***
Кто только ни пытался покорить Джеймса Кирка — кажется, каждый второй на этом корабле. Убегал, поджав хвост, каждый первый. И дело даже не в особых требованиях или тяжёлом характере — хотя в них, несомненно, тоже, — дело в немного… нестандартных предпочтениях Джима. И те, кто осмеливался в эти предпочтения вписаться, терпели сокрушительное поражение. Потому что Джеймс Кирк любил быть укрощённым, но не любил, когда его укрощают. Джим и сам с трудом себя понимал. Нравилось ли ему отпускать себя? Нравилось, вне всяких сомнений. Хотелось ли Кирку расслабляться, отдавая контроль? Хотелось ли ни о чём не думать, не тащить на себе груз ответственности? Да, господи, да! Тысячу раз «да»! Он буквально, блять, мечтал об этом. Просто взять, довериться и получать удовольствие. Но нихрена это не просто! Каким образом, спрашивается, доверять абсолютно рандомным парням, если о доверии Джим только слышал, и то весьма и весьма отдалённо? Никак, думал Джим. И не доверял. Общался, держал дистанцию, играл в эмоциональные качели, а если и подпускал ближе, то выводил верхних из себя уже в постели. Они привыкли к послушанию, к поведению домашней прирученной кошечки, однако Джим — кошка дикая. И если у его «дрессировщиков» не хватало силы воли его приручить, то какого чёрта они забыли в его постели? Словом, прощупывать почву — занятие утомительное и разочаровывающее. А Джим так устал разочаровываться… Потому их странные дружеские отношения со Споком, переросшие в странные романтические, поражали Джима фактом своего существования. Больше они поражали лишь своей продолжительностью и положительной тенденцией развития. И Споком. Вообще-то, долгое время Джим считал вулканца асексуальным. После Спок целовался с Ухурой на его глазах, и тогда Кирк засомневался. А ещё чуть позже вулканец обтирал им панель управления в порыве ярости, и Джим окончателно разуверился в своих суждениях. И своей адекватности. Разумеется, Боунс списал всё на адреналин в тот день, однако Джим знал — стояк у него вполне привычного характера. Если можно, конечно, считать привычным, что у него стоит на властных, нечеловечески сильных вулканцев. У Спока тогда, видимо, тоже произошёл какой-то сдвиг в его идеально упорядоченном разуме — иначе объяснить его интерес к своей взбалмошной персоне и упорство, с которым вулканец подбирался к нему, Джим не мог. Да и не хотел. Проще считать, что они оба ненормальные, чем посмотреть правде в глаза и признаться хотя бы самому себе. И подчиниться.***
Секс с Джимом — очаровательное мероприятие. Нестабильное, но очаровательное. Его хочется взять, хочется применить силу, вжать в постель и трахать, жадно вслушиваясь в его жалобный скулёж. Спок видит — Джиму этого тоже хочется. Однако делает Джим всё, чтобы казалось иначе. Первое время Спок не понимает. Он наблюдает, он чувствует, прикасаясь к Джиму, чего тот хочет по-настоящему. Кровь в теле Джима бурлит, он возбуждается, думая о силе вулканца — и Спок прекрасно осведомлён об этом. Вместо того, чтобы позволить им обоим насладиться процессом, Джим злится. Дышит часто, смотрит с презрительным прищуром, показательно дёргает крепко прижатыми к кровати руками и шипит сквозь плотно стиснутые зубы: — Я тебе не блядская марионетка, Спок, — и Спок знает — злость Кирка искренняя, как и яд, сочащийся из его слов. И как желание, что сжигает Джима изнутри. Прикосновения к его коже кричат — ему необходима разрядка, иначе Джим попросту взорвётся. Разрядка иного толка. Эмоциональная. Спок не удивлён — Джим во многом парадоксален, секс не стал исключением. И вулканцу потребовалась всего одна медитация, чтобы понять, в чём подвох. В чём причины их провалов, при, казалось бы, идеальном совпадении: они оба получают удовольствие от власти. Ему стоило догадаться раньше — проблемы с доверием у Джима заметны невооружённым глазом. Как и его утомлённость от ответственности, факт чего он тщательно скрывает — недостаточно тщательно, впрочем, для зоркого вулканского глаза. Значит, доверие? Уверенность в партнёре? Разве может быть что-то проще?***
— Доверься мне, Джим. — Иди нахуй.***
