***
Впоследствии, по приказу капитана, Сакуру никому не разрешалось трогать ещё неделю. К чести Какаши следует сказать, что он и сам её не трогал всё это время, кроме того, даже снял ей за свой счёт отдельную комнату в соседнем крыле, где все окна выходили на пруд в жёлтых бликах опавших листьев. На десятый день Сакура пришла в их номер сама, бесшумная, словно тень. Какаши был в разведке, Наруто спал на раскладном диване, отвернувшись к стене. Саске сидел на полу, уперев локти в разведённые колени, и чистил яблоко кунаем – длинные полоски срезанной кожицы падали точно в центр подставленного блюдца. Сакура приблизилась и опустилась совсем рядом: нагло вторглась в его личное пространство, не спросив на то разрешения. – Саске-кун, – произнесла одними губами она. И тронула его руку с занесенным над фруктовой мякотью лезвием. Саске нехотя приостановил свое занятие, слегка повернул голову в её сторону. – Чего тебе, Сакура? – спросил ровным, без тени раздражения, голосом. Сакура долго молчала, опустив ресницы, а потом вдруг сильнее сжала его пальцы, лежащие поверх рукояти. – Хочешь пойти со мной? – предложила тихо. Помялась пару секунд и добавила: – Побыть вдвоём? Саске стряхнул навязчивое тепло её ладони. Лезвие снова запетляло, роняя вниз торопливые толстые очистки – несколько штук отскочило от эмалированного края и упало на ковролин. – Я – нет, – холодно ответил он, врубаясь ножом в яблоко на каждом слове. Подумал и кивнул в сторону распластавшегося по дивану Наруто: – Разбуди его, может, он захочет. Сакура посмотрела на него так, будто он только что ударил её кулаком в солнечное сплетение: бледнея лицом, щуря болезненные, заблестевшие от слёз глаза. Саске отложил кунай в сторону, опустил неровное, оскобленное до белизны яблоко на блюдце. – Что, всё ещё любишь меня? – спросил в насмешку. Сакура вся сжалась под его взглядом, но глаз не отвела, кивнула упрямо. – Люблю, – прошептала. – Думала обо мне, пока лежала под Какаши? – Саске чувствовал, что она вот-вот сломается, и продолжал гнуть без жалости. – Что-то мне в это не верится. Грош цена твоей великой любви. – Саске-кун... Голова Сакуры безвольно опустилась, волосы закрыли лицо сплошной тускло-розовой завесой. Саске помолчал, выковырял яблоко из горки красно-белых очисток, поднёс ко рту и с хрустом отломил кусок зубами. Прожевал, не почувствовав вкуса. – Ну, хоть чему-то он тебя наконец научил. Наруто, судя по дыханию, уже минут пять как не спавший, не вытерпел и подорвался со своего дивана, чуть не развалив тот на две половины. – Ну всё, Саске! Хватит! – проговорил клокочущим от бешенства голосом, сжал кулаки. – Следи за языком! Много ты понимаешь!.. – Уж точно побольше твоего, – Саске смотрел на него снизу вверх с холодным бесстрастием и толикой превосходства. В растянутой футболке, со светлой порослью трехдневной щетины, со встрепанными волосами и горящими яростью глазами Наруто выглядел по-настоящему дико. Саске даже подумал было, что пора со всем этим завязывать, а то так и до очередного превращения в девятихвостого недалеко. Потом ещё объясняйся с Какаши... – Пойдем со мной, Сакура-чан, – Наруто схватил её за предплечье и одним движением вздернул на ноги – длинные волосы хлестнули Саске концами по щеке. Перед взглядом порозовело, в лицо пахнуло тонким, мятно-сладким. Саске не шелохнулся. Он прикрыл веки, отсекая всё лишнее, и потянулся слухом вслед за чужими удаляющимися шагами, сквозь скрип двери и шум работающего снаружи вентилятора. Шаги пересекли коридор и свернули в соседнее крыло гостиницы, остановились возле комнаты Сакуры: той самой, с видом на стальную гладь пруда в мокрых ошметках листьев. Какаши вернулся в полпервого ночи, бросил на стол плотного картона папку, увесистую на вид и замысловато прошнурованную в пяти местах. Без сомнений, это была она. – Уже достали? – Саске немного удивился. – Ну, как видишь, – отозвался Какаши, расстёгивая на себе жилет. – С утра выдвигаемся. Он повёл плечами, освобождаясь от верхнего слоя одежды, и метнул короткий взгляд на пустующий разворошенный диван. – Где Наруто? – спросил. Саске выдержал двухсекундную паузу, намеренно нагнетая напряжение, а потом ответил честно: – Он с Сакурой. И увидел, как остановились руки Какаши, тянувшие вверх ткань водолазки, – на ничтожную долю секунды, но он это заметил даже без шарингана. В груди растекалось темное, смутное подобие торжества. – Понятно, – сухо проговорил Какаши. И лег спать, не раскрыв перед сном книги вопреки привычке. Всё утряслось как-то незаметно и само собой. Они, как и прежде, путешествовали от селения к селению, от города к городу, останавливаясь во второсортных гостиницах, затерянных в глубине спальных районов, и изредка залегая там на дно, когда того требовала миссия. Наруто спал с Сакурой, Какаши спал с Сакурой. Саске не спал: то есть, вообще. А если и спал, то из рук вон плохо. Он даже не предпологал, что чужой секс сможет доставлять ему столько неудобств. Причиной его дискомфорта были не только чертовы гостиницы с их скрипучими кроватями и бумажными стенами: бессонница преследовала Саске даже во время ночевок в лесу. Она кралась по пятам и отыскивала его повсюду, куда бы он ни направился со своей командой. И сквозь прослоенные пустотой стены, и сквозь густой частокол деревьев, и даже через стометровое расстояние – Саске одинаково остро ощущал колебания двух чакр, схлестнувшихся в момент близости. Он знал, кто трахал Сакуру в тот момент и как именно он это делал: раскачивал ли её на весу Какаши, едва приспустив собственные брюки, подхватив её под узкие белые бёдра; вбивался ли в неё, разложенную на траве, Наруто – входя рваными безудержными толчками, задыхаясь, бормоча ей в шею какие-то несусветные глупости. Саске чувствовал в воздухе их нетерпение, чувствовал желание самой Сакуры: и когда она отдавалась этим двоим, выгибаясь и всхлипывая в их руках, и когда возвращалась к костру немного нетвердой, разбалансированной походкой, волоча по земле тонкий плед, свесившийся со сгиба её локтя. Она проходила мимо, не поднимая взгляда, и от неё пахло примятой, растревоженной зеленью трав, латексом и чужим пóтом. Сакуре нравилось то, что с ней делали. Иногда она всё ещё смотрела на него по-прежнему, как целую вечность назад, но Саске думалось, что на самом деле ей уже глубоко безразлично, под кого ложиться и чей член в себя принимать. Он испытывал странное, сходное с отвращением чувство и, пожалуй, меньше всего хотел участвовать в чём-то подобном, отметая саму возможность хоть сколько-нибудь близких отношений с ней. Саске оставался шиноби без слабостей. В то время как другие зачастую занимались ерундой, он ни на что постороннее не отвлекался, просто делал свою работу и делал её безупречно. Пока на одной из миссий ему по нелепой случайности чуть не оторвало руку: он увернулся на чистых инстинктах, за секунду до того, как громыхнуло, ослепило и обожгло терпкой болью всю левую половину корпуса. Повезло. Из черной едкой завесы дыма кое-как выбрался сам, хоть и не понимал уже, куда шел. Или полз. Он не помнил. Звон прокатился волной и расколол надвое пустоту внутри его головы, на горло надавил жирный ком тошноты – Саске сблевал и сразу же отключился. Тогда он неделю провалялся в какой-то заброшенной хижине в лесу, куда его притащили чуть ли не на руках: потерял много крови, то срывался в тьму беспамятства, то ненадолго приходил в сознание, стонал сквозь зубы и, кажется, бредил. Сакура его выхаживала, без конца вливала в него свою чакру, смазывала и бинтовала ожоги, кормила с рук и отпаивала какой-то травяной дрянью, которую он бы и близко не поднес ко рту, если бы не желание поскорее встать на ноги и наконец-то избавиться от собственного гадкого зависимого положения. Её усилиями уже совсем скоро Саске смог подняться с футона и даже выйти на улицу для короткой разминки, но тело всё ещё плохо его слушалось, а мышцы казались распаренными теплой слабостью. В тот день Какаши и Наруто предприняли вылазку в ближайшее поселение, чтобы пополнить запасы еды и медикаментов, а они с Сакурой остались в хижине вдвоём. В стенах дома пахло пылью, толченой корой, сушеными ягодами и гладкими грибными шляпками, но за этими безобидными запахами ощущался ещё один – тонкий душок насилия и крови. Этот запах Саске не спутал бы никогда и ни с чем: точно так же пахло в его старом доме в квартале Учиха, куда он так ни разу и не смог потом вернуться. Лачуга как лачуга, но жил же здесь кто-то, готовил еду на огне, развешивал бельё по веревкам, даже детей растил – вон, до сих пор покосившаяся кроватка в углу стоит и деревянные игрушки валяются, – а потом… вот так. Не то чтобы Саске сильно волновала чужая судьба: ну, жили и жили, умерли – и ладно. Детей только жаль, да и тех едва ли имело смысл жалеть: уж лучше так, чем расти без родителей. Это Саске знал по себе. Пучки сухих трав, подвешенные у потолка, отбрасывали на брус стрельчатые тени, печь прогорела до горькой угольной черноты. За окном безмятежно покачивались ветви ивы в мягком весеннем свете, Сакура ещё полчаса назад забралась в кресло с книгой и теперь подрёмывала над выцветшей страницей. То ли от невеселых мыслей, то ли от взгляда на неё у Саске вдруг разболелось раненое подреберье: он повернулся на спину и выдохнул с усилием, тронул украдкой бинты, проверяя, не закровило ли. Уже через пару мгновений Сакура возникла рядом, маленькая и профессионально-сосредоточенная, несущая скорое облегчение в своих ладонях. Сдернула с него одеяло и, не