***
Как бы там ни было, сидеть на одном месте, дожидаясь неведомо чего, или горевать, сожалея о своей безвременной кончине, она не собиралась. Во-первых, Про́клятая презирала покорную бездеятельность, а во-вторых, колдунью одолевало любопытство: Преисподняя, тем более столь необычная, заслуживала тщательного изучения. В-третьих, Тиа вознамерилась разыскать Ретара. Его — в первую очередь. Но там, где Лихорадка, наверняка найдутся и остальные бывшие мятежники. Все те, кто, погибли в первый же день мятежа… ну и Проказа с Чахоткой, хотя с этими-то, в особенности с последним, Дочь Ночи предпочла бы вовсе не встречаться. А ещё — легендарный Скульптор. О, вот побеседовать с Каваларом было бы весьма интересно! Осталось только его повстречать. Забавно. Никогда Тиа не воспринимала всерьёз все эти жреческие басни о жизни после смерти, полагая загробный мир выдумкой, призванной запугать и обнадёжить людей, а вот поди ж ты — на собственном примере убедилась, что была неправа… Впрочем, уже сейчас она видела, что и общепринятые представления о Преисподней имели с действительностью крайне мало общего. — Отор был бы разочарован, — задумчиво пробормотала она, вспомнив полкового жреца, пока поднималась на единственную в округе возвышенность — невысокий холм с покатыми склонами. Загробный мир нисколько не напоминал мрачную, безрадостную Бездну, какой её описывали, не жалея самых красочных эпитетов, в своей книге Созидания служители Мелота: вокруг не наблюдалось ни клокочущих, исходящих паром котлов, ни полчищ демонов с трезубыми вилами, забрасывающих грешников в кипящее масло, ни прочих того же рода… устрашающих атрибутов. Впрочем, на райские кущи, куда попадали праведники, пейзаж тоже не слишком-то походил — да и не пустили бы туда одну из Про́клятых, чего уж там… Всюду, куда бы Тиа ни бросила взгляд, простиралась одна лишь безбрежная, будто океан, весенняя степь: душистая, цветущая высокими, сочными, ещё не выжженными летним солнцем травами, жужжащая пчёлами да шмелями, стрекочущая кузнечиками… Местность сильно напоминала равнины Руде, например, где-нибудь в окрестностях Гаш-шаку, разве что вдалеке, на горизонте, не синел едва заметной полосой между степью и небом Катугский горный хребет, а справа, чуть дальше, не виднелись пять вершин Слепого кряжа. — Сперва стоит определиться с направлением поисков, — Про́клятая щелкнула пальцами, и тени — как её собственная, так и от каждой травинки вокруг них, и даже та, которую отбрасывало на Убийцу Сориты проплывающее в небесах небольшое облако, — сгустились, собравшись в крупного чернильно-черного ворона, сидящего у колдуньи на плече. Хрипло каркнув, птица подпрыгнула, срываясь в полёт и энергично работая могучими крыльями. Стремительно набрав высоту и превратившись в едва различимую точку в зените, а затем и вовсе пропав из виду, ворон «позвал» её. Зрение Тиа на мгновение мигнуло, померкнув, в ушах зашумело, и тут же по глазам ударил яркий свет. Восприятие мира глазами животного, пусть и созданного магически, сильно отличалось от привычного человеческого, и Дочери Ночи понадобился с десяток ун, чтобы, сглотнув ставшую вязкой слюну, сориентироваться в пространстве и приспособиться к тому, что и как она теперь видит. Про́клятая парила где-то между небом и землей — так высоко, как никогда бы не смогла подняться настоящая, живая птица. Вдали, едва заметная даже для острого зрения созданного магией разведчика, тускло блеснула медью, отражая алое утреннее солнце, лента широкой реки, за которой начиналось тёмно-зелёное, почти чёрное море леса. Вернувшись сознанием в собственное тело, Убийца Сориты решила, что первым делом отправится туда, к воде. Продвигаясь вниз по течению реки, она рано или поздно наткнётся на какое-нибудь поселение… если, конечно, они здесь, в загробном мире, вообще существуют. Более нужды в пернатом соглядатае не было, и он просто исчез, бесследно растворившись в воздухе. Тени вновь стали тенями.***
