Рэндалла Майкл узнал уже через несколько дней после их знакомства. Точнее, ночей. Синоптики тогда обещали ясную и теплую ночь, да только вот всем известно – синоптики правы редко бывают. Поэтому все планы Вазовски – а он хотел выйти ночью в парк и понаблюдать редкие созвездия на небе – конечно же, сорвались. Лег спать он в отвратительном настроении, но, как оказалось, не один такой он был. Сначала дождь моросил. Долго моросил, час или полтора, даже не верилось – монстр все думал, когда же ливанет. Под мирно ударяющиеся о подоконник капли он и задремал, но, правда, ненадолго. С первым раскатом грома Майкл услышал еще и шершавые подступы по полу, словно кто-то слез с кровати и… - Майк! – шипя только так, как хамелеоны могут, попытался обратить на себя внимание Рэндалл, но у него не получилось, поэтому ящер тряхнул монстра, снова позвав его по имени. – Майк! - Рэндалл, я сплю, - сонно пробормотал зеленый, пытаясь перевернуться на другой бок. Но, увы, в небе снова сверкнула молния, и Боггс уже чуть сильнее стукнул соседа по комнате. С трудом разлепив единственный глаз, Вазовски покосился на друга, который, стыдливо озираясь по сторонам и прижимая всеми четырьмя руками подушку к себе, тихо пробормотал: - Я грозы боюсь. - Ты маленький мальчик или маленькая девочка? – все еще не проснувшись окончательно, брякнул Майкл, наивно думая, что друг решил его проверить. Пусть учебный год только и начался. - Я монстр, у которого астрапофобия, - понимая, что зеленый монстр еще не до конца очнулся, терпеливо процедил сквозь зубы хамелеон. Правда, стоило сверкнуть молнии снова, по телу Рэндалла пробежала дрожь. Его гребешки на голове испуганно прижались к голове, когда за сверкнувшей серебряной нитью в небе последовал раскат грома, и Майкл, встрепенувшись, оживился. - Ты боишься грозы? - Да, - кивнул Рэндалл, стыдливо отводя глаза. Монстры не должны бояться, они должны пугать. В этом весь смысл существования монстров. – Я… Просто… Можно я с тобой посплю? - Хорошо, - сонно зевая, кивнул Майкл. Кровати в общежитии были широкие, и, всего лишь подвинувшись, он освободил достаточно места для щупленького Боггса, хвост которого тут же по привычке обвился вокруг ног одноглазого. Нельзя сказать, что Рэндаллу стало спокойней, нет. Вазовски чувствовал, как тот нервно ворочается, слышал, как скрипит его же собственная кровать, и в конце концов это Майклу осточертело. Все-таки, он очень хотел спать, поэтому поймал момент и обнял соседа по комнате, не дав тому снова перевернуться. Хвост зажал все теми же ногами, и вскоре проблема была исчерпана – разве что, прижимая хамелеона к себе, одноглазый удивлялся, почему тот такой холодный. Конечно, только той ночью все не ограничилось. Синоптики, так упрямо обещавшие хорошие, сухие и теплые ночи, ошибались раз за разом, и Рэндалл снова и снова оказывался в постели своего сокурсника. В конце концов, Майкл начал обнимать его сразу, и, по правде сказать, Боггсу это нравилось – Вазовски был теплый, приятный на ощупь, гладкий, совсем не шершавый. Хоть и, засыпая, начинал пускать слюну на подушку. Хоть и не давал хамелеону даже пошевелиться. Хоть и просыпались они с утра оба в разных неудобных позах, начиная выпутываться из все того же длинного хвоста и двух пар ног Рэндалла. Да-да, оба. Даже сам обладатель шикарного хвоста. А Майкл, просыпаясь по ночам, начал замечать, что его сосед во сне переливается разными цветами. Особенно неудобно было вставать в туалет, когда Рэндалл становился прозрачным, пару раз одноглазый даже опрокинул друга на пол, и тот вскакивал, начинал что-то говорить, так и не становясь видимым, что, если честно, ввергало Вазовски в ступор. А потом они оба привыкли. Ко всему. К холодным лапам, к острым рожкам, к прочим неудобствам – таким, как губы друга, спросоня оказавшиеся на твоем лице. Но это уже совсем другая история…