сказав ни слова, коснулась бока светящимися чуткими руками, забирая боль: лечебная чакра хлынула в тело ровным сплошным потоком, разлилась живительным пощипыванием под кожей, затеплилась в кончиках пальцев. Сделалось гораздо легче. Сакура уже давно перестала быть бесполезной и продолжала раз за разом, спокойно и уверенно доказывать свою значимость для команды: не только сейчас, но и почти каждую ночь. Саске не хотел этого признавать, но новая роль сделала Сакуру куда менее раздражающей: её движения лишились суетливости, она стала сдержаннее в эмоциях и немногословнее, а в сложные дни, когда ей приходилось сначала лечить, а потом ещё и ублажать двух напарников подряд с короткой десятиминутной передышкой на душ, её потом вообще было не видно и не слышно. – Спасибо, – сказал Саске, хоть и не планировал говорить что-либо. Сакура задумчиво моргнула и подняла на него усталые, мягко очерченные ресницами глаза. – Пожалуйста. Зеленоватое сияние чакры постепенно сошло на нет, а вместе с ним окончательно исчезла и боль. Сакура убрала свои руки, поправила одеяло и уже хотела было встать, но Саске удержал её, сомкнув пальцы поверх тонкого запястья. В ладонь ему зачастил пульс. – Уже уходишь? – он вскинул бровь. – Я тебя, вроде бы, не отпускал. Биение её сердца рвалось сквозь кожу, кололось в месте прикосновения – выдавало всё потаенное. Сакура не двигалась, продолжала смотреть на него прямым выжидающим взглядом. Совсем не так, как должна была. Саске не нравилось. – Тебе что-то ещё нужно, Саске-кун? – спокойно спросила она, по-прежнему не забирая своей руки из его хватки. – Принести плед? Сделать тебе чаю? Саске слегка поморщился: – Лучше сделай что-нибудь своим ртом. Он видел, как натянулись и тут же опали линии мышц на её шее, как дрогнули углами узкие губы. – Для тебя ведь это не проблема, верно? – сейчас, когда Саске разглядывал её побледневшее, уязвлённо заострившееся лицо, он наконец-то видел прежнюю Сакуру под сорванной оболочкой новизны: девчонку, слабую духом и телом, готовую предать целую деревню за один лишь его поцелуй. Он знал, что кое-что навсегда останется неизменным. Как бы она ни выделывалась. Секунда, вторая, третья... на четвертую он закрыл глаза, а когда открыл, видение уже пропало. Сакура молча высвободила свою руку, собрала волосы в горсть и перекинула их на одно плечо. Не стала попусту медлить и склонилась над его бедрами. Одеяло грузно упало на пол, розовые пряди щекотнули бедро – как раз в том месте, где заканчивалась серая ткань трусов и начиналась неприкрытая кожа. Саске против воли сглотнул: лицо Сакуры было совсем низко, тепло её дыхания проникало сквозь хлопок и согревало полувозбужденный ещё член, опущенные веки трепетали ресницами. Он смотрел. Смотрел и с трудом заставлял себя сохранять в неподвижности собственные руки: Сакура явно не спешила начинать, а ему хотелось всего и сразу. Она наверняка хорошо ощущала его нетерпение, потому что будто бы нарочно оттягивала главное: приподнялась, легко потерлась щекой о его голый живот, прочертила кончиком носа дорожку вниз… а потом прижалась губами к стояку – прямо так, через ткань, – и повела в сторону, с нажимом протащила по всей длине. Сквозь Саске словно слабый электрический разряд пропустили: в позвоночник вонзились крохотные колкие иглы молний, дыхание сбилось на беззвучный стон. Головка, туго обтянутая тканью и предельно чувствительная, ткнулась прямо в рот, и Саске не выдержал: оттолкнул Сакуру, кое-как приспустил трусы и сразу же пригнул её за шею обратно к своему паху. – Вот так бы сразу… – пробормотал и облизнул пересохшие губы, – а то чай какой-то, пледы… Вместо ответа Сакура широко и влажно прошлась языком до самого верха, собрала выступившую вязкую каплю со щёлки. В голове сделалось пусто-пусто и так легко, словно оттуда взяли и достали разом весь ворох спутанных мыслей: это было странное, пьянящее, незнакомое чувство. От него сводило живот и что-то глубоко внутри отзывалось нервной дрожью. Пальцами одной руки Саске придержал свой член у основания, а другой – ухватился за гладкие пряди волос, заставляя Сакуру вскинуть лицо. Сверкнула зелень радужек, леска слюны протянулась от порозовевшего рта. – У тебя шаринган активировался, – заметила Сакура почти скучающе. – Знаю, – проговорил внезапно охрипшим голосом Саске. Её губы приоткрылись на вдохе, так, словно она хотела сказать что-то ещё, и Саске, подгадав момент, с силой провёл по ним блестящим, мокрым от слюны членом. Чуть оттянул его на себя и отпустил – головка со шлепком пришлась по твёрдой скуле. Сакура вздрогнула, пару раз судорожно моргнула, не пытаясь отстраниться. У Саске стояло так, что было почти больно: весь низ живота пылал выматывающим нетерпением, яйца поджались над резинкой трусов, руки охватил самый настоящий тремор – так хотелось уже, наконец, оказаться внутри. Еще пару часов назад он и подумать не мог, что ему мозги напрочь отшибёт, а сейчас... – Открой рот, – приказал Саске, двигая ладонью на ноющем стояке. И, едва Сакура послушалась, тут же заправил ей за щеку: дернулся от странного, двойственного ощущения скользкого тепла с одной стороны и жесткости – с другой, втолкнулся резко и бездумно, проехавшись по гладкой слизистой и зубам, натянув изнутри кожу. Сакура всхлипнула, вцепилась в его бедра побелевшими пальцами и держала до тех пор, пока он не дал ей сняться губами с члена и отстраниться: лишь для того, чтобы снова впустить его внутрь, но уже по-настоящему – головкой вдоль мягкого языка, глубже, до широко раскрытых, жарко обхватывающих губ на стволе. Перед взглядом растеклась радужная муть, виски сдавило, и Саске задышал открытым ртом, прерывисто, часто, содрогаясь от каждого прикосновения: он уже крайне отдалённо помнил, где он находится и зачем вообще всё это делает. В голове вяло ворочалась лишь одна мысль: почему только сейчас, почему не раньше?.. Чужие пальцы сомкнулись поверх кожицы, сжали до болезненной тесноты, двинулись вниз в такт губам – Саске выгнулся, и грязное конфетти, засыпавшее его глаза несколько мгновений назад, утонуло в густой черноте... так это было сладко и невыносимо. Волосы Сакуры растрепались, намокли под его ладонью, но он уже даже не держал её, не пытался притянуть ближе: на это попросту не осталось сил. Она все делала сама, а Саске мог только брать то, что дают: жаркие прикосновения её рта, её дыхание, мучительное давление её пальцев. Смотрел, как она сосала, стискивал зубы до скрипящей эмали, чтобы не застонать, и опасался лишний раз двинуться, чтобы не кончить слишком быстро. Глаза Сакуры лихорадочно блестели, блестели влагой её щёки и подбородок – пару волосков налипло светлыми нитями, и Саске, уже совсем не соображая, что делает, медленно огладил скользкую кожу пальцами, убирая их. Тронул вишневый, болезненно натянутый ободок губы. Между рёбер жгло, словно раскалённой кочергой приложили, в животе шевельнулось знакомое: расползлось стремительно, опалило удовольствием, вытянуло в длинной судороге всё тело. Сакура смотрела на него снизу вверх замутнёнными, слезящимися глазами, а он задыхался, толкаясь в её распахнутый рот, сливая внутрь сперму: начисто размазанный наслаждением, не способный снять свои пальцы с её лица. То, что Саске испытывал сейчас, имело удивительно мало общего с ощущениями от простой дрочки. Он лежал на спине, оглушенный, едва способный дышать от обилия свалившихся на него впечатлений, моргал потяжелевшими ресницами и пытался собрать себя заново, но получалось плохо. Вообще нихрена не получалось, по правде говоря. Он даже не услышал, как Сакура поднялась с футона, понял это только когда уловил краем глаза какое-то движение в дальнем углу комнаты. Пригляделся и увидел, как она подошла к умывальнику, затянутому паутиной, наклонилась над ним и сплюнула сперму. Саске было уже, в общем-то, всё равно. Особенно сейчас. Особенно на Сакуру. Но слабо трепыхнувшаяся в голове мысль о том, что у остальных она наверняка глотает, почему-то едва ощутимо кольнула. Сакура тем временем как ни в чем не бывало забралась с ногами в кресло, открыла книгу, расправив пальцами загнутый уголок страницы: нежным поглаживающим движением. И Саске, сам того не желая, внезапно рассмотрел в этом жесте зеркальное отражение собственного – влажного скользящего прикосновения к её лицу. Спустя каких-то полчаса входная дверь скрипнула, впуская в дом Какаши, а следом за ним и Наруто, и Сакура, захлопнув книгу, выпорхнула им навстречу с мягкой улыбкой в уголках натертых губ, принялась разбирать принесенные ими сумки. Стоило Саске на миг от неё отвлечься, как он сразу же столкнулся взглядом с капитаном: тот стоял чуть поодаль и смотрел своими сдержанно-стальными глазами так, что никаких сомнений не осталось: он всё понял. Учуял. Когда за окнами разлилась темнота ночи, а пламя в печи почти догорело, сменившись тускло-оранжевым свечением углей, Саске всё ещё не мог заснуть. Со своего футона он видел, как Какаши присел рядом с постелью Сакуры и невесомо тронул её за плечо – она встрепенулась, разморенная дремой. Шепнула невнятное, потянулась к нему ладонями и губами, но тот остановил: знал, что Саске лежит у дальней стены и смотрит. Наверное, Сакура тоже это почувствовала, потому что без лишних слов позволила ему вытянуть себя из-под одеяла и вывести на улицу, в прохладу ранней весны. На этот раз Какаши перестраховался. Или он отошёл на приличное расстояние, или выставил барьер, но как бы Саске ни напрягал шестое чувство, как бы ни пытался мысленно дотянуться до их с Сакурой аур, у него ничего не выходило: вокруг было тихо и пусто. Кроме Наруто и него самого – ни единой человеческой души в радиусе километра, только чертовы нинкены, стерегущие чужое уединение. Они вернулись вдвоём, на заре, когда сквозь прозрачно-слюдяные стекла хижины уже забрезжил серый утренний свет. В печи лежали остывшие, мертвые угли под слоем сажи. Саске не спал.***
