О почти мертвом ангеле и демоне, что не хотел его убивать.

Холодное дыхание за ухом пробрало до костей, резко контрастируя с тёплым, почти горячим, ощущением на запястьях — кровь ангела заливала руки, пробираясь сквозь рубашку и перчатки. Йозафлейм не в силах (или не желая) отшатнуться, да хотя бы даже выпустить шпагу из рук, продолжал стоять, ошарашенно пытаясь осознать, что сейчас происходит. Его глаза бегали от прожженных ангельских, когда-то белоснежных крыльев, до заляпанной кровью одежды и сквозной раны. Над ухом раздался хриплый вдох, а затем усмешка:      — Надо же, получилось, — Щербет чуть отклонился назад, судорожно выдыхая и морщась от движения клинка внутри его же тела. — Занимательно… Не находишь.?      Их носы соприкасались, ангел с каким-то сумасшедшим удовольствием наблюдал за сменой эмоций на лице и в глазах демона. Голос у Щербета хрипел (как нахально со стороны дьявольского подчиненного было сорвать с его шеи шарф, потуже затянув в процессе), и он, прочистив чуть саднящее горло, продолжил:      — Терпеть тебя… не могу… — шептал, а по другому сейчас и не мог, вцепившись в руку Йозафлейма, чтобы не упасть, — ненавижу… — выдохнул, роняя голову на плечо своему врагу.       Дико нравилось выражение тихого ужаса и понимания на лице этого ублюдка, что даже оружие из рук от шока не выпустил и с придыханием ловил каждый вздох и слово, сказанное Щербетом. Уж им ли не понимать, что это последняя встреча. Щербет поднял дрожащую руку и со всей напускной нежностью провел по щеке Йозафлейма, у которого дыхание перехватило. Пальцы ангела были измазаны в крови и пачкали такую отвратительно-белоснежную кожу демона. В обычной бы ситуации тот наверняка бы отпрянул, оттолкнул,  но сейчас все было иначе. Да и при типичных обстоятельствах, они бы вряд ли оказались в таком положении. Во всяком случае, ангелу нескромно хотелось думать в свою особенность в глазах Йозафлейма. Щербет ловил момент. Перед смертью не надышишься, так сказать. Кожа у Йозафа теплая, — никогда не сравниться с его почти ледяной, — а волосы мягкие, касаться их приятно. Ангел хватает за прядь и грубо притягивает к себе, а слыша шипение, вымученно поднимает уголки губ. Щекой касается щеки рогатого отродья и продолжает, уронив руку ему на спину — сжимать волосы и тянуть их больше не было никаких сил:      — Я проклинаю тебя… и весь… твой род… — выплевывает с выдохом каждую фразу.      «Мне жаль» — Йозафлейму удается выловить что-то из вороха и шума мыслей, но из горла вылетает только судорожный вздох. Он слышит смешок Щербета, от которого сердце неприятно замирает и ухает в пятки.      — Не жди… лёгкой смерти, ублюдок, — ангел заканчивает зло, вкладывая всю ледяную ярость и жгучую ненависть в слова, чтобы навалиться на Йозафлейма окончательно, мысленно похвалив додумавшегося убрать-таки руки с рукоятки шпаги демона. Его перехватили, и они вместе осели на выжженную землю.      По коже лица пробежало что-то тёплое. Щербет предпочёл не думать, что это могло быть. Йозафлейм предпочёл не обращать внимания на пелену перед глазами.      На задворках сознания, ангел слышал шёпот. Тихий, печальный и раскаивающийся:      — Прости…      «Я не хотел, чтобы все было и закончилось так»      Он не думал, что Йозафлейм в принципе может передать такую интонации в голосе. Надо же, оказывается, мог… Жаль, что узнал он об этом слишком уж поздно. И угораздило же его упасть в симпатию к демону…      «Я знаю. Но никогда, слышишь, никогда не…» — мысль оборвалась. Как и жизнь в застывших глазах Щербета.