Вскоре Тиа с некоторым недоумением отметила, что проголодалась и начинает испытывать жажду: — Разве так должно быть? С другой стороны, что она знала об этом месте? Растительность, например, казалась незнакомой. Не то чтобы Тиф была особенно выдающимся знатоком флоры, вроде Тальки или Митифы, но основы-то ботаники ей преподавали, как и всем юным Ходящим, а она в те далёкие времена была прилежной ученицей, да и потом, за половину тысячелетия, успела побывать во многих уголках земного шара. Незнакомые растения вызывали некоторое беспокойство: как определить, съедобны ли? Не хотелось бы умереть снова, отравившись каким-нибудь безобидным на вид клубнем. Обедом для неё послужил крылатый заяц. Впрочем, не исключено, что он вовсе не состоял в родстве с ушастыми бегунами лесов и полей Хары, но выглядел и вёл себя вполне по-заячьи: похоже, в какой-то момент Про́клятая подошла слишком близко к затаившемуся в траве зверьку, и тот, посчитав, что обнаружен, мощным прыжком взмыл в воздух, расправляя на лету ярко-оранжевые с чёрными круглыми пятнами крылья. Далеко улететь диковинной зверушке не удалось: на внезапное движение в опасной близости от себя Тиа совершенно машинально отреагировала боевым плетением, и наземь упала уже слегка прожаренная тушка неудачливого летуна. Оставалось лишь завершить начатое, приготовив жаркое… и понадеявшись на то, что мясо животного, привыкшего спасаться бегством, едва ли окажется ядовитым. Те, кто полагаются на яд, ведут себя совсем иначе. Грызуну, помимо утоления голода, Дочь Ночи была обязана и пришедшей в голову идеей: раз уж после смерти её Дар остался при ней, вернувшись в полном объёме, будто и не было никакой Песьей Травки, то, чем напрасно стирать ноги, милю за милей шагая по кажущейся бесконечной равнине, стоило бы при первой же возможности обзавестись подходящим транспортом. И случай не заставил себя долго ждать. Стадо размеренным шагом двигалось по степи, кочуя на запад. Массивные, большеголовые рептилии, чьи могучие плечи украшали внушительные шипы, не обращали на Тиа ни малейшего внимания — ну не выглядела хрупкая девушка опасным хищником, а до собачьего чутья на грядущие неприятности несовершенным инстинктам этих примитивных парнокопытных явно было далеко. Про́клятая же внимательно присматривалась, придирчиво подбирая подходящую жертву. Наконец, выбрав бредущего с краю стада крупного зверя, лишь немногим уступавшего габаритами возглавлявшему стадо вожаку, Тиа начала действовать: сорвавшееся с её пальцев плетение прокатилось по прочной чешуйчатой шкуре синими искорками, затуманивая разум ящера, вынуждая отделиться от сородичей и подойти к колдунье. Убедившись, что остальные животные не обратили ни малейшего внимания на внезапно сбившегося с пути соплеменника, Про́клятая погладила обездвиженную рептилию по широкому, покрытому крупными чешуйками лбу: — Прости. Полежи пока тут, а я всё подготовлю, — толстые ноги ящера подкосились, короткие стебельки шести глаз бессильно обвисли, и уже мёртвое существо тяжело осело на землю. Конечно, можно было не убивать несчастную животину, а, продолжив управлять ею всё тем же подчиняющим волю плетением, забраться на её спину и ехать — та явно была достаточно крепкой, чтобы без труда везти на себе такую невеликую поклажу, как Тиа. Однако у «гуманного» варианта имелись вполне очевидные минусы. Например, Проклятая ведать не ведала, какие хищники обитали на этой равнине, и представляли ли они опасность для неё. Исходить же приходилось из наихудшего сценария: повстречай она какую-нибудь действительно опасную тварь вроде крылзгана, от усмирённого магией травоядного не будет никакого проку, а вот то существо, которое она собралась создать из добытого тела, вполне сможет послужить не только транспортом, но и охранником, пока хозяйка спит. Вторым аргументом в пользу убийства пойманной рептилии была её неуклюжесть. Ну не выглядел ящер достаточно быстрым скакуном! Выносливым — да, но Тиа не могла позволить себе десяток дней плестись по степи. И дело тут вовсе не в коварстве полуденного светила — уж от возможного солнечного удара колдунья предусмотрительно защитилась простеньким заклинанием, сформировавшим над ней небольшой непрозрачный купол, похожий на грибную шляпку, и куда лучше любого из пресловутых морасских зонтов защищавший от жарких лучей. Ночная прохлада также не пугала колдунью. Проблема заключалась в том, что после жирного заячьего мяса Тиа пуще прежнего хотелось пить, а воды-то при себе у неё не было. Эх… Будь на её месте Тальки, мановением руки вывела бы на поверхность