Оказалось, многое во Вселенной проще, чем укротить Джеймса Кирка. Однако и Спок не из тех, кто сдаётся после первой же неудачи.***
Это случилось внезапно, совершенно неожиданно для них обоих, и момент лучше, кажется, невозможно было представить. Их стабильные отношения, ищущий во всём подвоха Джим, терпеливый, понимающий и поддерживающий Спок — всё отошло на второй план в связи с дипломатической миссией Энтерпрайз, обернувшейся гражданской войной и смертью двоих пленных безопасников. Для Спока же миссия запомнилась бледным лицом Джима и его стеклянными глазами, что провожали погибших в пытках подчинённых в последний путь. И срывом. — Блять, я не могу, это край! — орёт Джим в подушку, пока Спок наблюдает за ним, преспокойно сидя в кресле. — Я ненавижу это, сука, как же я это ненавижу… — Джим, — зовёт Спок, уверенно и спокойно. Он видит, как напрягается спина Джима, как сжимаются на подушке его кулаки, как он весь словно бы группируется, готовясь к атаке. — Сядь. Джим напрягается сильнее — он знает этот тон, однако к чему он его приведёт, пока не ясно. В любом случае — Спок с его попытками подчинить отвлекает от самобичевания, и потому Джим садится, глядя на вулканца настолько насторожённо, насколько это возможно. Спок выглядит, как и всегда — невозмутимо. Держится уверенно, смотрит своими тёмными глазами внимательно, изучающе. Джим ёжится под этим взглядом. — Ты считаешь себя виноватым? — чуть склоняя голову набок, интересуется Спок, совершенно не удивляясь, когда вместо ответа Джим подскакивает с места, словно ужаленный, и швыряет в него подушку. Которую Спок, не утруждаясь, ловит одной рукой. — Отвали, Спок, мне не нужен психолог! — Джим практически рычит, смотрит, как на врага народа — ненавидит, когда кто-то пытается залезть в его душу. Спок, тем не менее, не отступает. — Это не ответ, Джим. Слышится раздражённое «блять», а после Кирк бросает злое «отъебись!» и сбегает на кухню. Спок, разумеется, следует за ним. Нервная дрожь пробивает Джима, и он не знает, куда от неё скрыться, где же спрятаться — переживания настигнут его везде, куда бы он ни убежал. Они в его голове — вина, боль, отчаяние — всё в голове. И всегда будут с ним, ведь от себя не убежишь. Раньше, по крайней мере, не получалось. Никогда. Глядя на Джима, Спок уверен — сегодня получится. Длинные изящные пальцы плавно очерчивают скулы, линию челюсти, аккуратно смыкаются на подбородке и вынуждают Джима запрокинуть голову, заглянуть в тёмные омуты чужих глаз. В них Джим видит больше, чем когда-либо мог желать, хотя знает — он знает, давно знает. Знает, что Спок всегда рядом, чтобы поддержать его, чтобы подхватить, когда Джим падает. Он спокоен, он надежён, он молчаливо следует за Джимом, не даёт сойти с ума, не позволяет впасть в безумие. Спок предан ему безоговорочно, терпит все его дурацкие выходки, закрывает Джима собой на опасных миссиях, берёт на себя ненавистную Джиму бумажную волокиту. Спок делает всё для его благополучия, всегда делал и всегда будет. И Джим знает, он, блять, знает — он доверяет Споку, просто не может не доверять. И Спок это знает — читает в широко распахнутых голубых глазах, а у Джима коленки дрожат от пристального взгляда, уверенного, спокойного, надёжного. Взгляда человека — или, вернее сказать, вулканца, — которому Джим позволит всё и даже больше. — Джеймс, — звучит низкий, властный голос Спока, и тон, не терпящий возражений, выбивает из-под ног Кирка почву — он сам не понимает, как оказывается на коленях, как послушно склоняется к полу, как прячет руки за спину. Как подчиняется, и наконец дышит свободно. Спок, однако, продолжает, и звучит не слишком одобряюще: — Ты не ответил на вопрос, — Джим слышит недовольство, сочащееся в чужом голосе, отчего тревожится — он не хочет злить Спока. Правила этой игры Джим принимает беспрекословно. — Ты считаешь себя виноватым, Джеймс? Джим старается не шевелиться, не двигаться с места, ведь ему не разрешали, но даётся ему это с трудом — в штанах стало тесно в тот же миг, как Спок назвал его полное имя. — Да, — отвечает Джим тихо, не смея поднять на вулканца глаз. Однако и без этого Кирк как будто бы видит, как Спок хмурится. — Что «да»? — переспрашивает вулканец, давая Джиму шанс. И Джим исправляется. — Да, сэр. Кажется, Спок доволен таким ответом, потому что больше ничего не спрашивает и не делает замечаний. Просто… уходит, и Джим прислушивается к его глухим шагам, что доносятся то из спальни, то из ванной. Спок явно открывает какой-то ящик, шуршит чем-то, но чем точно, Джим сказать не может. А после Спок возвращается, и его дыхание вынуждает шею Джима покрыться мурашками. На глаза опускается чёрная атласная повязка, и на шею ложится широкая ладонь, сжимает, тянет назад. Джим не сопротивляется. Спок не говорит с ним, в голове блаженная пустота, и вновь осознавать себя Кирк начинает уже полностью голым, привязанным к столу и с кляпом во рту. Символично, думает Джим — Споку наверняка успели надоесть его постоянные возмущения, замечания и брань. Действенно, ничего не скажешь. — Я объясню, почему ты не прав, — внезапно подаёт голос Спок, и у Джима всё холодеет в груди, когда по внутренней стороне разведённых в стороны и зафиксированных верёвкой бедёр проходится гладкий стек. — И буду начинать заново, если ты издашь звук. Ясно? Джим кивает. Что ж, Спока он не просто достал, а, очевидно, откровенно заебал. — Твои мысли буквально осязаемы, как и твои чувства, — начинает Спок, ведя стек вверх по бедру, вмиг сбивая дыхание Джима. — Детская травма, которую ты не проработал из-за своего упрямства, довлеет над тобой, — исходя из слов Спока, удар ожидаем — стек хлёстко рассекает воздух и со звонким шлепком проходится по ягодице. Джим стоически молчит, хоть и не может помочь себе, прикусив губу или впившись ногтями в ногу. Он полностью обездвижен — Спок позаботился о том, чтобы крепко привязать Джима к их обеденному столу. Хотел, чтобы Джим концентрировался на ощущениях, и теперь у Кирка нет выбора, кроме как исполнять желание Спока. — Ты взял ответственность за чужие жизни на Тарсусе, и они погибли. Теперь ты несёшь ответственность за жизни членов экипажа. Ты так считаешь, — снова шлепок, в то же место, и Джим тянет на себя верёвки, жмурясь — Спок знает, что делает. — Однако, ты ошибаешься. Несомненно, как на капитане, на тебе лежит ответственность — за успех миссий, за работу систем корабля, за многие вещи, — потому что ты это контролируешь. Ты проверяешь отчёты, ты проводишь ревизии, ты одобряешь миссии. Ты решаешь. Но решить, умереть кому-то или жить, ты не можешь. И ты не знаешь это, но всё равно винишь себя, — на этот раз Спок, кажется, особенно зол, и от стека явно останется нелицеприятный след — Джим чуть воздухом не подавился и попытался инстинктивно сжаться, но не вышло. — Твоей вины во всех смертях, что случились на Тарсусе, что случились на Энтерпрайз — её нет. Ты не вершишь чужие судьбы, и никогда не будешь. Каждый сам несёт ответственность за свою жизнь, пора бы тебе усвоить эту простую истину, — завершает свою речь Спок, и теперь, не давая Джиму передышки, «закрепляет пройденный материал» — обрушивает на него удар за ударом, шлепок за шлепком. А Джим молчит, непробиваемый. Извивается весь, дрожит, но не издаёт ни звука. Хорошо. Очень хорошо. Стек отложен в сторону за ненадобностью, Джиму разрешено мычать, скулить, стонать — в общем, выражать голосом всё, что заблагорассудится. И Джим этой возможностью незамедлительно пользуется — тихо постанывает от мягких нежных прикосновений рук Спока, оглаживающих его наверняка красную задницу, сжимающих аккуратно, на грани, ещё не причиняя настоящей боли, но позволяя почувствовать власть, принадлежность кому-то, уверенность и обещание продолжение — идеально. Как же это, блять, идеально. Крышу от переполняющих эмоций сносит знатно — Джим часто дышит, судорожно сжимает и разжимает пальцы, взгляд расфокусирован, а шарики, разрабатывающие достаточно растянутый регулярным сексом проход, выбивают из груди низкие стоны. В голове пустота, зияющая дыра, и на сердце так легко, как никогда не бывало — Джим отпустил себя, отдал во власть Спока, и его это не пугает. Джим хочет, хочет, чтобы Спок делал это вечно — говорил, приказывал, сам решал, что и как с Джимом делать. Несомненно, у них имелось стоп-слово, или