Свеча на ветру

Нумминорих чуть хмурится, выбегает из дома, ежится на ветру, запахивает куртку, что-то жует, слушает лекцию вполуха – да как-то все на бегу, на бегу. Как переехал сюда, на север, так покоя нет: новые люди, знакомства, пары – словом, привет, университет! Позади – родной дом, солнце, близкие люди. Нумминорих бодрится, держится, но думает: лучше уже не будет. Что-то гложет внутри, мешая согреться, и тоска подъедает и душу, и сердце. Он почти не жалеет, нет. Он сам рвался сюда, твердя, что учение – свет. Просто все оказалось немного иначе (хотя что поступил, как и прежде, считает удачей). Но ночами, бывает, срывается, сдавленно плачет. А днем опять – суета сует, не то что пожить, порой просто вдохнуть времени нет. Какие уж тут звонки, сообщения? Нумминориха тошнит от себя, а вы говорите "общение". Он то запирается дома, откинув все предложенья на вечер прочь, то срывается, сцапав рюкзак, в одиночестве выйдя в ночь. Летит в никуда, заслышав трамвайный звон, на ходу проверяя, отключен ли телефон. Понимает, что так нельзя, что друзья волнуются, ждут, но мысли о звонках, честно, и в голову не идут. Зато все чаще мелькает желание сигарет, но Нумминорих держится, повторяя упрямое, почти детское “нет”. И отчаянно борется за гаснущий внутренний свет. Окружает себя гирляндами, достает плед, варит глинтвейн, врубает погромче музыку – в плейлисте внезапно Кобейн – ухмыляется этому факту, твердя, что еще рано и вовсе не двадцать семь, да и к чему бы это, ведь не музыкант же от слова совсем. Запускает любимый фильм – про путешествия и города, и случайно по пьяни напутав, смахивает звонок не туда. Подрывается, чуть не падает, старается привести себя в божеский вид, чтоб не дай Бог никто не увидел, как же внутри темно, как болит. Но понимает, что опоздал, и Трикки уже что-то ему говорит. Нумминорих внутри весь съеживается на миг, но Трикки совсем не ругает, не обвиняет, лишь мягко журит. Пересказывает, как работа, друзья, город, как желтеет их общий любимый парк, а Нумминорих едва не плачет, понимая, что в новом городе у него все наперекосяк. Что еще не успел подружиться с ветрами, не погладил речную гладь, все возился с дурными делами – с губ невольно срывается “блядь”. В ответ – тишина, и Нумминорих давит внутренний крик, на вопросительный взгляд отмахиваясь, мол, показалось, все в порядке, старик! Улыбается, радуясь, что в полутьме не видно нормально лица, что-то рассказывает, шутит и доводит разговор до конца. Откидывается на подушках, ставя себе за импровизацию из десяти пять, ухмыляется горько и думает, когда же начал так бессовестно врать. Запускает еще один фильм, подтягивает поближе плед, надеется, что его поскорее отрубит, хотя тревога внутри шепчет “нет”. Вместо фильма смотрит на мерцанье тусклых гирлянд, засыпает с навязчивой мыслью “завтра все по новой, опять” Трикки же все прокручивает их диалог, думает, чем бы действительно он помог. Ведь знает же, что Нумминорих потащит все сам, и неважно, какой в его жизни бедлам, улыбнется и скажет, что все в порядке, никогда не признает, что это лишь глупые прятки – от правды, от чувств, от других, от себя – это всегда обижает, в сомнения заводя. Ведь отношения – это прежде всего доверие, но Нумминорих вечно скользит в свое скрытое измерение, чтоб отсидеться, самому со всем справиться – нет, ну серьезно, какому любящему это понравится?.. Трикки долго думает, когда же Нумминорих все это поймет, а затем отменяет недельные планы и покупает билеты на самолет.