Forfeit

Склад – ебаные руины. Он обуглен от пола до потолка (по крайней мере, то, что от него осталось), и из каждой трещины на стене сочится смесь пены, воды и пепла. Крайне уебищный вид для такого раннего утра. На противоположной стороне крыша взорвалась, от нее остались лишь щепки. Зато свежая дыра, зияющая и мрачная, позволяет серому лондонскому солнцу освещать хоть какое-то пространство. Он мог бы быть даже красивым, этот вид. Эдакий одухотворенный апокалиптический мир. Но сырое и черное дерево высасывает из здания остатки жизни. Склад просто пустой и холодный. Мертвый. Безнадежный. Алфи бросает на него последний взгляд и морщится, садясь в машину. – Обратно в офис, босс? – спрашивает Измаил. Алфи в ответ огрызается. С большей злостью, чем, строго говоря, это было бы необходимо. Он бы предпочел запомнить это место ярко горящим, как несколько часов назад. Тогда был ясный промежуток времени: пожарные спасали территорию вокруг склада, чтобы осталось хоть что-то, а Алфи, который сделать ничего больше не мог, просто наблюдал. Наблюдал за хаосом, который устроила в очередной раз природа в качестве демонстрации. Только почему-то для сцены она выбрала долбаный склад. Тогда Алфи ничего не осознавал. Зато осознает теперь. И это оставляет у него во рту привкус гнилого горящего дерева. А еще дыма. На часах едва ли больше семи утра, когда Алфи приказывает Олли позвонить. Томми, судя по тому, что он берет трубку сразу, уже какое-то время бодрствует. Алфи изо всех сил старается не психовать больше, чем сейчас, потому что если он не возьмет себя в руки, ему придется разбираться и с этим тоже. Будет просто охуительно. Олли появляется в дверях и Алфи отрывает взгляд от гроссбуха, который даже не пытался читать. – Он сказал, что едет. – Ладно. Иди, выпихни этих безмозглых придурков куда-нибудь на время. И да, Олли! – окликает он мальчишку, когда тот уже отвернулся. – Не трогайте их, ага? И передай Дэвиду: если что-то с ними случится до прибытия Томми Шелби, я своими руками перерисую все на его гребаное лицо. Олли хмурится, но кивает. Он умный. Когда хочет, конечно. Дверь за ним закрывается и Алфи бросает свои записи на стол. Падает обратно в кресло, рассеянно поглаживает бороду и смотрит, как все выше и выше в его маленьком окне поднимается солнце. Охуенно неправильный день. Неправильный изначально – в том, что он вообще случился. Не менее странно то, что несколько месяц назад Алфи бы зубами вгрызся в такую прекрасную возможность выкрутить Томми руки и выжать из него еще что-нибудь полезное, посмотреть, как сильно можно Томми согнуть и не получить по лицу отдачей. А теперь он не хочет. Блядская загадка – почему все изменилось? Хотя Алфи не настолько тупой, чтобы делать вид, что он не знает. Алфи решает ждать и смотреть. В прошлом Томми было не так много проебов – вообще-то, ни одного – и ему любопытно узнать, что Томми сможет предложить. *** Несмотря на склонность к болтовне, Алфи неплохо дает инструкции, и, что еще более важно, он достаточно компетентен, чтобы заставить эти инструкции выполнять. Плоды этой способности приходится пожинать сейчас: Томми входит в его кабинет раздраженным и ничего не понимающим. – Ну, и где чертов огонь? – спрашивает он вместо приветствия, и его голос показательно разочарованный. Не потому, что Томми не может сдержать своей досады, но потому, что он хочет, чтобы Алфи видел последствия нарушения его чертового расписания. Да, запретить Олли говорить ему хоть что-нибудь по телефону – определенно верное решение. Алфи отрывается от документа, который вроде бы пристально рассматривал все это время, и щурится. Несмотря на раздражение, Томми пришел. Теперь он сидит в кресле Алфи, настороженный и настолько лишенный какого-либо контроля, что по спине волнами проходит дрожь. Алфи устраивает эта уязвимость, свойственная Томми на его территории. Она делает Алфи резким и взрывоопасным. Алфи не может отказать себе в том, чтобы чувствовать это, даже если очень постарается. Он просто хочет, чтобы это произошло снова. Он поднимает палец вверх в знак молчания, рисует на бумаге перед собой совершенно случайные фигуры с видом полной погруженности, и Томми предсказуемо фыркает. Вынимает пачку сигарет. Потребовалось несколько минут молчания для того, чтобы раздражение Томми начало хлестать через край. И еще одна минута ушла на то, чтобы Томми