подземные воды, решив тем самым вопрос жажды не только для себя, но и для последующих путников, кто неожиданно для себя наткнулся бы на невесть откуда взявшийся родник посреди степи. Но увы, Тиф — не Проказа, и, тем более, — не Скульптор. Так что стоило поторопиться. Упряжь для животины ей не создать всё по той же причине, а ехать без седла и стремян попросту неудобно. И, наконец, последнее: нежить намного проще прокормить. Вернее, она сама себя накормит — было бы только кем. Чертить углем по довольно рыхлому чернозёму, даже если повыдёргивать всю растительность и хорошенько утоптать, — бесполезная трата времени: линии рисунка должны получиться чёткими и в должной мере прямыми, иначе сам Мелот не поручится за результат ритуала. Даже острый обломок птичьей кости, найденный Тиа, едва ли был способен исправить ситуацию, а потому, воспользовавшись заклинанием и расчистив подходящего размера площадку от травы, колдунья оплавила верхний слой грунта, превратив его в вязкую субстанцию, подобную расплавленному стеклу, а следующим плетением разгладила, образуя достаточно ровную и гладкую поверхность. — То, что надо, — с удовлетворением отметила она. Подобранная косточка тоже не осталась без внимания, заострившись и став крепче стали. Оставалось лишь подождать, пока площадка остынет. Пожалуй, с подзабытых уже времён ученичества Про́клятой не приходилось столь долго ползать на коленях, аккуратно вычерчивая сложную вязь колдовских рун. Добрую половину тысячелетия подобной «грязной работой» занимались её ученики, подчинённые и помощники, задачами же самой Дочери Ночи оставались контроль результата их трудов, создание основы плетения и наполнение его силой. Увы, но после смерти поручить рутинную подготовку стало некому. Поднявшись на ноги, она тщательно отряхнула юбку от пыли, а затем столь же внимательно осмотрела начертанный на земле узор: любая, даже совсем незначительная ошибка могла привести к самым печальным последствиям. Ошибок не было: внушительных размеров «Пирамида Стабильности», что должна была защитить структуру заклинания от разрушения и не позволить кому-либо или чему-либо нарушить ход ритуала, и семьдесят два символа «Подчинение», связывавшие создаваемую тварь с чуждым ей миром, были выполнены безукоризненно. Сорита могла бы по праву гордиться мастерством своей бывшей ученицы… и убийцы. Неприятные сюрпризы, тем не менее, вполне мог подкинуть убитый Тиа зверь: никто на её памяти не экспериментировал с воздействием ритуала на животных — человеческих трупов всегда было в достатке. А если и не нашлось мертвеца под рукой — то всегда можно сделать… Многое в ритуале потребовалось изменить, а то и вовсе рассчитывать заново, да ещё удерживая результаты промежуточных расчётов в уме, ведь бумаги, чернил и пера под рукой не имелось. Впрочем, у нее просто не было иного выбора. Пришло время идти на разумный риск. Длинная гортанная фраза — и весивший под два десятка пудов труп животного легко и плавно, будто пушинка, поднялся в воздух, вознесясь над расчерченной площадкой. Когда Тиа негромко затянула речитатив, узор налился насыщенно-голубым светом, а парящее сверху тело ящера выгнулось дугой и надсадно замычало; глазные стебельки рептилии выпрямились, пылая ядовито-зелёным. Оживлённый магией зверь то и дело дёргался, раз за разом напрягая все свои мышцы, пробуя на прочность удерживающие его путы плетения в тщетной попытке освободиться — а затем все утонуло в ярком сиянии, продолжавшемся уну за уной. Все закончилось быстро. Начертанный на земле узор оплавился глубокой незаживающей раной, страшным ожогом вгрызся в землю, продолжая источать мертвенно-бледное свечение. Ещё очень долго — быть может, несколько сотен, а то и тысячу лет — здесь не станет расти трава, а всякие живые существа, от самого неразумного червя до человека, будут обходить изменённую тёмной стороной Дара площадку стороной. Созданное Про́клятой существо мало походило на привычную ей бабочку Бездны: длинную лошадиную шею венчал увенчанный ветвистыми, как у косули, изогнутыми рогами — по одному над каждым из девяти светящихся багровым глаз — птичий череп с хищно изогнутым орлиным клювом и серповидными жвалами. Приземистое костлявое тело, заметно более крупное, чем обычно, поддерживали восемь