В расцарапанной серости стен

«У меня некрасивые глаза Некрасивая душа Не проси сказать обратного Синий лёд во взгляде пепельный и злой Ты же видишь мою боль По весне оттаю заново.» Дом случайных людей не пускает и каждого из детей своих знает в лицо. Дому наперёд известна судьба каждого вошедшего. Каждого нашедшего приют в расцарапанной серости стен Его. Он не держит насильно, но и отпускает неохотно. Разве что тех, кто уходит только чтоб обязательно вернуться обратно. Меж Расчесочных зубцов, меж киосков и лавок петляют хромые следы серых детей. Неделями и месяцами летают по внешнему миру, но все равно каждый раз возвращаются, как перелетные птицы в родные края. Вернуться, чтобы снова уйти. И уйти, чтобы снова вернуться. Альбатрос стряхивает снежинки с блондинистых кудрей и подковыривает ногтем плёнку новой пачки сигарет. В этот раз перелетные птицы сильно задержались. Ведьма дышит на замерзшие пальцы, опустив взгляд. Привычная широкополая шляпа осталась в Доме и больше не скрывает её глаз. А жаль. Ведьма глаз своих очень стесняется, а временами и вовсе боится. Такие они у неё. Некрасивые, дурные, проклятые... И чего о них не говорят только. Кто посмотрит в них, тот непременно ослепнет, обезумеет, а то и вовсе умрёт. От того и кличка «Ведьма». Глаза — зеркало души. А какая тогда душа за такими глазами? Кто осмелиться водиться с такой? Хотя Альбатрос то ведь смотрит в глаза ей каждый божий день и ничего. Живая, да и со зрением полный порядок. Она Ведьминых глаз не боится и никогда не боялась. И в принципе мало чего боится. Только Пауков и возможно чуть-чуть темноты. Она не боится крови и смерти. Не боится огня и противного священника, который несколько раз проклинал её зато что курила на ступеньках у храма. А ей что? Альбатрос ведь неверующая. Но суеверная до ужаса. Остерегается чёрных кошек и разбитых зеркал. Носит в нагрудном кармане завернутые в платок три персиковые косточки. Как талисман на удачу. Перед уходом целуется с Ведьмой на Домовском крыльце. Это тоже на удачу, конечно! И немного на память... Альбатрос не колдунья. Так, гадает немного. Но что-то страшное чувствует, что-то знает наверняка. Это что-то каждый день ходит следом. В один момент отставая на целую вечность, в другой почти наступая на пятки. А стоит лишь оглянуться назад, дабы посмотреть, так исчезает это "что-то" словно не было вовсе. Испаряется, не показывается. Альбатрос не ясновидящая, но отчего-то точно знает, тянутся от этого "чего-то" кровавые следы. И что покажется оно уже слишком поздно. Ведьма тянется к уже открытой пачке, вытаскивает сигарету и жестом просит огня. —Ну, что. По последней? —По первоснежной. Они дружно затягиваются. Их последние первоснежные сигареты. Последние перелетные птицы возвращаются Домой, принося на крыльях немного Наружнего снега. Следующий раз они закурят уже на крыльце перед входом в Дом. И уже перед самой дверью Ведьма подарит ей ещё один поцелуй. Это тоже на удачу. И тоже немного на память. Потому что... —А кто знает что завтра-то будет? Может я завтра и вовсе откинусь. И другого шанса уже не будет. Ведьма целует каждый раз, как последний. Ведь кто знает, который из них взаправду будет последним. Перелетные птицы вновь вернулись в родное гнездо. И к началу зимы в Доме вновь просыпается жизнь. Ревом и щебетом серых детей. Хромых и бескрылых птиц всех мастей. Слепых, однолапых, но стайных зверей. А то неведомое "что-то" казалось снова отстало на парочку вечностей. Затерялось, запуталось в птичьих следах и сюда уж точно никогда не вернётся. *** —А ты мне честно скажи. Глаза у меня правда настолько дурные, как все говорят? Не дурные даже... Некрасивые. Правда? Альбатрос вздыхает, перебирая гитарные струны. В который раз она начинает такой разговор? Раз десятый, как минимум. —Неправда. Не дурные, а очень даже красивые. Как... Как лес. Ведьма смеётся. —Лес? Темно-синий? —А почему бы нет! —Альбатрос ударяет по струнам. —Играем для лучшего из лесов. Темно-синего. И мелодия уносится вперёд. Через всю беспечную зиму и сливается с апрельской капелью. С воплями младших, вышедших на весеннее солнце после долгой и холодной зимы. Младших, что отрастили за это время зубы и когти. Младших, что не знают ещё насколько скоро им это понадобится. То страшное "что-то" скребется по серым стенам и совсем уже скоро отыщет и двери. А они не поймут пока от чего старшие ходят мрачнее обычного. Они пока могут ещё спать спокойно, не слыша за спиною шагов. В конце весны уехал Седой. Почувствовал. Понял что "нечто" уже стоит за дверями. Вежливо ждёт, когда двери откроются. —Слушай. А ещё раз меня поцелуешь? —Альбатрос поднимает полу Ведьминой шляпы и смотрит ей прямо в глаза. —На удачу? —На память. Этим летом Дом спал неспокойно. Казалось каждая досточка стонет под шагами чего-то, что тянет сквозь время кровавый свой след. Чего-то, что совсем уже рядом. Чего-то, чей след обернётся багряною лужей. Нет. Морем. Альбатрос помнит немного. Звон ключей. Стон половиц. Мелькающие в толпе полы Ведьминой шляпы и падение в никуда. В глубь лесов и полей. Где нет шагов за спиной и кровавых следов. Где не бывает снега и слишком холодных ветров. Где нет боли. И к сожалению, нет лучшего из лесов.