взял его под контроль. Алфи отмахивается от настырного желания улыбнуться. Да, это Томми Шелби. Самый настоящий с головы до ног. И его не было достаточно долго для того, чтобы что-то горячее и злобное скрутилось в животе Алфи. Ему приходится разбираться с этой идиотской ситуацией вместо того, чтобы разговаривать с Томми как полагается цивилизованным людям, и, например, пить хороший чай. Не то, чтобы они делали это когда-то раньше. И не то, чтобы будут делать сейчас. Ну, конечно. Время для ебаного бизнеса. Алфи в последний раз театрально взмахивает ручкой, подписывая что-то, и поднимает взгляд наверх. Подпирает локтями столешницу, опирается подбородком на сплетенные пальцы. – Вообще, на Чалтон-стрит, – легко говорит он, отвечая на недавний вопрос, и рука Томми с сигаретой замирает между подлокотником и его губами. Алфи кивает. – Да, да. Забавно, что ты вообще задаешь вопросы, приятель, где твое цыганское предвидение? С ним тебе стоило бы быть букмекером или кем-то в этом роде. – Я предпочитаю не испытывать судьбу, – невозмутимо отвечает Томми. Алфи слишком поздно понимает, что все еще смотрит на губы Томми. Резко отводит взгляд. – По-джентльменски с твоей стороны. Но мне кажется, что ее, верно, искушали еще задолго до тебя. Ей ведь полагается еще и присматривать за дураками, так? Томми медленно выдыхает дым. – Это работа Бога. У чертового Шелби есть одна особенность – он сбивает Алфи с толку, когда тот несет чушь. Алфи чувствует себя опасно близким к тому, чтобы потеряться в шутке и не найти ее конца. А такого с ним обычно никогда не случается. К тому же, он совершенно позабыл эту колючую манеру поведения Томми, которая включается в нем специально для переговоров, в момент, когда тот чувствует близость огня. Алфи думает, это все охерительно безнадежно. И хоть с незначительным, но все же имеющим место разочарованием, направленным на себя, переходит к делу. – Ладно. Те новенькие, которых ты прислал, да, двое из них, они взорвали мой ебаный склад сегодня, приятель. Слова на секунды повисают между ними в воздухе. Лицо Томми неподвижное и пустое, как чистый лист. Технически никакого разрыва бомбы не произошло, но во всех этих дипломатических вещах важен результат – так или иначе. – Они нажрались, – продолжает Алфи, выделяя каждое слово то ли для себя, то ли для Томми. – На работе. В свою смену. И решили облегчить невыразимо тяжкое бремя сидения на жопе и ничегонеделания, играя со спичками. – Был с ними кто-нибудь еще? – Нет, – отвечает Алфи. – Кто знал, что им нужны, блядь, взрослые для присмотра, Томми? То, как лицо Томми делается на мгновение жестким – отличная компенсация. Он не верит ни единому слову, и, в общем-то, Алфи был бы охеренно оскорблен, если бы он верил, но возражений никаких подобрать не может, если не хочет закопаться в этой яме по самую шею. Они оба знают это. Алфи смотрит, как Томми какое-то время щелкает большим пальцем по краю сигареты, стряхивая пепел. Наверное, размышляет, стоит ли сейчас давить, есть ли подходящие рычаги влияния, и, если они есть, во что обойдется их использование. – Страховка… – начинает говорить Томми, и это совсем никуда не годится. Алфи хочет, чтобы перевес оставался на его стороне. – К черту страховку, – обрывает Алфи. – Это просто, блядь, неприемлемо. Ты присылаешь мне своих мужчин, верно, Том? И я заставляю их работать, так? – он активно жестикулирует. – А теперь мне придется привязать своего мужчину к каждому твоему, как хренову русскую куклу, да? Томми приподнимает бровь. – Твои люди не без пороков. – Мои люди – это те, кого мне труднее уволить с точки зрения логистики, приятель. Это пустая угроза, и на нее Алфи ждет ответ без особого энтузиазма. Томми моргает, глядя в стену, для всего мира лишенный эмоций. Только стискивает зубы. Подбородок Томми делается еще более четким, и его острота – что ж – может заставить Алфи немного насторожиться. Как кто-то может попасться на игру Томми в покорность – чертова загадка, потому что он, конечно, выглядит совершенно неспособным что-то предпринять, но этот его ледяной взгляд, который возвращается к Алфи, хоть и не мечет кинжалы, но режет очень хорошо. Алфи думает, если продолжить давить на Томми – можно вызывать его эмоции. Огонь разгорится. И Алфи очень хочет его увидеть. – Ладно, приятель, что я могу тебе сказать? Нет мужчин без пороков, конечно. Он кладет