мощных многосуставчатых лап, напоминавших то ли муравьиные, то ли паучьи… Как бы там ни было, а бегать оно, судя по внешнему виду, должно было быстро. Подавить волю чудовища было непросто, но Тиа, в чьих жилах кровь аристократии центра Империи смешалась с кровью знати юга страны, с детства умела справляться с любыми лошадьми, и даже такие, что овсу предпочитали оглушительно смердящую мертвечину и выглядели точно воплощённый кошмар кочевника, съевшего целый таз перебродивших плодов саума, не являлись исключением. Вот и этот гибрид коня с сольпугой после непродолжительной борьбы сдался, признавая над собой власть победителя. Широкая спина монстра, покрытая жёстким панцирем, образовавшимся, видимо, из слившихся воедино чешуек, оказалась почти горячей, будто где-то внутри, под бронёй, бушевало жаркое пламя. Ухватившись за выступающие из первой пары лопаток монстра ороговевшие отростки, похожие на помесь отполированных до блеска лестничных перил из слоновой кости с рогами горного козла, девушка почувствовала, как руками и ногами прилипла к своему скакуну — не самое приятное ощущение, но всяко лучше перетерпеть это, нежели разбиться насмерть, вывалившись из «седла» во время очередного прыжка или резкого поворота. — Я назову тебя Жужелицей Смерти, — решила Про́клятая. Почему бы и нет? Звучит высокопарно и грозно, прямо-таки в лучших традициях сдисских некромантов… Предусмотрительно создав щит, защищавший лицо и шею от набегающего потока воздуха, Дочь Ночи скомандовала: — Вперёд! — подкрепив слова магией. И мир превратился в головокружительный калейдоскоп образов и звуков. Жужелица мчалась по степи так прытко, что её усеянные кошмарными шипами конечности превратились в едва различимые росчерки по бокам туловища. О прозрачное поле щита, прикрывавшего колдунью от набегавшего ветра, то и дело бились пучки перьев, клочья шерсти да комочки мяса, брызгало чем-то красным, зелёным или жирно-белесым: бывшее травоядное, после смерти и преображения кардинально сменившее гастрономические пристрастия, не упускало возможности прямо на ходу закусить какой-то мелкой местной живностью, ловко выхватываемой из травы жвалами. Ело оно неаккуратно. Периодически, отталкиваясь более мощными задними ногами, напоминавшими таковые у кузнечика или сверчка, существо с легкостью перескакивало заросли кустарника, овражки, балки и мелкие речушки. — Интересно, умеешь ли ты летать? И какие у тебя крылья? — задумалась Тиа во время очередного такого прыжка. Классическая бабочка Бездны, сотворённая из кукса*, — умела. Вот только недолго — всего две-три минки, после чего рассыпалась прахом, и если всадник зазевался и упустил нужный момент, то оказывался в крайне неприятном положении: на высоте в пару-тройку миль над землёй, а может, и больше, да ещё продолжая по инерции нестись со скоростью за двести миль в нар… Мало того: если оставшемуся без «коня» наезднику удавалось окружить себя щитами и более-менее благополучно приземлиться, то позднее, через несколько наров, везунчика неизбежно настигала расплата: тошнота, головокружение, мигрень, сильнейшая боль в суставах. О использовании Дара в течение суток после полёта не стоило и думать. В общем, нечасто находилась достойная цель, что оправдала бы использование крыльев, и утоление любопытства относительно их цвета и формы у Жужелицы определённо к таковым не относилось. Быть может, когда-нибудь потом. Спустя нар-полтора на горизонте показались те самые лес и река, который она видела глазами птицы. Получив приказ, Жужелица снизила скорость, а затем и вовсе остановилась. Пытаться проехать на ней сквозь лесную чащу — затея для отъявленных самоубийц. Берег по эту сторону оказался слишком крутым. Пока Тиа, вновь призвав ворона теней, разведывала местность в поисках пологого и достаточно удобного спуска к воде, нежить отдыхала, задумчиво жуя чью-то ногу. Судя по довольно изящному строению, короткой шёрстке и характерным острым копытцам, поедаемая конечность ранее принадлежала полорогому животному, размерами и внешним видом, видимо, напоминавшему некрупную газель. Кто знает, возможно, из такого парнокопытного получился бы ещё более скоростной скакун… — Здесь на редкость разнообразная и причудливая фауна, как для загробного мира, — отметила