рядом

Дэмиан просыпается по ночам от кошмаров, садится на кровати, вытирает выступившие слезы и закрывает лицо ледяной ладонью, сжимая пальцами второй белую простыню. Дрожит, давится беззвучными всхлипами, молчит, когда просыпается Уилл — просыпается всегда, словно чувствует, притягивает к себе за плечи бережно, осторожно обнимая. Он не спрашивает, все ли в порядке. Дэмиан бы не ответил. Потому что все хорошо, все замечательно, ему просто иногда нужно время, — он просто ещё не совсем отпустил прошлое, и перед его глазами все ещё иногда вспыхивает пламя. В комнате темно, лунный свет едва освещает комнату, просачиваясь между штор. Темно и по-ночному прохладно, но от холода спасает одеяло, которым Дэмиана укутывает Уилл, чтобы не замерз, и, может, прекратил трястись, если это хоть как-то поможет. Но ему и так было бы совсем не холодно, — объятий достаточно, беспокоиться не о чем, Уилл всегда рядом. В комнате тихо. Дэмиан закрывает глаза, прижимается ближе, и даже с закрытыми глазами видит родное лицо, и никогда — тьму. Ему тепло, и он спокоен. Ему уже не страшно, а ужасающие видения детства уходят, — тогда он и прекращает дрожать. Прекращает дрожать и засыпает, и в эти ночи ему больше ничего не снится. Утром они не будут об этом говорить. Дэмиан очень красивый, с ледяными голубыми глазами, которые Уилл так часто видел пустыми, равнодушными, почти безжизненными, но все ещё прекрасными — никто больше не замечал, как они меняются, из раза в раз, как загораются и как потухают. Уилл всегда замечал — он с детства был внимателен к деталям, а Витте был полон деталей, которые он не хотел бы забывать, никогда — каждое движение, каждое выражение лица, то, как он смотрит слегка удивлённо, прежде чем улыбнуться, а бледная кожа покроется светлыми оттенками розового, то, какие его ладони всегда холодные, то, как его ресницы дрожат, когда он волнуется, то, как он отводит взгляд в сторону, если Уилл подходит близко, то, как каждая черта его лица отображает надежду… то, как он подавляет эмоции, негативные, положительные, любые, те моменты, когда его маска трескается, то, как отличается искренняя улыбка от фальшивой, болезненная худоба и усталое выражение лица, тёмные синяки под глазами, то, как он говорит, что все в порядке, и смотрит так, будто сейчас разрушится, но этого никогда не происходит — слабо улыбается, отворачивается и уходит. И то, как он смотрит, когда речь снова заходит о помолвке — равнодушно, с полным смирением, принятием, уже без блеска в прекрасных глазах. Дэмиан красивый и разбитый, улыбающийся на грани полного разрушения. Дэмиан, впрочем, всегда был склонен к саморазрушению. Он забывает есть, забывает выпивать нужное количество воды, забывает, когда спать и сколько работы ему действительно следует на себя брать, чтобы не переутомиться. У него отменная память до всего, что не касается заботы о самом себе. Дэмиан всегда сидит за бумагами допоздна. На тёмной дубовой поверхности письменного стола догорает свеча в подсвечнике, а тонким пером изящная рука выводит каллиграфическим почерком слова, не оставляя не единой лишней капли чернил на пергаменте. Почерк у Витте всегда ровный, даже тогда, когда он валится с ног от усталости. Часы уже давно пробили за полночь, когда он устало вглядывается в нескончаемые документы, напоминая себе, что не может заснуть сейчас. В библиотеке тихо и нет никого. Дэмиан вздрагивает, когда слышит, как открывается дверь, и поворачивается к ней. В библиотеку заходит Уилл и с немым укором на него смотрит. — Я не хочу спать, — привычно врет Витте и слабо улыбается, как будто под его глазами и нет тёмных синяков от постоянных недосыпов. Врет и знает, что выглядит совсем не убедительно. Потому что Уилл не улыбается, а только вздыхает и вынимает перо из его сжатых пальцев. — Хочешь, — не спрашивает, только утверждает. Дэмиан правда хочет, чтобы тот не смотрел на него с таким сочувствием, потому что считает, что он этого недостоин, да что там — что это попросту