И смех, и слезы

      Из прихожей доносились сопение и возня. Выглянувший из гостиной Гарри с изумлением обнаружил там Стейс, мучавшуюся с застёжкой на сапоге. — Что случилось, куда ты? — Гулять. — Но ведь уже почти десять! — удивился он. — Разве не поздно? — Вовсе нет, — пожала плечами Стейс, снимая с крючка берет. — Я всегда люблю погулять поздно вечером.       Она протянула руку к двери, но Гарри быстро пересёк прихожую и взял её за плечо. — Стейс, я понимаю, у всех свои привычки, но, может быть, не стоит гулять именно сегодня? — А что случилось? Чем сегодня отличается от вчера или завтра? — Сегодня же полнолуние! — Гарри испуганно посмотрел на неё, словно она только что спросила, в чём разница между водой и смертельным ядом. — Выходить на улицу опасно!       Стейс мягко убрала его руку со своего плеча и, улыбнувшись, взялась за дверную ручку. — Гарри, я понимаю, ты волнуешься, но откуда оборотням взяться в нашем городке? Да их тут отродясь не было! — видя, что его это не успокоило, она заглянула Гарри в глаза и тихонько добавила: — Всё будет хорошо, обещаю. Со мной ничего не случится.       И, распахнув дверь, Стейс нырнула в бархатную темноту вечера.       На их маленькой, уютной улочке тёплым жёлтым светом горели старинные фонари, украшенные узорами и завитушками. Она неторопливо шагала по самой середине дороги, поглядывая на аккуратно подстриженные кусты в палисадниках и плотно прикрытые деревянные ставни на окнах. Из-за ставен пробивался тот же мягкий свет, каким мерцали фонари. Лёгкий ветерок разносил над улочкой запахи мокрой земли и посвежевшей после недавнего дождя зелени. Стейс вдыхала ароматы полной грудью и жмурилась от удовольствия. Она подняла голову и вгляделась в мерцающие на небосклоне белые точки. Звёздное небо всегда успокаивало её, давало ощущение надёжности. Ну что может случиться, когда на небе такая красота, когда сам вечер буквально напоён спокойствием?       Тем временем порывы ветра становились всё сильнее. Пару раз он чуть не сорвал с головы Стейс берет. Вдруг послышался треск, и сперва погас ближайший к ней фонарь, а затем и вся улочка погрузилась в темноту. Должно быть, где-то ветром оборвало провода, подумалось ей. Другая девушка поторопилась бы теперь домой — неосвещённая улочка разом помрачнела, но Стейс не боялась темноты. К тому же, у неё было твёрдое правило: гулять до самого конца улочки и обратно. Пройти оставалось немного, поэтому она поправила берет, чтобы ветер его всё-таки не унёс, и зашагала дальше как ни в чём не бывало. Вскоре она была уже у парка, откуда доносились ароматы ночных цветов. Вдоволь надышавшись сладковатыми запахами, Стейс развернулась и двинулась обратно к дому. Где-то на полпути она, вглядевшись в темноту, сумела различить в ней старый каштан и удовлетворённо кивнула: ну вот, до дома осталось недалеко, а Гарри ещё переживал…       Внезапно под деревом вспыхнули два жёлтых звериных глаза. Стейс почувствовала, как внутри всё сжалось от страха. В голове сейчас же всплыли наставления дяди — если боишься собаку, ни в коем случае не убегай, не показывай, что боишься, а иди спокойно. Волки и собаки ведь родственники, может сработает? Да и кто знает, вдруг это и есть собака? Она глубоко вдохнула, стараясь хоть чуть-чуть успокоиться, и продолжила идти, лишь слегка ускорив шаги. Но не успела пройти и десяти метров, как позади раздался громкий вой. В ужасе обернувшись, Стейс увидела, что на неё по залитой лунным светом улочке мчится огромный волк. Не помня себя от страха, она бросилась бежать. Так быстро она, наверное, никогда не бегала. В ушах отдавался громкий стук сердца, на глаза наворачивались слёзы из-за дующего прямо в лицо ветра, а в голове вертелась одна-единственная мысль: «Только бы успеть, только бы успеть!». Пару раз Стейс казалось, что сейчас волк прыгнет, собьёт её с ног, и его клыки вцепятся ей прямо в горло. Но ничего не происходило, за её спиной продолжал раздаваться мерный топот его лап. Ей хотелось обернуться и посмотреть, почему он не нападает, но дикий страх продолжал гнать её вперёд и вперёд. Вот наконец и дом!       