К концу недели он окреп настолько, что, как только они с Сакурой остались в доме одни, поймал её за руку и опрокинул на свой футон лицом вниз. – Почему ты не пришла вчера ночью? – спросил тихим, подрагивающим от холодного бешенства голосом, пока задирал на ней платье. – А должна была? – Сакура сдула с лица длинный локон, повернула голову и посмотрела на него поверх плеча: удивление в глубине её глаз не было поддельным. Саске немного смягчился. Провёл ладонями по её голым бедрам, тут же покрывшимся мелкими мурашками, едва ощутимо коснулся ягодиц. Чуть помедлил и поддел пальцами тонкую резинку трусиков. Дыхание Сакуры стало шумным, неровным – поясница изогнулась, стопы нетерпеливо заскользили по простыне. – Должна была, – твердо сказал Саске, убирая свои руки. – Знак, который я тебе подал, был более чем очевидным. – Я не заметила, – призналась Сакура и вздрогнула всем телом, когда он резко привалился к ней сверху, по пояс раздетый и возбужденный. – Если бы не была так занята болтовней с Наруто, то заметила бы, – прошипел ей в шею Саске, наспех сдвигая в сторону насквозь мокрую, испачканную в смазке ткань белья, притираясь ко входу головкой. Он видел, как мимолетно исказилось лицо Сакуры: как высокий лоб прорезался морщиной, как раскрылись в немом стоне бескровные губы. Все его слова и вся злость иссякли, ничего больше не имело значения в тот момент – осталось лишь желание взять своё, с самого начала принадлежавшее лишь ему и никому больше. Саске лёг грудью на её подрагивающую спину, упёрся лбом в худое, острое плечо и сделал то, от чего так старательно отбивался почти год: тяжело толкнулся бёдрами, раздвинул и заполнил своим членом тугое влажное тепло внутри её тела. Сакура под ним выгнулась и застонала уже в голос, царапнула ногтями шершавую древесину стены, выдирая из неё волокна. – Без резинки всё совсем по-другому, – задумчиво сказала она позже, лёжа на спине, в перекрученном, расстегнутом на груди платье, в мешанине из одеяла, подушек и простыни, наполовину сползшей на пол. Подумала пару секунд и добавила: – Приятнее. Ощущения как будто бы ярче. Саске не с чем было сравнить, и он ничего на это не ответил. Его дыхание только-только начинало выравниваться, а в голове всё ещё звенела блаженная пустота. Предплечье затекло под чужой шеей, расслабленный член прислонился к животу и неприятно подсыхал в разводах семени. Это был последний день, проведённый в лесной хижине: их команда покинула дом уже наутро, едва затеплился за окнами робкий весенний свет. Уходя, Саске зачем-то обернулся: окинул взглядом опустевшую комнату, пыльные охапки трав под потолком и хромую незастеленную кроватку в дальнем углу, на которой всё ещё спали тихие тени. Он замкнул за собой тяжелую дверь и побрел вслед за остальными, больше не оглядываясь.***
Так начался самый странный временной промежуток в его жизни. Снова потянулись дни миссий, снова сменяли друг друга обшарпанные гостиницы, снова были завтраки, состоящие из двух яиц и горстки обжаренного риса, опять чертовы проходные комнаты и вечный пожелтевший кафель в ванных, пахнущих хлоркой и сыростью. Пока Наруто спал на соседней кровати (точно спал, по дыханию было ясно) и видел десятый сон, в полутора метрах от него, через узкий проход, застеленный линолеумом и частично загроможденный тумбочкой, Саске спал с Сакурой. Он держал её спиной к себе, перехватив поперёк живота одной рукой, и двигался-двигался-двигался, не в силах остановиться ни на секунду. Её волосы липли к его губам и пахли розовой жевательной резинкой, между их телами скользила тёплая влага – её было слишком много, так много, что у Саске намокали лобок и вся верхняя часть бёдер. Он закрывал глаза и вёл языком вдоль гладкой шеи, одновременно дотрагиваясь до Сакуры пальцами внизу, зная, как сложно ей было сдерживаться, чтобы не застонать. А потом наступала следующая ночь, и Наруто всё так же безмятежно дрых, выставив голое пузо луне, а Саске, как и раньше, лежал на соседней постели, через пустую полосу прохода. Но уже один. Потому что в этот момент Сакура была в соседней комнате, в каких-то пяти метрах от него, и отдавалась Какаши, по-прежнему стараясь не застонать в голос, когда он вталкивался в неё снизу под тем самым, правильным, нужным углом. Саске представлял себе чужие жадные руки – горячие, липкие от испарины, трогающие Сакуру везде, где только вздумается. Представлял пальцы, сминающие её маленькие нежные груди, давящие на соски. Представлял, как входит в неё чужой член, обтянутый цветным латексом, скользкий от синтетической смазки и её соков, – до самого основания, до свернутого непрозрачного ободка. Он знал, что в условиях гостиниц Какаши всегда имел её неторопливо, около часа, и никогда не отпускал без оргазма. После секса с ним Сакура не хотела уже ничего и никого – падала лицом в подушку и засыпала, как генин после трёхдневного экзамена в лесу смерти. Саске не понимал, чем ещё объяснить её гадкую привычку до утра оставаться в чужой постели. По правде говоря, он совершенно не желал обо всём этом думать, но мысли каждый раз против воли сбивались и откатывались обратно – к тому, что странным образом отравляло его ночи и дни. К тому, от чего темнело в глазах и вскипало внутри ледянящее, опустошающее чувство, похожее на ненависть. Поутру Саске просыпался разбитым и раздражённым, уже прекрасно зная, что и этой ночью ему нормальный сон не светит, потому что сегодня была очередь Наруто. – Пойди погуляй, а? – не выдержал тот к вечеру, когда Саске, вопреки их негласному уговору, почистил зубы и уже начал расстилать постель, как бы намекая на то, что бесцельно шататься по улице полчаса он не собирается. – Настроения нет, – холодно отозвался Саске. Из-за неплотно прикрытой двери ванной доносились плеск воды и дробный стук капель о пластиковую шторку: Сакура принимала душ. Готовилась. Наруто расправил плечи под футболкой и сощурил светлые глаза. – У тебя настроения гулять, может, и нет. Зато у меня есть настроение на кое-что другое, – он смотрел прямым немигающим взглядом так, будто видел что-то, чего Саске со своим шаринганом никогда не смог бы рассмотреть в самом себе. – В чем дело, Саске? Тебе есть что сказать? Саске на мгновение замер без движения, а потом медленно опустил на место отогнутый край одеяла, подобрал с тумбочки ключ и, не проронив ни слова, вышел в скупо освещённый, безлюдный гостиничный коридор. Сказать ему и правда было нечего. Затихли, перестав гудеть, водопроводные трубы в стенах: Сакура закончила мыться. Саске развернулся и побрел к лестнице.***
Какаши складывал свои вещи в походный рюкзак: путь до горячих источников на границе с Суной, где была назначена встреча с информатором, занимал порядка полутора суток и пролегал через километры лесов и рисовых полей. Условие сотрудничества оставалось неизменным вот уже почти год: Какаши всегда приходил один. Без фокусов. Капитан ещё только собирался в дорогу, а Саске уже вовсю предвкушал, как займёт спальню в его отсутствие, как наконец-то, впервые за несколько месяцев, будет спать с Сакурой на полноценной двуспальной кровати, а не на жалкой метровой койке, как все ночи будут делиться уже не на три, а на два. Щелкнула застежка потайного отделения – туда с шорохом вошли бумаги. Видимо, Какаши что-то такое почувствовал, потому что он вдруг отвлёкся, посмотрел в его сторону и немного выпрямился. – Хорошо, что вы с Сакурой сблизились, – наконец, нарушил затянувшееся неудобное молчание он. – Да? – не удержался и скептически приподнял бровь Саске, сидевший в кресле неподалёку: они могли видеть друг друга сквозь дверной проем, по сути находясь в разных комнатах. Какаши смерил его ровным, едва оттенённым прохладцей взглядом. Снова вернулся к разложенным на покрывале вещам, подумал о чем-то своем и сунул лишний свиток в боковой карман, поблескивающий зубцами расстёгнутой молнии. – Саске, – он заговорил тихим, не обещавшим ничего хорошего голосом, – не мне тебе напоминать о такой вещи как контрацепция. Ты мужчина, и ответственность в этом вопросе лежит на тебе. Если бы это случилось однажды, я бы ещё понял, но… – Как вы узнали? – оборвал его Саске, не дослушав, – это Сакура вам сказала? Впрочем, неважно. Мне всё равно, – руки дрогнули едва ощутимо. Противно. – Вас это, кстати, не касается. Я к вам с Сакурой в постель не лезу, вот и вы не лезьте. Какаши сосчитал печати в начатой пачке, перехваченной резинкой, отложил их в сторону и только потом ответил: – Боюсь, ты не очень понимаешь, Саске. Не используя презерватив, ты грубо нарушаешь правила. Нас трое, а Сакура одна. Думаю, мне не нужно тебе объяснять, что может случиться, если все будут поступать так же опрометчиво и эгоистично, как ты. – Я не все, – внезапно для самого себя огрызнулся Саске. – Не смейте меня с собой равнять!.. Многомесячный недосып и накопленное за недели молчаливое раздражение рвались наружу, и сдерживать их дольше он уже не мог. Какаши замер со стопкой запасной формы в руках. – Саске… – Вас она не любит, – сказал Саске твёрдо, глядя на него прямым надменным взглядом. Лицо под маской осталось неподвижным, но в дымчато-серой