ментальный стоп-сигнал, если быть точнее — Спок всегда опускал щиты во время секса и слышал мысли Джима, ощущал его эмоции. Однако Джим был уверен — стоп-слово им не понадобится. Не сегодня. Внезапно становится пусто и холодно, пропадает приятное скольжение внутри — Спок отступил, прекратил растяжку, и Джим невольно заскулил, бездумно подаваясь бёдрами назад, но так и оставаясь на месте. За лишнюю суету Джим получает шлепок — сухая ладонь Спока предупреждающе проходится по многострадальной заднице, вырывая из Джима глубокий стон наслаждения. Тогда, резко сорвав с глаз Кирка повязку, Спок заставляет табун мурашек пробежаться от пят до ушей Джима одним своим голосом: — Смотри на меня, — низким, хриплым от возбуждения голосом приказывает вулканец, не отрывая от лица Джима потемневшего от похоти взгляда. Его руки, плотно сжавшиеся на талии Джима, вжимали Кирка в стол, и он послушно смотрел, как Спок, сосредоточенно сведя брови к переносице, нарочито медленно проникает в него. Глаза Джима начали стремительно закрываться, закатываясь от прошибающего тело удовольствия, когда очередной шлепок вернул его в реальность, и Спок произнёс грозно: — Смотри. На. Меня. Больше Джим не отводил взгляда, сквозь пелену на глазах наблюдая, как его трахает, и явно этим наслаждается, его первый помощник. Глубоко, выходя полностью и вгоняя со звонким шлепком по самые яйца. Основательно. Спок властно сжимал руки на его талии — так, что наверняка останутся следы от ладоней, — шлёпал всякий раз, когда Джим пытался двигать бёдрами, истязал шею и плечи своими зубами и губами. К моменту, когда Спок инициировал слияние, Джим откровенно ничего не соображал, ни о чём не думал и не пытался, доверившись Споку во всех возможных отношениях, и просто получал удовольствие. Странное, необычное, для кого-то даже извращённое, но удовольствие. Спок его укротил, и Джиму нравилось быть им укрощённым. Связь с реальностью возвращается постепенно — Джиму кажется, что произошёл какой-то взрыв, отключивший все его органы чувств, однако в следующий момент Джим откуда-то уже знает — это был оргазм, на несколько долгих секунд оглушивший его и отрезавший от всего мирского. Джим думает, что это было ахуенно, и Спок в его голове соглашается. Значит, они всё ещё в слиянии. Спок говорит — «да», и ментально транслирует, какой Джим молодец, как хорошо он справился, как Спок доволен им… А Джим просто благодарен и нереально счастлив. Приходится проморгаться, чтобы окончательно установить связь с действительностью, отойти от бурного оргазма и осознать себя в руках Спока. Они обнимались, и Спок, по-видимому, добирал дефицит ментального взаимодействия, пока Джим разглядывал виднеющуюся в проёме кухню: грязный от его спермы стол, игрушки, что использовал сегодня Спок, наспех развязанные верёвки — похоже, Спок решил понежиться, прежде чем убираться. Зад немного болел, как внутри, так и снаружи, и Джим, заведя руку за спину, аккуратно прощупал податливый анус. На пальцах осталось несколько капель спермы. — Без презерватива? Ну ты и мудак, — беззлобно хмыкает Джим, и Спок, наконец, открывает глаза, мгновенно концентрируя взгляд на чужом лице. До него не сразу доходят слова Джима, а когда доходят, на щеках появляется лёгкая зеленца. — Прошу прощения. Моего терпения не хватило на подобные мелочи, — чопорно бурчит вулканец, определённо недовольный своим драгоценным контролем, но Джим лишь смеётся от такой уморительной картины, переворачиваясь набок, лицом к Споку. Благодаря смеху вулканец выглядит хмуро, практически обиженно. — Ладно, тебе можно, тебя я люблю, — легко вырывается у Джима, и это правда, в которой он, в кои-то веки, себе не отказывает, прижимаясь к Споку в доверительных объятиях. — Джим, презервативы используют для… — Спок, — усталый вздох, ленивая щекотка носом. Спок решает, что да — не время для занудства. — Я также испытываю к тебе глубокую эмоциональную привязанность, Джим… — обиженный тычок в рёбра. Позволив себе короткую улыбку, Спок крепче обнимает Джима в ответ, накрывает своими руками, мягко целует в лоб. — И я люблю тебя, Джим. Спи. И Джим послушно засыпает. Ему хорошо.