Стейс ворвалась в прихожую — благо дверь была не заперта. Дрожащей рукой вытащив из кармана куртки ключи, она кое-как умудрилась запереть дверь и тут же придвинула к ней тяжёлый шкаф. Думать, откуда взялись силы и почему Гарри никак не отреагировал на весь этот шум, не оставалось сил. Заперев все двери в доме (он был абсолютно пуст — Гарри вызвали по срочно-таинственному делу, как гласила записка на кухонном столе), Стейс спряталась на втором этаже, готовая в любую секунду спасаться бегством через крышу. Даже здесь было слышно, как волк ломится внутрь, скребёт по двери когтями и протяжно воет. После каждого удара сердце делало сумасшедший кульбит — вдруг дверь всё же не выдержит?!       Часы тянулись мучительно долго. Наконец ходики в её спальне пробили шесть. И почти сразу же всё стихло. Чувствуя, как её трясёт всем телом, Стейс поднялась на ноги и спустилась на второй этаж. Осторожно посмотрела в глазок. Убедившись, что на улице никого нет, приоткрыла дверь и вышла. Во дворе никого не было. С трудом передвигая ноги, она прокралась по мокрой траве вдоль дома и заглянула за угол. Там росла раскидистая яблоня, а прямо под ней лежал без чувств мужчина. Стейс, всё ещё не пришедшая в себя, с опаской приблизилась и поглядела на него: в лице ни кровинки, волосы намокли от росы, на руках кровь, а на плечах свежие рубцы. Что-то в нём казалось ей подозрительно знакомым. Она присмотрелась и неожиданно поняла, что уже видела это лицо, правда, только в своём воображении. Однако сомневаться не приходилось — перед ней лежал Римус Люпин.       Не обращая внимания на мокрую траву, Стейс опустилась возле него на колени и едва только прикоснулась к его плечу, как Люпин коротко вскрикнул и открыл глаза, уставившись на неё со смесью стыда и ужаса. — О Господи! Простите, ради всего святого, я… — Ничего-ничего, всё в порядке, — Стейс постаралась улыбнуться и придать голосу твёрдость. — Встать сможете? Не волнуйтесь, я помогу.       Не слушая его протестов, она помогла ему подняться на ноги и повела к дому. Люпина так шатало, что он не сумел бы, пожалуй, сделать и двух шагов, если бы Стейс не поддерживала его за плечи. Оказавшись в доме, она усадила его на диван в гостиной и, строго-настрого велев завернуться в плед, чтобы, не дай бог, не подхватить воспаление лёгких, умчалась в кладовку. Порывшись среди старых дядиных вещей, пылившихся за ненадобностью на самых дальних полках, она нашла брюки, рубашку, тёплое пальто и крепкие, почти не ношеные ботинки. С этим добром Стейс вернулась в гостиную и, снова не слушая никаких возражений, тактично удалилась на кухню заваривать чай. Выбрав самые большие кружки, она плеснула в каждую немного коньяка и до краёв наполнила крепким чаем. Протягивая Люпину его кружку, она заметила, как дрожат его руки, и постаралась сохранить хотя бы видимое спокойствие. — Я добавила немного коньяка, это поможет. — Спасибо… Огромное вам спасибо, — он не глядя взял кружку, действуя, будто на автомате. — Прошу, простите меня, бога ради, я не хотел вас напугать. — Пустяки, — Стейс снова улыбнулась и сделала порядочный глоток. По венам немедля заструилось приятное тепло. — Всякое бывает. Ничего страшного.       Люпин торопливо допил свой чай и, натянув пальто, подал ей руку, по-прежнему глядя в пол. — Ещё раз спасибо вам. Вы не представляете, как вы меня выручили! Как вас зовут? Я верну… — Вот ещё глупости! — фыркнула она. — Не надо ничего возвращать. Дяде, — она слабо усмехнулась, — они уже не понадобятся, а вам очень даже пригодятся. Так что нет, имени своего я вам не скажу.       Он посмотрел ей прямо в глаза, но как-то странно, будто и не видел ее. «Видимо, шок», — догадалась Стейс. — В таком случае, — он наконец сфокусировал на ней взгляд и попытался улыбнуться. Улыбка вышла натянутой, больше походя на мученическую гримасу, — прощайте. — До свидания.       Он еле ощутимо пожал её руку и вышел на улицу, по которой в этот ранний час стелился молочно-белый туман. Стейс проводила взглядом его фигуру, медленно растворяющуюся в этом молоке, и внезапно почувствовала, как на душе потеплело. Да, дядя был тысячу раз прав, когда говорил, что когда делаешь людям добро, у тебя самого душа радуется…