сердцевине глаз промелькнуло что-то темное, нечитаемое. Что-то, что Саске не понравилось. – Ты так в этом уверен? – спросил Какаши. И Саске внезапно осознал, что мир вокруг него замедлился сквозь шаринган, наполнился деталями, сделался болезненно-четким – до рези под веками, до гулкой головной боли. – Уверен, – выдохнул он, чувствуя, как горло пережимает стальным удушьем, как липнут к вискам волосы. – Был бы у неё выбор, она бы с вами не спала. Через призму активированной техники Саске видел, как Какаши заторможенно, сонно наклонился, как медленно-медленно разжал пальцы и опустил чистую, аккуратно сложенную одежду на дно рюкзака. Глазные яблоки налились тупой пульсацией, наверняка воспалились, и это было невыносимо настолько, что ему пришлось моргнуть, чтобы дзюцу развеялось. – Ты волен думать как угодно, Саске. Я могу сказать лишь, что ни разу ни к чему её не принуждал. Никогда. – Лжёте, – выдавил Саске, едва справляясь с собственным дыханием. Какаши молча стянул с тумбочки небольшой пластиковый контейнер с ампулами противоядий и пилюлями, приготовленными Сакурой накануне, и положил его поверх всех своих вещей. Саске казалось, что его приварили к каркасу кресла: он не мог пошевелиться. – Как бы там ни было, Саске, – Какаши поочередно защёлкнул крепления, поправил ремни и закинул рюкзак на плечо. Посмотрел внимательно, без лишних эмоций, без взаимной неприязни: взглядом капитана, которому небезразлична судьба подчинённого. Невзирая ни на что, – если подобное ещё хоть раз повторится, я буду вынужден отстранить тебя от миссии и отправить обратно в Коноху, где ты со стопроцентной вероятностью получишь выговор с занесением в личное дело. Советую ещё раз подумать, нужно ли тебе это. Надеюсь на твоё благоразумие. Проходя мимо, Какаши кинул ему квадрат нераспечатанной, запаянной в пленку пачки – Саске выставил руку, поймал не глядя. Спустя каких-то пятнадцать минут в комнату ввалились Наруто и Сакура, посмеиваясь и волоча за собой цветастые пакеты из маленького продуктового через дорогу. – Ну Сакура-чан, ну давай сходим, – судя по всё ещё не иссякшему энтузиазму в голосе, Наруто только начал её на что-то уламывать, – не вечно же в этой дыре торчать... Сакура решительно отмахнулась, заправила прядь волос за ухо резковатым бескомпромиссным движением: – И думать забудь. Какаши-сенсей ясно сказал не высовываться до его возвращения, а я приказов не нарушаю. И тебе не позволю, – она устремила в сторону Саске нарочито измученный, полный надежды взгляд, – Саске-кун, ну хоть ты ему скажи! Пока Наруто закрывал дверь, толкая её локтем и что-то сокрушенно бормоча себе под нос, Сакура поставила сумку на пол прямо у входа, прошла вглубь комнаты, потягиваясь, и заглянула в опустевшую спальню. Повернулась обратно с погрустневшими глазами, с выражением легкой растерянности на лице. – Как? Какаши-сенсей уже ушёл? Саске сидел на том же месте, запрокинув голову, прислонившись затылком к прохладной матерчатой спинке кресла, и наблюдал за ней из-под ресниц: внимательно следил за реакцией, улавливал каждый оттенок эмоции. – Ушёл, – подтвердил. Лёд в его тоне заставил Сакуру зябко поежиться: всё её беззаботное веселье сдуло, словно сахарную пудру с бисквитной вершины пирожного. У Саске внутри чесалось злое, нехорошее. Оно требовало выхода, подбивало на то, о чём почти наверняка пришлось бы впоследствии пожалеть. Он знал по меньшей мере десять способов, как избавиться от нервного напряжения, но ни один из них больше не способен был принести ему облегчения – все они перестали действовать в тот момент, когда Саске впервые по глупости воспользовался своим правом на чужое тело. Не было ни дня, чтобы он мысленно не проклял себя за ту слабость. – Иди в душ, Сакура, – сказал он. Шелестение пластика, шорох примятого картона, звяканье стеклянных бутылок – всё стихло. Наруто поднял голову, мазнул взглядом по напряжённо застывшей Сакуре, повернулся и уставился на Саске в упор, причем крайне недоброжелательно. – Мы собирались спуститься вниз и поужинать, пока кухня не закрылась, – попыталась объяснить Сакура. Всё же было в ней что-то такое… чисто женское. Эта мягкая вкрадчивость, умение подсознательно избегать конфликтов и сглаживать острые углы одной лишь своей улыбкой. – Может быть, когда вернемся... – Я сказал, иди в душ, – жестче, с нажимом повторил Саске. – Наруто и один прекрасно справится, – он метнул в напарника встречный многозначительный взгляд. Знал ведь, что тот не возразит и вмешиваться вряд ли станет: сегодня была не его очередь. Несколько лет совместной работы и жизнь бок о бок притерли их характерами, сошлифовали многие неровности во взаимоотношениях, научили прикрывать друг друга не только на заданиях, но и вне них. Особенно ценной оказалась приобретенная со временем способность понимать напарника без слов и исчезать из виду, когда это было необходимо. Правило работало в обе стороны, поэтому стычек на почве ревности у них почти никогда не случалось. Да и, если честно, Саске было трудно воспринимать Узумаки как соперника, несмотря на полнейшую прозрачность его чувств. Наруто тихо скрипнул зубами, но всё же повернулся к Сакуре и улыбнулся ей ободряющей, светлой от обещания улыбкой. – Не волнуйся, Сакура-чан, – успокоил её он. – Сходим в другой раз. Что тебе принести? Удон? Я попрошу, чтобы упаковали с собой. – Что-нибудь на твое усмотрение, – великодушно разрешила Сакура. Лицо её чуть оттаяло, напряженная складка губ смягчилась, а глаза потеплели.***
Розовые ленты волос стелились по постели, от влажной кожи веяло прохладой и сладковато-цветочной парфюмерной отдушкой. Сакура тихо постанывала, вдавленная спиной в простыни, заполненная его членом, но Саске хорошо ощущал её напряжение: она совсем не открывала глаз, изредка кусала обветренные губы и никак не могла расслабиться полностью. – Что такое? – поинтересовался Саске, приподнявшись на вытянутых руках, нависнув над ней тенью. – Не можешь здесь? Пока ты была в ванной, бельё сменили. Сакура слабо, неопределенно качнула головой на подушке. Скользнула по его груди ладонями – обжигающе-холодными, рассеивающими по коже мурашки, – притянула к себе за шею, заставив снова лечь сверху, тронула губами его жёсткие неотзывчивые губы. Весь низ живота вмиг окатило волной горячего томления, крохотная судорога щекотнула лицевой нерв – отдалось аж где-то в затылке. Влажный язык прошёлся по сжатой полосе его рта, и Саске, поплывший, прикрывший было глаза, запоздало дернулся прочь от этого прикосновения. – Я же говорил, – процедил он, едва контролируя собственный голос, – если хочешь, чтобы я начал тебя целовать, перестань отсасывать у других. В глазах Сакуры мелькнул знакомый раздражающий блеск, обыкновенно означавший лишь одно: скорые слёзы. Желание продолжать с ней хоть что-то пропало почти полностью, стояк начал медленно ослабевать, опадать прямо внутри. – Саске-кун, я... – Что, Сакура? – Саске снова был близок к тому, чтобы выйти из себя. – Неужели так сложно избавиться от привычки брать в рот чужие члены? Научись уже, наконец, отказывать. Он замолчал, пытаясь отдышаться. Сакура лежала под ним без движения и смотрела в сторону невидящим затуманенным взглядом. Его Сакура, в чужой спальне, на чужой кровати. – Пусти, – чуть слышно сказала она. Так тихо, что Саске сперва даже решил, что ему показалось. А когда понял, что не показалось, почему-то сделалось смешно. – Ну и что это только что было? – он скривил губы и, перехватив оба запястья Сакуры, вздёрнул вверх её тощие безвольные руки. Уткнулся лицом в нежную беззащитную шею, навалился и с силой двинул бёдрами: раз, другой, третий... распятое тело Сакуры покачивалось от грубых вторжений, невысохшие волосы разметались повсюду, очертили концами голую грудь. – Учусь отказывать, – ответила Сакура бесцветно. И больше ни разу не застонала. Он честно попытался помириться с ней той же ночью, но Сакура встретила его как-то настороженно и угловато: позволила себя обнять и перетянуть на середину кровати, но ладонь, скользнувшую между ног, решительно зажала. Саске было откровенно западло с ней мучиться, да и спать хотелось очень сильно, поэтому тему развивать он не стал. На протяжении всего следующего дня ему казалось, что она его избегает, но возможности проверить это предположение так и не представилось: сегодня была очередь Наруто, и Сакура почти постоянно находилась рядом с ним. Время текло как сквозь несколько слоев ваты – цедилось по капле-минуте, изредка рассекая тишину надоедливыми монотонными звуками. За этот день Саске успел прочитать все свитки – даже те, которые, в общем-то, не планировал читать, – почистил и смазал всё оружие от катаны до сенбона, перестирал бóльшую часть своей одежды и умудрился принять ванну с пеной (оказалось, для этого достаточно было всего лишь не успеть вовремя поймать свалившийся с полки открытый флакон). Может быть, поэтому, когда вечером на столе перед ним появились колода игральных карт, три бокала и пара дымящихся, запотевших от холода бутылок, Саске даже отпираться не стал: всё было лучше, чем скука. Задернутые шторы не просвечивали, стойко удерживали снаружи темноту ночи, и теплый, полный беззаботной легкости вечер всё длился и длился. Смеялась Сакура, мял карты в кулаке Наруто, плескался алкоголь: сначала – в стекле, а потом – в крови. Разговор так и вился, словно сам собой, и было так весело и так хорошо, как никогда до этого. Во всяком случае, Саске ничего подобного припомнить не мог. Внутренние часы подсказывали, что