Немурэ

Богдан проснулся в очередной раз ночью. Что снилось, он так и не смог вспомнить, но ощущение было каким-то диким. — Айдани, опять кошмар приснился? — рядом обозначилась Мариша, участливо погладив по плечу. — Да я даже не понял, что именно снилось. — Он облизнул губы. — Сушит, дай попить. Все еще лежа на медицинской кровати, которая каждую секунду проверяла его состояние, Богдан не мог даже нормально руку поднять. Силы быстро заканчивались, начинался тремор конечностей. Вообще, настолько сильным ранением он раньше считал свою ампутированную ногу. Вот только нынешнее гораздо серьезнее, и лечиться придется куда дольше. Ну, хоть ноги обе на месте, да и двигать ими может. Ему, для полного счастья, инвалидом стать осталось, чтоб уж полноценно стать тем, кого все жалеют. Обидно, конечно, но такие мысли у него в голове постоянно кружили, хоть и свыкся к своей участи «неми». Мариша, которая о мыслях подопечного ничего не знала, аккуратно приподняла ту часть кровати, где он лежал головой, и дала попить. Приподнимать за плечи было нельзя. Хоть операцию и провели без осложнений, все заживает, рисковать никто не желает. По этой причине кровать то поднимается, то опускается, формируя угол в сорок пять градусов, но при этом спина остается неподвижной. Напившись, Богдан выдохнул с наслаждением. Жизнь удалась, напился водички, маму его так! — Умник вернулся? — спросил он через пару минут, как кровать вернулась в горизонтальное положение. Они выяснили, что больше пяти минут Богдан не может находиться в полу сидячем состоянии, у него начинает кружиться голова, давление поднимается. Честно, Богдан не медик и не понимает, почему не травмированная голова кружиться начинает. Возможно это из-за отличия тела немурэ и человека? Вот уже седьмой день миновал с момента, как он очнулся, а улучшений так и не происходит, чтоб уж наверняка поверить в хорошее. — Нет, пока не возвращался. А зачем ты его в усыпальницу отправил? — Мариша, которая хлопотала над болезным подопечным, задавала этот вопрос всякий раз, как он справлялся о возвращении посланца. — Да так, вспомнил кое-о-чем. — Отмахнулся он от нее вновь, но прекрасно понимая — она не оставит попыток вызнать, что же такого надлежит забрать. Просто ж так в усыпальницу смысла возвращаться нет. — Тайны, тайны, тайны. — Мариша взяла стул, развернула его спинкой к Богдану и оседлала, заглянула в глаза, проницательно и мягко улыбаясь. По Богданову чертежу данный предмет мебели был создан именно в усыпальнице. Венму занимал другой стул. Вернее, модуль для сиденья. Он приобретает очертания фигуры и в любой позе сидеть удобно. Этот же стул, что оккупировал таяк-сомат, не умел быть умным, так что пятую точку отсидеть можно запросто. — Да какие тайны, Мариш? Помнишь, мы в коридоре одну вещь закопали? — он сдался под натиском «женского очарования». — Хм? — скривив губы, она чуть наклонила голову набок, копаясь в своих архивах. — Ну, такая, на цепочке. Я ее еще вырезал из дерева. — А! — найдя информацию по направляющим, она шлепнула кулаком по раскрытой ладони. — Ты его еще назвал «круг Перуна». — Ага. — И зачем он тебе? — с живейшим интересом поинтересовалась Мариша, активировав мимикрию, сменив свой основной цвет на синий с красными полосами. Как она выяснила, перецветье словно сигнал — расслабляет подопечного, отвлекает от тягот, заставляет довериться. Это как реакция живого немурэ — интерес на грани срыва, дабы бежать и все выяснить, либо схватить и вытрясти. — Ну, понимаешь. — Богдан прикрыл глаза, мягко улыбнулся. — Выжить он мне помог. — Выжить? — Да. — Открыв глаза, Богдан улыбнулся. — Дважды. — Как символ мог помочь выжить? — Ты в Бога веришь? — перевел взгляд, серьезный, уверенный и будь перед ним не машина, способный заставить табуны мурашей начать путешествие. — Это та эфемерная сущность, о которой ты ранее рассказывал? — Да. — Ну, я создана под слоем программ, и не могу определить верю или просто высчитываю. — Ну да, понимаю. — И как он тебе помог? Дважды. — Там, ну в прошлой жизни, я ж воином был. В какой-то момент от одной веры отрекся, когда дела совсем плохи были. — Богдан вздохнул. — Веришь, нет, перед боем, когда ногу потерял, мне на дороге старуха повстречалась. Немощная такая, сморщенная как слива. И сухенькая, дунь — улетит. А вот глаза до дна души достали. — Он непроизвольно прижал руку к