руки на стол и видит, как глаза Томми автоматически отслеживают его движение. Кажется, что маленькая камерная драма начинает накаляться как-то не так. Алфи решает не обращать на это внимания. Нужно добраться до сути дела. – Сейчас, приятель, я не могу сказать, что понимаю хоть что-то из тех ебнутых вещей, которые ты делаешь в этом городе. Но ради нашей общей человеческой природы, да, несовершенной и все такое, я мог бы позволить этой истории упокоиться в, скажем так, пепле, прямо как упокоился мой склад. – Ты охуительно любезен, – спокойно отвечает Томми. Он продолжает смотреть Алфи прямо в глаза, и, черт возьми, если этот его взгляд – это взгляд-для-переговоров, Алфи взорвет свою пекарню и уйдет на пенсию, чтобы доживать свою жизнь на берегу моря. Скорее, то, как чертов цыган глядит на него – поцелуй лезвия прямо под подбородком. Томми будто бы знает, что его провоцируют, но ничего с этим не делает. Алфи понимает, что он немного, блядь, отвлекся и вообще перестал говорить, только когда вновь слышит голос Томми. – Что тебе нужно, Алфи? Единственная причина, по которой Алфи в этот момент бросает взгляд на губы Томми, заключается в том, что Томми снова поднял сигарету и сделал затяжку. Это должен был быть мимолетный взгляд. И был бы таким в другой день. Но сейчас Алфи странно зациклился на открывшейся картине. Он смотрел, видимо, слишком долго, потому что Томми прикрыл глаза мгновение, и когда открыл их вновь – это был другой человек. Смятение. Вдох. Решимость. И Томми откинулся на спинку стула, слегка запрокинул голову, оказавшись внезапно почти скучающим. Обычно Алфи гордится тем, что профессионально читает мужские головы. Никогда не женские, да, но это не важно. Ему требуется сейчас целая секунда для того, чтобы понять сущность перемены в атмосфере. – Ну, – говорит Томми тише, чем обычно, и кладет окурок в пепельницу, – давай сделаем это. «Давай сделаем что?» – думает Алфи и пытается понять, что влетело Томми в его чертову цыганскую башку, но потом сквозь какое-то сюрреалистическое ослепление до него доходит. Он понимает две вещи, а точнее, три, если бы решил солгать себе о том, что не знал о самой первой раньше. Но он не привык наебывать сам себя – он хочет Томми Шелби. Он хочет Томми, мать его, Шелби уже достаточно долго и достаточно отчаянно, чтобы это причиняло определенное неудобство, и ему тяжело сейчас просто сидеть перед этим высокомерным ублюдком, потому что Томми раздражен, как и он сам. Хотя вся ситуация выглядит намного выигрышнее, если закончится трахом, а не стрельбой. По мнению Алфи, это не та проблема, из-за которой стоило бы волноваться. Вторая вещь, которую понимает Алфи: ебаный Томми думает, что это расплата. Чего ты хочешь, Алфи? Алфи начинает двигаться прежде, чем рассудок успевает его остановить – действительно редкий случай. Алфи обходит стол, ведомый злобным порывом толкнуть Томми и выяснить, выдержит ли он это, потому что вообще-то Алфи имел под своим взглядом совсем не такие вещи. Но теперь все, что прожигало Алфи насквозь, оказалось на виду – буквально вывалилось на стол, как последний козырь из рукава неумелого шулера. Томми смотрит на него сквозь эти свои блядски длинные и темные ресницы, остается таким же открытым и напряженным, как и всегда. Алфи протискивается между ним и столом, соприкасаясь с чужими коленями, и Томми натягивается, как струна. На секунду кажется, что он – гребаная ледяная статуя, которая разобьется от одного только прикосновения. Но Томми не двигается. Он медленно моргает и тяжело дышит во внезапно наступившей тишине, только укрепляя третье озарение Алфи. Томми Шелби позволит этому произойти. Сердце Алфи вместо крови качает по венам расплавленный свинец, оно становится невероятно тяжелым там, в груди, когда Алфи опускает руку и гладит Томми по щеке, ухватывает его челюсть, чтобы еще больше запрокинуть дурную темноволосую голову назад. Его надо выбить из этого стеклянного состояния, в которое он погрузился. Нужно прикоснуться к нему. Нужно давить на него до тех пор, пока он не сломается, потому что Томми Шелби просто не может сделать из себя проститутку ради бизнеса – это блядская шутка, не иначе. Но Томми все еще не двигается. Вообще. Кажется, он катится в прямо противоположную мыслям Алфи сторону. Шире распахивает глаза, отзывается, и сам выглядит охуительно удивленным чему-то. Чему