перевалило уже далеко за полночь, но сна не было ни в одном глазу. И всё же, зря они столько выпили. Говорили же им, что местное вино коварно: подкисленное сливой, оно пилось так же легко, как вода, но било на поражение уже после трех бокалов. В случае с Сакурой – после двух. В крохотной спальне клубилась духота, лежать втроем на кровати было тесновато. От лампы в углу растекался персиковой мякотью свет, и Саске казалось, что этот свет вливается прямо в него сквозь расширенные зрачки. В груди едва ощутимо жгло, и Сакура была рядом, улыбающаяся и легко одетая, с гладкими прядями незаплетенных волос, с влажным мерцанием испарины на порозовевшей коже. Он даже не понял, как поцеловал её: просто взялся пальцами за её подбородок, заставляя повернуть лицо, и толкнулся языком в прохладный горьковатый рот. И ещё раз, и ещё, пока легкое алкогольное жжение внутри не перешло в стойкий жар, не потекло ниже, по рёбрам, по животу… Сакура что-то тихо простонала, и Саске внезапно понял, что они с Наруто зажали её с двух сторон, и пока он пытался незаметно урвать у неё лишний безрассудный поцелуй, ладони Наруто уже успели забраться под её одежду и вовсю трогали, мяли, гладили – так беззастенчиво и требовательно, что сомнений в чужих намерениях не оставалось. Кровь гулко застучала в висках – разбавленная адреналином, превратившаяся во взваренную пенистую жидкость, – и возбуждение нахлынуло сплошным горячим потоком. В общем-то, ни для кого не являлось секретом, что групповой секс практиковали многие команды: для большинства шиноби было нормой разложить напарницу на двоих, а то и на троих – правилами не запрещалось, а в условиях сильно ограниченного времени и пространства даже приветствовалось. Но в таких вопросах, как и во всех других, последнее слово всегда оставалось за капитаном, а так как для их отряда порядки устанавливал Какаши, на подобные вещи с самого начала был наложен строгий запрет. Он берег Сакуру. Щадил её настолько, что мог любого отстранить от встреч с ней на целую неделю даже за мелочь вроде засоса под ключицей или стёртых в красноту коленей. Что уж говорить про оргии. Они с Наруто целовали её, поочередно захватывая то её губы, то шею, действуя в тайном сговоре, понимая друг друга без слов, точно так же, как делали бы это на задании. Сакура лежала в их объятиях, пригретая их телами, расслабленная опьянением и усталостью. Беспечная. Она не искала их прикосновений, но и не отстранялась, откликалась на ласки, не лаская в ответ, лишь подставляя под поцелуи то гладкую скулу, то нежное, залитое тёплым светом горло, то приоткрытое распахнутым вырезом плечо. Должно быть, происходящее всё ещё казалось ей невинной, безобидной игрой, несмотря на густой однозначный флёр возбуждения, витавший над постелью. Сакуре было комфортно в той клетке из правил и запретов, что Какаши для неё выстроил. Она чувствовала себя в безопасности, потому как знала: всё это не могло зайти слишком далеко. Куноичи из Сакуры вышла посредственная – её место с самого начала было на футоне. На протяжении месяцев она отсиживалась в тени их спин и уже давно разучилась чувствовать надвигающуюся угрозу. Какаши просчитался, он изнежил её, сделал слабой. Саске презирал слабости: и в самом себе, и в других. Он ткнулся высвобожденным твёрдым членом в её руку, и Сакура вздрогнула, судорожно одернув пальцы. – Н-нет, – шепнула так тихо, что никто её не услышал. Или просто не захотел услышать. Не поднимая лица из розовых локонов, Наруто нащупал пуллер молнии на её груди и дернул его вниз, расстёгивая платье. Запустил ладонь под тонкий материал бюстгальтерной чашки – привычным, лишённым трепета движением, – растер сосок. Сакура ухватилась за его запястье в вялой бесплодной попытке оттолкнуть. – Нет, – сказала уже громче, голосом, звенящим от нарастающей паники. Саске хорошо ощущал её сопротивление, чувствовал, как она пыталась вывернуться из их рук, видел, как искра осмысленности на миг пропалила пьяную пелену в её взгляде. Он удерживал её лицо грубыми пальцами, насильно размыкал языком её губы, и в его крови плескалось злое, мучительно-грязное желание. – Какаши-сенсей!.. – жалобно выдохнула Сакура, стоило ему на секунду оторваться от её рта. Она звала его, как будто он один мог уберечь её от того, что с ней хотели сделать двое разгоряченных подвыпивших парней. Двое парней, с которыми ей приходилось спать по отдельности, но которых ей совсем не хотелось принимать в себя одновременно – особенно вот так, в состоянии, близком к беспомощности. Но Какаши рядом не было, и созданная им клетка оказалась бесполезна: она скрипела прутьями и гнулась во все стороны под их с Наруто руками. – Ладно тебе, Сакура-чан, – заговорил Наруто где-то совсем близко: настолько близко, что Саске ощутил прикосновение его проспиртованного дыхания к своей коже. – Это же мы, я и Саске… что плохого, если мы оба тебя хотим? «Что плохого?..» – спросил Наруто, и Саске хотелось бы думать так же, хотелось бы в самом деле не понимать. Но, в отличие от напарника, он знал, что в этом плохого. Когда Сакуру приподняли две пары крепких рук и тут же заставили снова лечь, под её щекой вместо рыхловатой ткани пледа оказалась грудь Саске, а платье, задранное намного выше поясницы, не скрывало уже ничего. Наруто навис сзади, прильнул к ней со спины: Саске это понял, только когда их пальцы коротко столкнулись в её промежности – в тот момент каждый из них пытался пристроить к ней член, занять свое место в её теле. Сакура тяжело, прерывисто дышала, всё ещё пыталась отпираться, и ему казалось, что пылающий жар её лица вполне способен был оставить на его коже ожог. – Не надо, – невнятно проговорила она. Щекотнула его плечо спутанными, слипшимися в стрелки ресницами. – Я так не хочу... Секунда – и Наруто отстранился. Слабак. Тогда Саске и вправду подумалось, будто напарник внезапно протрезвел и пошел на попятную, вовремя смекнув, что вся эта затея в итоге себе дороже выйдет. Мысль неразрывно переплеталась со странным сожалением на грани облома: у него самого член уже давно вытянулся во всю длину и теперь мучительно проскальзывал головкой по входу, упираясь во влажные складки – дело было за малым. Вставить хотелось так сильно, что весь низ живота горел, стянутый изнутри пульсирующим узлом предвкушения. А впрочем, какая разница? Меньше народу… Наруто сплюнул на ладонь и торопливо вернул руку на место: чужие пальцы были мокрыми от слюны и давили совсем рядом с его собственным прикосновением – напирали концами на сжатое и неподатливое, постепенно проталкиваясь внутрь. В паху сладко, требовательно заныло, стоило лишь представить, как прямо сейчас чужие фаланги обволакивает и сжимает горячая, тугая, нежная дырка. Саске сглотнул липкий комок в горле: он почти жалел, что не мог видеть этого своими глазами. Сакура уже ни о чем никого из них не просила, только вздрагивала и едва слышно поскуливала то ли от боли, то ли просто от обиды и бессилия. Он не вслушивался. Из головки обильно текло, возбуждение достигло пика и, смешавшись с алкоголем, разнеслось по кровотоку, окончательно отняло способность соображать трезво. Сил терпеть больше не осталось: он закусил губу, ухватился за покатый бок, примерился и медленно-медленно впихнулся, помогая себе второй рукой, мимолетно задевая чужие тёплые пальцы, – еле сдержался, чтобы не задвинуть с размаху и целиком, воткнулся сначала наполовину и только потом на остаток. Пытался поосторожнее, но Сакура всё равно дернулась и тихо, измученно застонала, зажатая между их с Наруто телами, растянутая с двух сторон одновременно: и членом, и пальцами. Двигаться оказалось внезапно сложно, и причина крылась не только в том, что поза к этому совершенно не располагала: члену было чуть теснее, чем обычно, и входил он как будто бы сквозь слабое сопротивление – упругая задняя стенка едва-едва подрагивала от резковатых вторжений пальцев, давила почти незаметно, но все же осязаемо. Странно. Отдаленно приятно... Саске попытался зацепиться за это ощущение, распробовать его как следует, и едва не скрипнул зубами от разочарования, когда Наруто вдруг взял и убрал свою руку. Внутри стало чуть свободнее, сверху никто не наваливался и не мешал, и у него даже получилось полноценно подвигаться: несколько раз толкнуться в одиночестве по скользкому и горячему и даже вырвать у Сакуры пару негромких вздохов. И да, это было действительно хорошо и приятно, и привычно… и безнадежно недостаточно. Хотелось большего. Он приподнял голову и украдкой глянул на Наруто: лицо у того казалось абсолютно невменяемым, глаза затянуло нездоровой мутной поволокой, волосы облепили лоб намокшей соломой. Судя по ритмично подергивающемуся плечу и влажным звукам, в тот момент он водил по члену ладонью, от души сдобренной либо смазкой, либо слюной. Скорее всего, слюной. – Давай быстрее, – сбивчиво выпалил Саске, продолжая потрахивать Сакуру снизу: та обмякла и больше не сопротивлялась, принимала в себя как надо. – Только не порви... Наруто окинул его своим поплывшим, нездешним взглядом, но ничего не ответил: положил руку Сакуре на поясницу, наклонился и снова сплюнул – на этот раз прямо в ложбинку между её ягодиц, – провёл большим пальцем снизу вверх и обратно. Часть слюны попала Саске на кожу, потекла вниз, по основанию стояка, по поджатой мошонке, куда-то за яйца. Он едва не задохнулся, так его стегнуло вдоль спины жгучим хлыстом похоти. Кровь ударила в голову, залила жидким пламенем лицо, взревела в ушах. Затуманенный рассудок буквально кричал