бессмысленно, пустяк, ему же столько всего ещё надо сделать. Но молчит и встаёт. Потому что, может, ему и вправду уже пора спать. В любом случае, у него нет сил спорить. Уилл вообще с удовольствием повыкидывал бы всю эту невыносимо важную макулатуру в камин, чтобы сгорела к чертям, лишь бы его любимый советник не мучался. Витте всегда закатывает глаза и говорит что он в полном, абсолютном порядке на каждое напоминание о том, что он живой человек и что все здоровые люди едят пять раз в день. Впрочем, он всегда сдаётся, потому что Моника и Уилл обладают удивительным талантом быть настолько надоедливыми, что проще просто съесть эту несчастную миску салата, лишь бы они только не смотрели на него так. Моника и Уилл вообще стараются изо всех сил. Они знают, что Дэмиан боится их расстроить, знают, что он не признает, что с ним не все хорошо. Знают и заботятся так, как могут — Моника усердно таскает стаканы воды и бутерброды, если тот засиживается допоздна, и ненавязчиво следит, чтобы тот все-таки поел, незаметно отодвигая документы и рассказывая об очередной прочитанной ею повести, о том, как совсем недавно навещала Дориана и как интересно и радостно видеть изучающих магию детей, Уилл покупает Дэмиану всё то, о чем тот заикнется на несколько секунд, не слушая протестов и оправдываясь тем, что из всего прочего уж денег у него достаточно. Они делают вид, что у них правда не осталось никакой работы, чтобы тот не остался в замке вместо поездки к Дэни и Дориану. Моника никогда не скажет ничего плохого про его мать — не теперь, потому что она знает, через что прошла вся семья Витте, и она говорит ему, что всё в порядке, когда тот спрашивает, может ли она остаться в замке. Они проводят вместе столько времени, сколько могут - потому что теперь, когда им не приходится страдать из-за ошибок их родителей, все куда проще. Лишь бы только не увидеть снова пустой взгляд и неозвученное отчаяние. Лишь бы только Дэмиан улыбался. Дэмиан иногда ломается, задыхаясь и пытаясь остановить слезы, говорит, что ничего не заслуживает, не заслуживает заботы, не заслуживает любви, не заслуживает счастья. Уилл уже давно понял, что тот просто не в состоянии винить кого-то другого, помимо себя, что он все время берет на себя вину за вещи, в которых не виноват, с того самого дня, когда на плечи маленького ребёнка взвалилось слишком много. А в ушах Дэмиана все ещё стоит фраза матери о том, что это он все начал. Он натянуто улыбается и говорит, что, должно быть, все это глупо, все его проблемы — надуманные, потому что есть Дэни, ей было куда хуже, или Дориан, или Моника, и прежде чем он успеет снова притвориться безэмоциональным, Уилл обнимает Дэмиана так, как будто тот вот-вот исчезнет. — Это не так, — говорит он, и Витте в его руках замолкает и снова плачет. Что ж, даже если тот и не будет себя любить, Уилл будет любить его сам. Всё то, что Дэмиан в себе ненавидел, всё то, что скрывал, откликалось в сердце Уилла только теплом и нежностью, потому что для него в парне не было недостатков — были черты, словно детали, составляющие пазл любви всей его жизни. Прекрасный, добрый, милый, умный, могущественный, терпеливый, красивый, интересный, чудесный, его. И если Уилл сможет хоть немного стать лучше ради того, кто посвящает ему всего себя, он готов учиться любить. Он не чувствует себя достойным той любви, которую дарит ему Дэмиан, и совсем не понимает, что тот в нем нашёл, но… Уилл действительно любит его. И ему чертовски жаль, что на осознание этого ушло так много времени. — Дэмиан, посмотри на меня, — негромко говорит Уилл, когда тот наконец робко поднимает голову и смотрит на него заплаканными, уставшими глазами, сияющими в темноте комнаты. — Ч-что? — бормочет Витте, вытирая глаза и отводя взгляд в сторону. Уилл еле слышно вздыхает и чувствует, что недостающая картина его мира наконец получает последнюю деталь, когда произносит то, что заставляет Дэмиана вспыхнуть, резко поднимая голову с неверящим выражением лица. — Я люблю тебя.