груди, у самого сердца. — Она на нас глянула, и скользнула взглядом по половине, словно уже все, мертвые. Задержала взгляд на мне и друге моем, самом близком. А потом сказала на тарабарщине какие-то слова, из кармана юбки достала две деревянные подвески на веревочке капроновой. Каждому одела на шею, и шепнула: «Будет сложно, но ты не отчаивайся, Перуну-батьке слово молви, он поможет». Мариша уложила руки на спинку стула, поверх них голову. Внимательно всмотрелась в лицо Айдани. Эту историю он рассказывал впервые, потому как она была из разряда той тайны, которую он не открыл за года жизни в усыпальнице. — Мы в том бою многих потеряли. Я — ногу. Думал все, не выжить. И тут в голове как переключило, слова бабки вспомнил. Обратился. Мне потом врач сказал, что столько крови потерял, да и заражение началось, нежильцом уже считался. А я выжил. Он замолчал, переживая вновь, то самое время. Пусть и попустило, но память подбросила калейдоскоп событий. — А второй раз? — Мариша дала ему три минуты на подумать, затем вернула словами из мира памяти. — Когда в грудь пробили. Здесь. Силу для сражения попросил, чтоб пасть и подняться. Вот чтоб ответ дать, да такой, какой заслуживают. — Месть, блюдо холодное. Так? Или хочешь подогреть? — Нет, я сейчас ничего есть не хочу. Ни горячим, ни холодным. Медведь что сказал — полгода почти инвалид. Вот и буду лежать и передвигаться с тросточкой. — Перевел взгляд на Маришу, которая изобразила на лице понимающую, но коварную улыбку. — Умник мне символ привезет, все на свои места встанет. И меня подлатают, на ноги поставят, а дальше потанцуем. Мариша, которая прекрасно понимала стиль мыслей и решений подопечного, могла с уверенностью сказать — он не кинется опрометчиво в гущу, где вода мутная, вся в потеках топлива. Нет, он подождет, пока рыбка наестся грязи, после чего проверит ее на живучесть, и только потом подожжет водоем. Недаром же немурэ! В палату вошел Венму. Поздоровавшись, присев на свое место подле супруга, взяв за руку, он сообщил новость: — Выбор сделан. Фаворитки прибудут за пять дней до конца первой пары этого месяца. — Хорошо. Если будут спрашивать? — Ну, я не обязан отчет держать, пока контракт не завершится. — Если будут напирать, можно же сказать, что она кушала таблетки для начала схваток? — Айдани посмотрел на супруга, который аккуратно сглотнул. — Если я так скажу, то это шаг к «ссоре». — Ну, имей ввиду, что можно щелкнуть их по носу, мол, ваша детка решила избавиться от моего последыша. — Я обдумаю. — Венму не стал отбрасывать подобный сценарий. — Мариша, какова вероятность, что она могла бы так поступить? — 32%. — Отозвалась та, сидя на стуле и не поменяв позы, все также лежа подбородком на предплечьях. Венму хмыкнул. — Какая большая вероятность. Айдани, я обдумаю. Как вариант моего недовольства при их наглом требовании, если осмелятся напирать. — Хорошо, подумай. — Богдан облизнул губы. — Дай попить. Венму проделал то же самое, что ранее делала Мариша. При этом он не использовал помощь таяк. Сам активировал кровать, приподнял ее до разрешенного угла, затем напоил супруга. Даже вытер ему с губ капли влаги. — Завтра придет наладчик твоего виртуального образа. — Зачем? — Ну, я буду присутствовать лично, фаворитка рядом, а ты останешься в моём кеет. Для присутствия можно и голограмму использовать. Ее подправят, чтобы твое лицо было свежим, а взгляд не выдавал усталости. — И как голограмма будет двигаться? — Один из таяк соединится по сети, а ты мысленно сможешь направлять его. Получится так, словно просто за твоей спиной еще один сопровождающий. — Понятно. А если случайно засну? — Не волнуйся, некоторые моменты сможет имитировать таяк, управляя твоей голограммой. В таких моментах он будет направлять всех ко мне. — Я тоже всех к тебе направлять буду. — Усмехнулся Богдан. — Я ж никого не знаю, так что поддержу свою репутацию нелюдимого немурэ. — Какого? — удивился новому слову Венму. — Ну, на Земле расу называли несколькими словами: человек, люди, народ. Вот от слова люди и происходит слово нелюдимый, то есть избегающий людей, сторонящийся. — Тебя будут называть «пакка». — Как? — Богдан даже голову приподнял. — «Выживший в усыпальнице». — Пояснил Венму. — А, понятно. А то я подумал, что обзывать будут. — Это титул. Редчайший, практически уникальный. — Медведь придвинулся ближе, прижал ладонь