о том, насколько это мерзко и противоестественно, но оголодавшему телу, похоже, было уже без разницы, на какое извращение реагировать, потому что член сладко дрогнул внутри мягкого шёлкового жара и затвердел ещё сильнее, сделавшись почти каменным и безумно чувствительным. И было во всем этом что-то такое запретное и неправильное, что Саске просто крышу снесло. Он помнил, как Сакура коротко вскрикнула, как проехалась раскрытым мокрым ртом по его плечу, как метнулась прочь, вот только было уже поздно: её держали крепко и никуда отпускать не собирались. Бледные ладони рвали покрывало, её сердце билось, словно пойманная в силок птица, и Саске казалось, что оно вот-вот проломит хрупкие рёбра и выпадет алым пульсирующим комком ему на грудь. Фантазия разыгралась не на шутку, но теперь она подкидывала совершенно иные картинки: как неохотно поддаётся блестящая сжатая кожа, впуская внутрь крупную, налитую кровью головку чужого члена, как растягивается она под напором, как тесно, почти до боли, обхватывает и подворачивается в ответ на каждое движение внутрь и наружу... и всё равно этого было слишком мало, он хотел чувствовать больше – скользнул руками ниже, несильно запустил ногти Сакуре в ягодицы и развёл их в стороны, ощущая, как в сантиметре от его пальцев проминается под чужим проникновением плоть. Так и придерживал её за дрожащие бедра, пока Наруто не натянул её на себя до конца – с протяжным хрипловатым выдохом. В ту секунду, когда они оба оказались в ней полностью, у Саске в голове как будто что-то коротнуло, вспыхнуло искрой и взорвалось так ярко, что ему на пару мгновений начисто отшибло зрение. Тепло в паху переплавилось в самый настоящий концентрированный жар, он уже не чувствовал, как их с Наруто руки схлестнулись пальцами поверх кожи Сакуры, не чувствовал, как та затряслась между их телами, изломанная болью и напряжением, протестующая каждой мышцей своего тела; и не услышал, как сквозь её стиснутые зубы прорвался тихий обреченный звук. Собственное удовольствие затмило всё. Саске вдруг перестало хватать воздуха: он запрокинул голову, упёрся затылком в подушку, буквально заставляя себя дышать приоткрытым иссушенным ртом, но легче не становилось. Внутри было умопомрачительно узко, чужой член улегся в параллель и теперь распирал и давил через тонкую перегородку, отобрав место для полноценных толчков... если бы Саске вообще ещё мог пошевелиться. Сейчас он уже не был уверен, что хоть на что-то способен. Жесткие волоски на чужих ногах царапнули колени – Наруто подался назад и снова вбился неровным, судорожным движением, врезавшись между разведенных бёдер Сакуры. А потом ещё раз – до шлепка. И Саске внезапно осознал, что при должной концентрации сможет кончить даже без фрикций, просто от трения по соседству: до того невыносимым, странным и потрясающим было это чувство. Сакура тяжело, болезненно постанывала, уронив голову ему на плечо, уткнувшись губами куда-то под челюсть – сжатые сгустки дыхания разбивались о его кожу, обжигая её, заставляя гореть. Казалось, проведи сейчас Саске по ней пальцами – и под подушечками окажется легкая неровность в скатавшихся пленках. Наруто приноровился, двигался, трахал в своём, незнакомом ему темпе, а всё, что мог делать Саске – это ловить отдачу от его толчков и удерживать Сакуру на месте, не позволяя ей дергаться и ёрзать: ладони словно приклеились к её бедрам, чуть влажным от пота, сотрясающимся от спешных глубоких проникновений. Он опускал веки, чтобы вид искаженного лица напарника не сбивал его с собственных ощущений, и сосредотачивался мыслями на том сладком и неправильном, что сейчас происходило: на сразу двух членах внутри чужого обездвиженного тела, на том, как тесно и как правильно они заполнили Сакуру – словно с самого начала были созданы лишь для этого момента. Мысль отдавала чем-то больным и ублюдочным, но Саске нравилось. Так нравилось, что пальцы на ногах поджимались от кайфа и весь низ живота охватывало мучительной предоргазменной пульсацией. Сакура покачивалась под их с Наруто руками, окончательно потерявшая не только точку опоры, но, кажется, и связь с реальностью. Её колени разъехались под каким-то жутковатым неестественным углом, волосы спутались, утонули в складках пледа, а дыхание совсем ослабло и изредка сбивалось на хрип – как если бы она находилась на грани отключки. Саске знал, как она обыкновенно стонала, когда ей было хорошо. У звуков, что срывались с её губ сейчас, не было ничего общего с теми стонами. Сакуре не было хорошо. Ей было плохо. В тот момент он совсем не думал о последствиях, вокруг него было слишком много всего: слишком много теней и света для такой маленькой комнаты, слишком много звуков, слишком много рук и прикосновений на теле одной девушки... слишком много ощущений: они буквально пригвоздили Саске к постели – он захлебнулся в них, потерялся, забыв обо всём на свете. Распаленное воображение одну за другой рисовало картинки вида сзади: стройные раздвинутые ноги и тяжело привалившийся между них Наруто, Сакура в полубессознательном состоянии, с глубоким призывным прогибом в спине, с чужим движущимся членом в заднице... Едва-едва подступившая разрядка откатилась обратно, когда Наруто внезапно подался назад и выскользнул из неё, задыхаясь и дрожа, – задвигал рукой так, что мышцы на его предплечье зажили своей собственной жизнью под кожей. – Сакура-чан, я сейчас… – хрипло шепнул он и закусил губу, согнувшись. Саске закрыл глаза, чтобы не видеть его перекошенного лица, чтобы ничего вообще не видеть... но в желтовато-охристом свечении под собственными веками внезапно рассмотрел другое: как первая порция чужой спермы исчезает внутри приоткрытой, чуть натертой по краям дырки, как попадает прямо в неё, не задев припухшую кожу. А вот вторая – заливает вообще всё. Он чувствовал, как вздрогнула от неожиданности Сакура, как резко сжалась она мышцами внутри; слышал, как она всхлипнула, когда Наруто сначала повёл членом снизу вверх, собирая стекающее семя головкой, а потом медленно, но настойчиво впихнулся в неё снова, вогнал до самого конца, силой раздвинув смазанные гладкие стенки. Пару раз толкнулся, сливая остатки. Саске не выдержал и застонал: так ощутимо проехалось вдоль ствола твёрдым и распирающим. Видения дразнили, прорисовывались в мельчайших деталях, сгущались красками и переплетались с реальностью: он уже ни за что не смог бы сказать, где действительность, а где плод его измученной фантазии – по бёдрам текло тёплое, влажное; чужая мошонка мазнула по корню стояка, сверху надавило посторонним присутствием. Так ощутимо, так сильно и так невыносимо хорошо, что Саске всего окунуло в кипящий жар, изломало и швырнуло на шаткую грань, откуда он сразу же сорвался вниз, не сумев зацепиться, – его собственный член дрогнул в горячей тесноте, толчками выбрасывая глубоко внутри Сакуры сперму, накачивая её под завязку.***
Какаши пришел с рассветом, когда они втроём спали вповалку на смятом, обконченном покрывале, даже не удосужившись замести следы – все равно бы не вышло. Сакура лежала к Саске лицом, придавленная рукой Наруто, забывшаяся тяжелым беспробудным сном, больше похожим на кому. Лишь изредка дергались концами её неподкрашенные лёгкие ресницы. Какаши замер в дверях спальни. – Вы что сделали? – спросил тихо. Так тихо, что у Саске зашевелились волосы на затылке. В низком, налитом хрипотцой голосе сквозило что-то, отдаленно напоминающее желание убивать. – Наруто. Саске. Я спрошу ещё раз: что вы с ней сделали? Саске оторвал голову от подушки и посмотрел на него ледяным, абсолютно трезвым взглядом. – То, для чего она в команде, – ответил просто и внятно, без тени раскаяния. – Пусть занимается тем, чем должна, раз уж больше ни на что не годится. Когда Какаши внезапно переместился, Саске на секунду подумал, что тот собирается свернуть ему шею, но он материализовался с другой стороны постели – с той, где спал мертвецким сном Наруто. Наклонился и снял с полуобнаженного тела Сакуры чужую руку, покрытую светлыми волосками над бронзоватым загаром. – Чужие обязанности не твоя забота, – сурово заметил Какаши, подхватывая её под лопатки и согнутые колени, осторожно поднимая вверх, – по крайней мере до тех пор, пока капитан здесь я. Сакура повисла у него на руках, как будто и правда была без сознания: кожу бёдер стянуло засохшими белесыми разводами, на шее, полностью открытой и удлинившейся из-за запрокинутой головы, темнел полумесяц укуса. Какаши был шиноби до мозга костей: его тело ни единым движением не выдавало эмоций, оно действовало словно само по себе, рационально и четко, не нуждаясь в непосредственном контроле разума и не завися от него в моменты слабости. Но вот лицо… Саске знал своего капитана достаточно давно и достаточно близко для того, чтобы самостоятельно догадаться, почему тот носит маску. Без маски, кстати, он тоже его видел не единожды: никакого явного изъяна или физического уродства, мужик как мужик. Обычный. – Вы ослушались приказа, – Какаши было сложно говорить: его нахмуренные брови подрагивали, отрезок шрама над рассеченным веком налился темно-розовым утробным цветом. – Нарушили сразу несколько правил. Причинили боль своей напарнице... Саске ухмыльнулся открыто и неприятно. – И что вы сделаете? – спросил он. – Отправите нас обоих в Коноху? Валяйте. Сколько вы с ней вдвоем протянете? День, два, неделю? Вас прирежут в первой же серьезной стычке, а её, – он метнул короткий взгляд в сторону Сакуры, – если и не убьют, то возьмут в плен и будут