именно, Алфи даже не может понять. Томми позволяет приподнять его голову и смотрит в ответ, не мигая. Его зрачки расширены – как рассыпанный порох на ярко-синем фоне. Алфи проводит пальцем по его скуле – Томми не сбегает. Алфи подходит ближе, раздвигая тем самым колени Томми, смотрит, как каждый мускул на его лице дрожит, и ждет. Кажется, что Томми вот-вот сломается… Но он никуда не бежит. Вместо этого он судорожно вздыхает и говорит, но его голос не холодный и не безразличный, как это бывает всегда. – В моем распоряжении нет всего дня. Давай, черт возьми, двигаться дальше. Алфи едва сдерживается от того, чтобы влепить Томми пощечину. Вот, какое место во всех кругах ада этот мальчик выбрал для него. Он ведь не идиот, должен был понять, что Алфи – не из таких людей, но. Но вот они здесь. Алфи остро ощущает свои пальцы на коже Томми. Ему интересно, эта обстановка – Томми под его руками, под ним, с горящими глазами и так красиво приоткрытыми губами – поставила бы его в такое же противоречивое положение день или час назад? Все эти размышления не значат, что Алфи не возбужден. Член, в общем-то, охуительно ноет под ширинкой. Но, думает Алфи, Томми ничего не хочет сейчас, разве что – в качестве компенсации за свой проеб, суть которого Алфи уже и не вспомнит, даже если постарается. Алфи опускает руку так быстро, что голова Томми дергается, а в его взгляде появляется что-то непонятное, похожее на смятение. Наверное, пытается понять, что пошло не так. Или нет? Уйти обратно за стол для Алфи оказывается не так уж и сложно, хотя его тело буквально кричит о необходимости вернуться, сорвать с Томми пальто, ткнуть его лицом в стену и трахнуть так сильно, чтобы тот еще долгое время видел перед собой только чертову темноту. Но когда Алфи опускается в кресло и снова смотрит на Томми, его передергивает от отвращения – такова сила опустевших, лишившихся огня голубых глаз. Иисус Христос. – Что… – начинает Томми и останавливается, потому что его горло не выдерживает слов. Он прокашливается, оказывается будто бы снова за много миль отсюда, и Алфи даже не хочет смотреть на него сейчас – кажется, что эта безысходность перельется через края его радужки. – Думаю, в Бирмингеме нужно открыть пекарню, – выпаливает он, все же оборачиваясь на Томми. – Уютное и уединенное место вдали от всякого подобия закона и морали отлично подойдет, да? – Открыть пекарню? – выдавливает Томми, снова сглатывая слюну и пытаясь не обращать на это внимания. – Да, знаешь, такую маленькую, построенную на деньги из твоего кармана. Она поможет твоим людям научиться чертовой дисциплине. Ты бы забрал их туда и избавил нас от необходимости созерцать их ебаные рожи. Алфи не нужна была пекарня в Бирмингеме. Пекарня в Бирмингеме – это вообще последнее, что он надеялся выжать из всей сложившейся ситуации, ее даже не было ни в каком плане. Когда Томми поднимается и одергивает пальто, он рассеянно возится со своими кольцами. Алфи хочет что-нибудь сказать. Легко и пренебрежительно, вроде «да, ты все неправильно понял, приятель». Это было бы так просто и одновременно так похоже на разрыв бомбы, ведь если бы он признал произошедшее вслух, оно было бы похоже на смертный приговор, написанный на чистом листе аккуратным почерком. Но, судя по подавленному выражению лица Томми, он и сам понимает все чертовски хорошо. – Хорошо, – бормочет про себя Алфи, а затем повторяет еще раз, достаточно громко, чтобы разорвать липкую паутину, повисшую в комнате, – хорошо. Ситуация решена. Расходимся без обид, но с новой пекарней. – Хорошо, – эхом откликается Томми. Он звучит странно, почти потерянно, но Алфи не заметил бы этого, если бы знал его хоть немного меньше. Когда Томми разворачивается, чтобы уйти, Алфи не останавливает его, но чувствует, что хочет. Вместо этого Алфи расплывается в кресле и делает длинный глубокий вдох, пытается осмыслить то, что случилось. Пытается вспомнить и разгадать, каким все же был взгляд Томми прямо перед тем, как Алфи грациозно вывернулся из этого ебаного кораблекрушения. Буквально не может найти себе места и продолжает ерзать, ему кажется, что он все еще чувствует чужую кожу под пальцами. Вскакивает опять и хватает сигарету. Этот ебаный взгляд был полон разочарования, осознает Алфи. Невозможная чушь, конечно. Но если это не чушь, то открывать пекарню в Бирмингеме – плохая, очень плохая идея.