Богдана к щеке, прикрыл глаза. — В усыпальнице немурэ не могут жить. — Ну почему же? Там ведь есть еда, вода, воздух. Вполне себе можно прекрасно десятки лет обитать. Да и медицинский модуль работает. — Айдани, вспомни, чего боятся больше всего. — Его взгляд обласкал лицо, сейчас чуть сероватое, с еще заметными темными кругами под глазами. — Проснуться в сфере. — Именно, — кивнул головой медведь, опуская взгляд на ладонь в своих руках. — Открыть глаза и понять, что ты для семьи своей, рода и кеет — умер. Быть в одиночестве, в тишине, не способный позвать на помощь. Поверь, Айдани, страх проснуться в усыпальнице, и реальность там встреченная, сведут с ума меньше чем за три пары. — Меня не свело. — Глядя в лицо медведя, Богдан чувствовал эту незримую поддержку теплых рук. Не просто тепло, нет, моральная поддержка и передача сил, тоже моральных. — Я благодарен твоей потери памяти. — Венму поднял взгляд, пристально всматриваясь в лицо супруга. — Ты просто представить себе не можешь, как я благодарен этому обстоятельству. Пусть все разрешилось вот так, как сейчас, но ты дышишь, ты в сознании, со своим разумом и я могу взять твою руку, сжать и почувствовать тепло. Это страшно, когда берешь за руку, а она ледяная. Держишь ее и понимаешь: не согреть, не шевельнется даже палец. — Прижавшись губами к ладони, медведь закрыл глаза, наполненные болью. — Отсутствие памяти тебя спасло. И дало мне сил не просто дальше жить, а сделать все, чтоб ты жил. — Буду, медведь, буду. Славяне так просто не сдаются. Что решили по спорному квадранту? Венму отстранился от руки, но не выпустил из своих пальцев. Вернув себе способность нормально говорить, без стоящего кома в горле, ответил: — Все идет к стычке. Их корабли слишком близко к нашей границе. — Как это отразится на нас? — Если стычка перерастет в боевые действия между несколькими Домами и Аталь-Кебеж, то придется отозвать несколько кубов таяк, чтобы пополнить потери в строю. — Замедление стройки, так? — Да. — Это серьезно? Или еще терпим? — Сильно не повлияет. Мы ранее шли с опережением сроков, так что задержка на месяц сильной роли не сыграет. — При учете, что стычка будет только в одном направлении. — Ты прав, Айдани. Если в деле вмешан «нулевой счет», то вскоре нас начнут зажимать между палубами. — И увеличение боевого состава не решит проблему. — Богдан призадумался. — Нет, — сдался практически сразу, так как голова начала побаливать, — не думается. — Не волнуйся, со-главы сейчас работают над планом, как нам поставить распорки так, чтоб этого хватило до конца слияния. — Угу. Все, не могу, засыпаю. Иди. Подумайте там, порешайте. Потом расскажешь, что да как сделали. — Хорошо. — Венму еще раз поцеловал его руку, чуть сильнее сжал, затем покинул палату. Когда дверь за медведем закрылась, Мариша хмыкнула: — Гонишь его, а сам спать и не думаешь. — У меня от него голова болеть начинает. Расквасился, как баба. Аж тошно. Скорее б встать. — Богдан потрогал грудь, где расписался свежий шрам. — Палубой бы ему по башке, чтоб перестал жалостливые рожи корчить! Мариша рассмеялась. Айдани был непонятным немурэ. Сейчас сомат понимает больше, чем смог за года жизни в усыпальнице. Согласно знаниям о суеверном и очень сильном страхе перед некрополем, делалось все, чтобы отвлечь Айдани от мыслей, где именно он живет. Узнав о нежелании завершать жизнь самоубийством, сомат, координатор и воин сделали все, чтоб он и не захотел этого и впредь. Но, даже узнав все видимые и жестикуляционные особенности, мимику да стиль поведения, она так и не смогла самого главного: не стала частью его тела, продолжением психологического ореола. Ей было непонятно то, как он реагировал, как принимал решения и почему не делал того, что они с координатором советовали, просчитав сценарий. Сейчас, после дополнения в виде памяти о прошлой жизни, отличной от расы немурэ, Мариша может составить картину под названием «Айдани Маише». И дает то, что ему необходимо: компания, друг, соратник, единомышленник, защитник или слабая женщина рядом. Как бы ни было странно, но он не воспринимает ее частью своего тела, она для него отдельная личность. И даже то, что все отличие является лишь программными настройками, и поведенческой матрицей, подстроенной под своего немурэ, не волнует — Айдани воспринимает ее как немурэ, только из металла и углеродного волокна.