трахать до тех пор, пока не загнётся в какой-нибудь дыре, с чужим ублюдком в пузе. Какаши едва заметно поморщился под тканью маски. – Довольно, Саске. Оставь свои фантазии при себе, – сказал холодно. Перехватил Сакуру поудобнее, прислонил её голову к своей груди: бледное лицо качнулось в облаке волос, повернулось так, что Саске смог разглядеть морозно-голубые прожилки вен под тонкой пленкой кожи. – То, как вы поступили… это не поступок ниндзя, и уж тем более это не поступок друзей. Не такой командной работе я вас учил. Сказав это, Какаши повернулся и вышел вместе с ней за дверь, в соседнюю комнату. Саске остался лежать на кровати в компании спящего Наруто, вороха грязного белья и отравляющего похмелья. В спальне густо пахло перегаром, прогорклым пóтом и сексом. А ещё – насилием. И – совсем немного – кровью. Словно здесь и сейчас, именно в этот момент времени его настоящее встретилось с его же прошлым, и это столкновение породило отвратительную смесь запахов и ощущений. Саске вдыхал эту смесь полной грудью, давился, чувствовал, как на каждый вдох к его горлу подкатывала кислая рвота, но всё равно продолжал жадно хватать ртом воздух. Глаза резануло горячей влагой, и его всего затрясло от ненависти, от омерзения, от тупой бессильной ярости. Пять с половиной метров, чертов ковролин, шуршащий под чужими шагами... Саске слышал всё, что происходило за стеной. Слышал, как Какаши укладывал Сакуру на одну из пустующих кроватей, слышал, как та заворочалась, как проснулась и тихо, сдавленно что-то простонала, как назвала его по имени и попросила не уходить, как начала всхлипывать и плакать почти беззвучно. Слышал, как Какаши нашептывал ей слова утешения, слышал шорохи объятий и звуки поцелуев. Саске утопал в темноте и думал, что дело в перегоревшей лампе в углу, в плотно задернутых шторах, в хмуром осеннем небе за окном. Саске ошибался. Темнота жила в нём самом: она питалась его кровью, отбирала его дыхание и медленно обгладывала его плоть до кости. Она поселилась внутри, когда ему было семь, увела его из деревни, когда ему было тринадцать, отобрала у него шанс на что-то хорошее и – впервые – правильное в двадцать. Темнота проросла корнями в самые потаенные глубины его души, вплелась чёрными скользкими отростками в мясо и стала неотделимой частью его сущности. В тот момент, когда Саске возненавидел её, он возненавидел самого себя. Он проиграл. Сила и одиночество. Уродливое наполнение под оболочкой крепкого, закаленного в боях тела. Он никогда не смог бы построить новый мир, потому что всё, что он умел – это рушить. Его идеальные глаза годились лишь для того, чтобы выискивать на поверхности льда проталины, едва-едва поблескивающие свежей водой, и безошибочно давить туда, где тонко: от жажды эмоций – своих и чужих. От скуки. От мстительного желания сломать другого так же, как когда-то сломали его самого. Такие, как он, не исправляются. Они не заводят семьи, не возрождают кланы, не целуют жен по утрам и не ходят с друзьями в онсены по пятницам. Они существуют от цели к цели, раз за разом изобретают себе новый смысл жизни, втайне надеясь умереть по пути из пункта А в пункт Б. Они способны чувствовать, но не способны любить.***
– Саске, – проговорил упавшим, совсем потерянным голосом Наруто, – мы правда сделали ей больно?.. Полуденный свет врывался в окна, несколько мгновений назад Какаши вышел в коридор, оставив их вдвоем в напряженной тишине, во всё ещё неубранном, непроветренном номере: здесь же между ними тремя состоялся крайне серьезный и крайне неприятный разговор длиной в четверть часа. К удивлению Саске, даже поднимался вопрос о роспуске команды сразу после завершения миссии. Он до сих пор не мог понять, каким таким чудом им всё же удалось договориться. – Не знаю, – солгал Саске и сделал вид, что целиком погрузился в чтение свитка, переданного информатором. – Херня какая-то, – Наруто взялся за голову, вплёл пальцы в свалявшиеся волосы и заходил по комнате. – Полная бессмыслица... Ковролин поскрипывал ворсом под его нервными шагами. Сакуру предсказуемо отселили в двухместный номер на первом этаже. Судя по тому, что, собирая её вещи, Какаши кинул в сумку и несколько своих, в ближайшее время он собирался жить с ней: так с полки в ванной пропали бритвенный станок и гель для душа, а из прикроватной тумбочки в спальне – блокнот с ручкой и пачка презервативов. Уходя, Какаши запретил им обоим трогать Сакуру без её на то желания, но не запретил навещать её в дневные часы. И если Наруто ломанулся к ней чуть ли не сразу же, то Саске не пошёл ни назавтра, ни через два дня, ни через три. Всё своё время он старался по максимуму занять работой: полученные от информатора данные помогли здорово продвинуться в поисках беглого преступника, и теперь Саске часами сидел над бумагами, анализируя и просчитывая чужие действия, выстраивая тактику, набрасывая план захвата. И все бы ничего, но на третьи сутки затворничества его начали отвлекать. – Зря ты так, Саске, – у Наруто была раздражающая привычка делиться своим мнением даже тогда, когда его вообще не спрашивали. Он придвинул второй стул к торцу стола и уселся совсем рядом, заглянул в глаза внимательно и проникновенно: – Она не держит на нас зла. Она ждала, что ты придешь. Хотя бы сегодня. Саске бросил карандаш прямо поверх только что начерченной схемы – тот откатился на край столешницы и остановился, уткнувшись полустертым ластиком в корешок папки. – Это она сама тебе сказала? – спросил жестко. Наруто на мгновение замялся, глубокая синева радужек подернулась легким дымком сомнения. – Прямо она, конечно, не говорила, – произнёс он уже тише, – но я же по глазам видел… Каждый раз, когда я приходил один, Саске… Саске склонил голову набок и подпер щеку кулаком, замерев в расслабленно-скучающей позе. – Прежде чем трахнуть её в задницу, тоже по глазам прочитал, что она согласна? Не успел он договорить, как Наруто отпрянул от него, словно от чумного, за долю секунды оказался на ногах: запыхавшийся, истекающий красноватым жаром бунтующей чакры. Стул с грохотом отлетел в стену. – Да пошёл ты, Саске!.. – рявкнул он, и за этим ревом Саске явственно различил лязг лисьих клыков. – Я хотя бы признаю свою ошибку! Я пытаюсь сделать хоть что-то, чтобы всё исправить!.. А ты сидишь тут который день подряд, за бумажками прячешься, – Наруто сгрёб со стола исписанные листы и швырнул их, безнадежно измятые, на пол, – сам себя изводишь… а если скажешь, что тебе всё равно, я тебе врежу прямо сейчас. Потому что нихрена это не так, и ты это знаешь. И Сакура это знает. Саске, внезапно подрастерявший свою едкую желчность, сидел, смотрел на него снизу вверх немигающим взглядом и впервые не знал, что ответить. Потому что нечего было отвечать: каждое слово попало точно в цель. – Почему ты так уверен?.. – спросил, всё ещё колеблясь, – что она простила? Наруто с трудом отдышался, широко провёл ладонью по вздыбившимся волосам на макушке. Поднял стул за спинку, но садиться не стал, просто поставил его на место. – Потому что она любит тебя, – сказал твердо, глядя Саске в глаза так пристально, что тому сделалось не по себе. То склизкое и холодное, что всё это время дремало внутри его груди, свернувшись угрем под ребрами, вдруг подняло черный плоский отросток головы и плотоядно ощерилось – блеснула крохотная точка рта, утыканная зубьями-иглами. Темнота ждала. Темнота питалась его слабостями и чуяла скорую поживу, но Саске знал уже сейчас: что бы в нём ни жило на самом деле, как бы оно его ни выворачивало и ни терзало изнутри, Сакуру оно никогда не получит. Он делил её с двумя другими мужчинами, но делить её с какой-то невиданной злобной хренью не собирался.***
А ведь пруд во дворе был тот самый – зеркальная водная гладь, стрелы камышей у берега и солнечные блики листьев, дрейфующих в тишине. И гостиница была та же, и тот же портовый городишко в стране Волн. Обычно Саске замечал такие совпадения, но на этот раз почему-то не заметил. Круг замкнулся. Они вернулись в то же место, откуда всё началось полтора года назад. Интереса ради, Саске отыскал тот самый номер – он пустовал, что было удивительно, учитывая сумасшедший наплыв туристов в межсезонье, – сломал хлипкую защелку и вошел через дверь. В углу всё ещё доживал свой век раскладной диван, помятые жалюзи полосовали стену резковатыми светотенями, пыль оседала под шагами, ложилась на пол невидимым бесшумным настилом. Саске остановился в тесном пенале спальни, у самой кровати. Закрыл глаза и жадно втянул носом воздух, пробиваясь сквозь многие месяцы, сквозь наслоения чужих запахов и стойкий соляной дух океана. Пахло чем угодно, но только не насилием. Даже крови не было. Горло сдавило осознанием. Молчали стены и потолок, молчал ветер снаружи, молчала мёртвая темнота внутри. Саске ещё немного постоял и вышел, притворив за собой взломанную дверь. Он почувствовал мгновением раньше, чем увидел. Из-за поворота показалось красно-розовое, знакомое: Сакура шла, неспешно ступая по расплывчатым пятнам искусственного света, спокойная и собранная, но за внешней прямотой её осанки и высоким подъемом головы Саске виделось что-то сломленное. Неживое. – Привет, – произнёс он, едва их плечи поравнялись в узком коридоре. – Привет, – отозвалась Сакура негромко. Прошла мимо, так и не подняв взгляда. Саске повернулся и двинулся вслед за ней, лишь волевым усилием заставляя себя сохранять расстояние в полшага. – Наруто сказал, ты хотела, чтобы я пришёл. Сакура молчала. Тяжелые пряди волос струились по