Проклятая, завидев в отдалении табун длинношеих бескрылых птиц, сломя голову удирающий от стаи четвероногих хищников песчаного раскраса, казавшихся помесью огромных пустынных варанов из окрестностей Сафар-Нефула со степными волками центра Империи. — Впрочем, пора бы перестать называть его загробным, — чем бы ни являлось это место, сейчас Убийца Сориты ощущала себя много более живой, чем почти весь последний год, будучи привязанной к телу Порка. До подходящего пологого пляжа Тиф дошла пешком — тот оказался достаточно близко, в десяти минках ходьбы. Жужелица плелась позади, недовольно порыкивая — слишком медленный темп передвижения раздражал нежить. Упав на колени у самой кромки воды и распугав резким движением стайку мальков, Проклятая что есть сил ударила кулаком по водной глади. Взметнувшиеся в воздух брызги, вопреки всем законам природы, не упали обратно, а мерцающими серебряными каплями зависли в воздухе, а затем объединились, сливаясь между собой и образуя плотную плёнку широкого плоского зеркала. Его поверхность выглядела полупрозрачной и дымчатой, однако, исполняя приказ, засияла едва различимым в лучах дневного светила холодным светом. Тиа звала всех своих знакомых, друзей и врагов, одного за другим, на какой бы стороне они ни сражались во время Тёмного мятежа и после него: Ретара и Тальки, Осо и Черкану, Шалва и Рику, Лейну и Шану, даже властолюбивую мразь Сориту и могильного червя Рована, будь они трижды неладны… Она перебирала десятки и сотни имён Ходящих и Огоньков, своих современников — тех, кто знал плетение «Серебряного окна» и мог бы откликнуться. Увы. Ни один из тех, кто раньше неё отправился в Бездну, не отозвался на призыв, и создаваемые заклинанием зеркала раз за разом невесомой водной пылью осыпались в реку. Дочь Ночи успокаивала себя тем, что, скорее всего, другие обитатели нового мира попросту находятся слишком далеко, чтобы дотянуться до них даже этим плетением. О том, что она, возможно, тут одна — вообще одна, совсем одна на всей планете — Убийца Сориты старалась даже не задумываться. Ведь такого просто не могло быть. Умертвив плетением всё живое в реке на несколько минок ходьбы вверх и вниз по течению, она вдоволь напилась обеззараженной таким образом воды и отправилась в путь.***
Место ночёвки Тиф окружила щитами и сложной вязью защитных рун, которые сожгли бы, пожалуй, и самого Кавалара, окажись таковой поблизости и опрометчиво вздумай побеспокоить сон своей последовательницы. Где-то во тьме, снаружи очерченного магией слабо светящегося круга, голодной волчицей рыскала в поисках добычи Жужелица. Тиа ал’Ланкарра лежала на овчине, закутавшись в одеяло, и смотрела ввысь, где средь незнакомых созвездий величаво проплывали по антрацитово-чёрному небосклону три разноцветные луны. Ей было тоскливо. К немалому своему изумлению, Проклятая осознала, как крепко привязалась к той странной компании, с которыми путешествовала последние месяцы. При всём том взаимном недоверии, при всей периодически вспыхивавшей ненависти к попутчикам, из-за которых она оказалась лишена собственного тела… Кто бы мог подумать, что она станет скучать по лицемерному ханжеству Нэсса, постоянным пререканиям с Шеном и Роной, простодушной хитрости Лука и ежеминутным «Вот так, собака!» Юми? Особенно не хватало именно неунывающего вейи с его извечным, неизменным оптимизмом. Наверное, всё дело в том, что Тиа столетиями — с того самого дня, когда погиб Альбинос — свято блюла установленную ею дистанцию между собой и другими людьми. Ни со сдиссцами, становившимися её учениками, ни тем более с другими Проклятыми — бывшими сообщниками по заговору — она не общалась сверх минимально необходимого. Не говоря уж о том, что никому из них не доверяла. Не то чтобы Дочь Ночи стала угрюмой затворницей вроде тех, что уходят в леса и живут там в землянках, облачившись в рубище; вовсе нет, но… последней, кого она смело могла назвать подругой, товарищем и единомышленницей, была Гинора. Да-да, была — аккурат пять веков назад. И только теперь Тиф поняла, что, видимо, попросту устала от одиночества. Ничего. Скоро она найдёт Нея, и всё будет хорошо. Засыпая, Тиа представляла, как здорово в такую весеннюю ночь сидеть на скамейке у дома, прижавшись к тёплому, надёжному, живому Ретару…