спине, покачивались концами в такт походке. Развевались края короткой юбки, мелькала в разрезах темная эластичная ткань лосин: Саске помнил, что на ощупь она гладкая и прохладная; помнил, как она скользила под его пальцами, как постоянно электризовалась от его чакры. Помнил, что стягивать её впопыхах – та ещё морока. – Это Наруто так сказал? – наконец, подала голос Сакура, выдергивая его из воспоминаний, таких близких и одновременно далеких. – Значит, не хотела? – уточнил Саске, намеренно игнорируя заданный вопрос. Гнев зрел медленно, словно гнойный фурункул под кожей: чесался и жегся ненавязчиво, но противно. Так ничего и не ответив, Сакура остановилась между двумя дверьми по левую сторону коридора, и Саске понял, что они пришли: именно в этом крыле должен был находиться её номер. Пауза тянулась, а ключ отчего-то не спешил появляться в чужой ладони. – Которая? – терпеливо спросил Саске. – Эта, – Сакура нехотя кивнула на полотно с криво прибитой табличкой «17». Саске без лишних церемоний ухватился за её острый локоть и подтолкнул к двери. Ключ нашёлся быстро – стукнулся о ручку деревянным кругляшом брелока, царапнул зубцами металл скважины: руки у Сакуры едва заметно тряслись, пальцы начисто утратили гибкость. У Саске в голове мелькнула мысль: а вдруг это навсегда? Вдруг она уже больше не сможет совладать с оружием, разучится концентрировать лечебную чакру в ладонях? Станет бесполезной по-настоящему. Из-за них. Из-за него. – Неужели было так больно? – поинтересовался после минутного молчания он. Изнутри номер выглядел на удивление прилично. Над широкой двуспальной кроватью висела серия гравюр, местами разошедшиеся стыки обоев были старательно подклеены, причем совсем недавно: в воздухе до сих пор витали затхлость ремонта и тонкий крахмалистый душок. Сакура стояла в центре комнаты, в какой-то незавершенной скованной позе – словно замерла на середине действия. Свет обтекал её со всех сторон, из-за чего контур её силуэта казался обведенным флуоресцентным мелом. Ключ мелко подрагивал в стиснутых пальцах, торчал острием в сторону так, будто готов был вонзиться Саске прямиком в глаз, сделай он еще хоть шаг к сближению. – Боль бывает разной, Саске-кун, – обронила Сакура неопределенно, и от её мягкого, чуть снисходительного тона Саске едва не передернуло. – Подойди, – тихо проговорил он. Сакура обернулась в слепящих лучах, посмотрела из-под неподвижных ресниц – взгляд прошел насквозь, ни на мгновение не задержавшись на его лице. По бледным губам мазнуло скользким бликом и отсутствующей, странной улыбкой. – Чего ты от меня хочешь, Саске-кун? – спросила она, всё ещё не двигаясь с места. – Спать с тобой я не могу. У меня месячные, живот болит. – И не надо, – помолчав, согласился Саске. Свет разбился о его спину, потек по рукам, когда он возник рядом с Сакурой, заслонив её собой от мерзкого вездесущего солнца. Она ещё даже не успела толком повернуть голову – сказывались притупленные инстинкты и потеря боевой сноровки, – а он уже взялся пальцами за её хрупкую птичью шею, тронул мочку уха ногтем. Огладил тёплую натянутую кожу и поддел подбородок, заставляя поднять лицо. Ключ выпал из безвольной ладони, глухо ударился о пол тяжелым брелоком. Саске целовал её, раскрывая ей рот языком, прихватывая повлажневшие мягкие губы зубами, не смыкая собственных век. Он только сейчас заметил, что глаза Сакуры успели измениться: поверхность радужки стала полностью матовой, с неё сошла прежняя крохотная искра; зрачок растекся опасным провалом и там, на самом дне, теперь лежала темнота – мёрзлая, страшная. Её собственная, непонятная никому, кроме неё самой. Меньше всего на свете Саске хотелось бы знать, когда именно она там появилась. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Сакура встала на носочки и потянулась ему навстречу, медленно скользнув языком по его нижней губе. Тень ресниц скрыла чужой взгляд, на плечи легли узкие ладони – очертили знакомым ласкающим движением каждый выступ мышцы под одеждой, повели вверх по шее, по затылку... У Саске дыхание перехватило. В паху разлилось гнетуще-сладкое – мелкими быстрыми толчками в такт пульсу. От поцелуев сводило челюсть, во рту было слишком много слюны, почему-то побаливало нёбо. Сакура льнула к нему своим жарким гибким телом, прижималась так тесно, что он и сообразить толком не успел, как подхватил её под бёдра и двинулся с ней на руках к постели, ориентируясь в пространстве лишь по памяти, – взгляд застелило чистой похотью без намёка на просвет. Так он её хотел. – Саске-кун… – судорожно выдохнула Сакура, когда вдруг оказалась под ним, прижатая лопатками к одеялу, с наполовину стянутыми лосинами, – у меня ведь... давай не сегодня. Саске услышал, но оторваться от неё смог только после того, как ему в грудь недвусмысленно уперлись чужие ладони, – откатился в сторону и вытянулся рядом. Сердце билось так, что делало больно рёбрам; член налился тяжелым, мучительным возбуждением, жесткий шов на штанах давил нещадно. Разметавшиеся волосы Сакуры кололись под его щекой, лезли в нос: она лежала в считанных сантиметрах от него – так близко, что их бедра и плечи почти соприкасались, – пыталась поправить на себе одежду и хоть немного выровнять дыхание: высокие скулы запятнал лихорадочный румянец, на лбу и над верхней губой липкой пленкой застыл пот. Саске уловил краем глаза ещё какой-то странный блеск, опустил взгляд ниже: в яремной ямке покачивался маленький, размером с каплю, камень в простой оправе, очень похожий на розовый кварц. Цепочки никакой не было – лишь прозрачная, едва бликующая леска, – из-за этого казалось, будто кулон парит в воздухе против всех законов физики. – Это откуда? – он протянул руку и поддел его пальцами, отчего неяркое сияние преломилось на одной из граней. – Подарили, – ответила Сакура уклончиво, не особенно охотно. В принципе, Саске мог бы и не уточнять, но все же зачем-то спросил: – Какаши? – Какаши-сенсей, – поправила она и слабо мотнула головой – розовая капелька соскользнула с его пальцев, чуть качнулась на леске и легла обратно во впадину меж ключиц. – А если я тебе что-нибудь подарю? – Саске сощурился, нехотя убирая руку. – Будешь носить? Сакура подняла на него свои глаза: неуловимо удивленные, посветлевшие до тягучего мятного оттенка. На яблочках щёк затеплился нежный румянец, дрогнули тонкие, прежде сдержанно поджатые губы. – Ты сначала подари, – выговорила она сквозь растущую улыбку. Возвела взгляд к потолку и потянулась с ленцой, – а там посмотрим.***
Не зря Саске почти три дня прокорпел над давешним свитком и прочими, как Наруто выразился, «бумажками»: совсем скоро миссия завершилась успехом, и их команда, наконец, смогла отбыть в направлении Конохи – впервые за многие месяцы. До родной деревни оставался примерно день пути, Наруто и Какаши на пару отбуксовывали пойманного нукенина через чащу и уже успели уйти далеко вперёд, поэтому никто не мешал Саске сделать то, о чем он думал всю дорогу от самого порта. Вокруг шумел лес, покачивались пьянящие маки на нитяных стеблях, мялась трава под их с Сакурой телами, шуршали сброшенные наземь листья и одежды. Гнулись ветви деревьев под хлестким ветром, гнулась Сакура в его руках – выстанывала на нем сверху, запрокинув голову, намертво вцепившись в его предплечья: Саске удерживал её на месте, не давая толком двигаться, а сам раз за разом подбрасывал бедра, вбиваясь снизу так, что её голый живот вздрагивал под его пальцами; так, что подпрыгивали тугие маленькие груди, обтянутые сетчатой футболкой. Кроме этой футболки и гладкой серебристой полоски браслета поверх запястья – его подарка, – на Сакуре сейчас не было ничего. Его собственные руки не в счет. – Уйдёшь из команды? – жарко выдохнул Саске в приоткрытые губы, когда она наклонилась к нему за поцелуем после очередного глубокого толчка. – Сделаешь это ради меня? Сакура сморгнула густую дурнотную пелену со взгляда и чуть отстранилась, припав на локоть – розовая волна волос с шорохом съехала на одно плечо. – В смысле?.. Зачем? – спросила голосом, сипловатым от стонов. Подумала и добавила с сомнением: – Да и, вообще-то, так нельзя. Правила есть правила, куноичи в деревне не хватает и всё такое. Саске вдруг пожалел о том, что начал этот разговор именно сейчас, потому что как раз сейчас ему больше всего хотелось довести до логического завершения начатое, а не тратить время на пустые объяснения. – Можно, если мы собираемся работать в паре, – спокойно заметил он, не убирая своих ладоней с её талии, скользя вдоль желоба позвоночника пальцами. – А мы собираемся? – Сакура очень, очень сильно удивилась. Уставилась на него с искренним недоверием, с каким-то почти возмущением. – Может ты конечно не в курсе, Саске-кун, но в паре разрешено работать только женатым. – Я в курсе. И не вижу в этом проблемы. У Сакуры начало отчётливо бледнеть лицо, взгляд сделался неподвижным и совершенно непроницаемым. – То есть, – выдавила она, едва приоткрыв рот, – получается, это ты меня только что так замуж позвал? – Получается, позвал, – подтвердил Саске. Голос отчего-то резко перестал его слушаться, чужой участившийся пульс сбивал с толку, в ушах грохотало собственное оглушительное сердцебиение. Молчание затянулось, Саске нетерпеливо облизнул пересохшие, пошедшие корочкой губы. – Ну так как? – не выдержал и спросил он, даже не догадываясь, что его предложение для Сакуры уже третье по счёту. Она невесомо погладила его по щеке и улыбнулась тонкой, совершенно непонятной ему улыбкой. – Я подумаю.