От тепла и обратно

июнь, 2019

      Тяжело скатившись с края кровати, Илья беззвучно бухнулся на холодный пол, уселся и с трудом подавил желание с протяжным стоном закутаться в клетчатый плюшевый плед. Во-первых, потому что тот был придавлен двумя тушками одноклассников, вповалку дрыхнущими на двуспальной кровати. А во-вторых, именно потому что по всем комнатам дома отсыпался после шумного выпускного уже не-одиннадцатый «А».       Помассировав переносицу в безнадёжной попытке избавиться от лёгкого звона в голове, Илья осторожно поднялся и вытащил из-под головы Никича свою чёрную футболку, которую, кажется, проиграл ему не то в дурака, не то в преферанс уже под конец вечера. «Зная Никича — в дурака!» — мрачно поджал губы Илья и придирчиво осмотрел футболку. Она была изрядно помята, но в остальном — ни пятен, ни крошек, ни даже запаха крепкого одеколона Никича — вполне носибельна. Аккуратно перешагнув через батарею бутылок из зелёного стекла и стараясь не наткнуться на помятые жестяные банки, Илья вышел из комнаты.       Сквозь неплотно закрытые жалюзи гостиной второго этажа пробивался белёсый свет раннего утра. Секундная стрелка квадратных часов над комнатой, в которой остались досыпать Никич с Эльдаром, истерично дёргалась на ровном месте. Но судя по тому, что дом почти не дышал, время было не больше восьми. Может быть, половина девятого. Илья снова проглотил стон: ему казалось, он даже не уснул — отрубился после очередной философской мысли Эльдара — только пару часов назад. Однако ложиться досыпать было уже поздно. Да и негде: в гостиной второго этажа даже на надувном матрасе под мохнатым пледом, которым мама обычно перекрывала кофейные пятна на белом диване, в обнимку ютились Иринка, Аннушка и Катюха. Диван пустовал. «Женская солидарность, гляньте!» — фыркнул Илья и на цыпочках пересёк гостиную. Дверь комнаты, куда ещё часов в десять поднялись Дашка с Антохой, была ожидаемо заперта; Илья скрипнул зубами. «Ох уж эти отношения на всю жизнь в пятнадцать лет…» — взъерошив помятые, влажные после сна в душной комнате волосы, прошлёпал к лестнице.       Мимоходом стянул с перил светло-серые брюки карго (вроде бы даже собственные) и на ходу оделся, хотя и сомневался, что кто-нибудь будет его разглядывать.       В просторной ванной жалюзи были опущены, потому умываться приходилось в полумраке; за спиной периодически шелестела шторка. В первый раз Илья подпрыгнул на месте, едва не стукнувшись затылком о подзеркальную полку с уходовыми средствами, в остальные — снисходительно выдыхал и сплёвывал зубную пасту вперемешку с безысходностью. Привычку Гарика засыпать после тусовок в ванне он всей душой ненавидел. Не только потому что Гарик занимал такую нужную для всех комнату, но и потому что его невозможно было добудиться.       Илья умылся, пятерней причесал запутавшиеся кудри и решительно отдёрнул шторку. В ванне в позе эмбриона дрых Гарик, весь вечер соревновавшийся с Аннушкой в знании песен Меладзе; рука сама потянулась к душевой лейке. Идея включить ледяную воду на полную и обдать его, чтобы не спал, где попало, казалась соблазнительной. Но за этим непременно последуют трёхэтажная брань, суета, топот по всему дому и вопли «где моя расчёска!», «я вызываю таксу, кто со мной», «я первая в туалет!», «спасите убивают». А гудящая голова, пересохшее горло и почему-то ноющие мышцы требовали ещё хотя бы полчаса тишины.       И стакан холодной воды.       — Живи пока, — хрипло буркнул он и вышел из ванной.       На кухне и в гостиной первого этажа, как обычно, всё было завалено рюкзаками, оплетено проводами, телефонами и фотиками на подзарядке, заставлено пустыми коробками и бутылками. Разве что пахло не едой — вполне себе летом: кто-то с вечера открыл дверь из гостиной на веранду, и по полу стелился холодный утренний ветерок. Маленький телевизор на кухне, видимо, с ночи продолжал показывать какой-то музыкальный канал: экран вспыхивал то ядерно-розовым, то неоново-синим, то белым. Чтобы не слышать даже отголосков недомузыки-недошума, Илья выдернул телевизор из розетки и сполоснул стакан из-под сока. Плеснул воды из графина со встроенным фильтром, всегда стоящего тут же.       — Доброе утро, — едва различимое, не столько дружелюбное, сколько вежливо-насмешливое приветствие в безмолвии пост-тусовочного утра прозвучало громко.       От неожиданности Илья поперхнулся. За спиной едко хихикнули. Илья только дёрнул плечом. Залпом он допил воду, вытер ладонью губы, сполоснул стакан и только потом медленно обернулся, потому что вспомнил, кого на этот раз занесло на их вечеринку.       С углового дивана под широким панорамным окном ему приветственно помахала ладонью Алика и, отставив на стеклянный кофейный столик стакан апельсинового сока, перелистнула страницу какой-то книги.       — Ты уже проснулась? — откашлявшись, крикнул он и налил себе ещё воды.       Алика вскинула брови и сердитой кошкой зашипела, прижимая палец к губам. Илья нахмурился, бросил в стакан пару долек лимона с затерявшегося на столе блюдца и подошёл к ней. Она даже не попыталась скрыть неудовольствие, пока двигалась, чтобы Илья мог присесть хотя бы на ручку дивана, и одними бровями указала в угол дивана. В её ногах валялся Костик, всю ночь обнимавший унитаз под бдительным контролем Никича и Иришки, и с мучением на сплющенном лице прижимал к груди подушку. Илья раздражённо дёрнул щекой и, чтобы Алика не заметила этого, сделал несколько торопливых глотков.       Все знали, что Костик не умеет пить. Однако он из раза в раз пытался доказать обратное. И из раза в раз встречал разгар вечеринки над унитазом. Вчера так вообще превзошёл сам себя: просил Никича намешать ему похитрее, пытался философствовать о любви, выборе и власти и уверял Алику, укоризненно сверлившую его взглядом, что знает, что делает. А потом, выполоскавшись и бахнув сорбента, приполз спать к ней. Илья скривился и аккуратно поставил стакан на столик.       — А ты, значит, его сон караулишь? — прошипел Илья.       Алика вскинула брови и, бережно загнув уголок книги, с холодным осуждением посмотрела на него снизу вверх. Илья никогда не понимал, как она это делает: одним взглядом, неуловимым движением бровей его к месту приколачивает. Но это всегда работало. Вот и теперь он неуютно поёрзал и раздражённо развёл руками:       — Ну а что я не прав, что ли?       — А что мне, с вами спать? — в тон ему прошипела Алика.       — Ну… Нет. Наверное, — Илья почему-то зарделся, схватил стакан со столика и допил воду.       Алика снова открыла книгу. Илья растерянно покрутил стакан в ладонях и осторожно покосился на Алику, изучая. Она неуловимо изменилась за ночь, однако совсем не так, как другие девчонки! Да: от серебристо-чёрного макияжа остались лишь мелкие блестки, въевшиеся в щёки, и крошка туши на скулах, смылась (или съелась?) тёмно-красная помада; чёрное платье по фигуре на тонких бретельках Алика успела сменить на футболку и спортивки. Ни синяков под глазами, ни припухлостей, ни какой-то помятости — ни следа безудержной вечеринки она не оставила.       — Слушай, а где платье? — просипел Илья и нахмурился. — Ну… Красивое. С блёстками на груди.       Алика, не отводя взгляда от книги (хотя так долго читать одну страницу она совершенно точно не могла!), улыбнулась уголком губ и качнула головой:       — Красивое. Спать я в нём не собиралась. Я ж не сумасшедшая.       — Ты не сумасшедшая? — хохотнул Илья. — Поверь мне, сегодня ты убедила всех в обратном.       — Да ну? — хмыкнула она, загибая тот же самый уголок страницы.       — Ты пришла к нам на тусовку. И осталась собой.       — Ты имеешь в виду: не напилась в хлам, не орала караоке и не подкатывала к каждому фикусу?       Отложив книжку, Алика обернулась к Илье со своей неизменно победной ухмылкой. Илья смутился и зачем-то глянул на обложку книги. Это был какой-то северный — не то исландский, не то скандинавский — детектив из тех, какие мама проглатывала за пару часов и оставляла там же, где читала, со вздохом о том, что всё вроде бы по-другому, а вроде бы и всё везде одинаковое.       — Ну и книжку почитала, да… — заботливо, насколько это слово вообще могло относиться к Алике, подоткнув ногами одеяло Костику, протянула она и поднялась. — Кстати, классная книжка. У того, кто её здесь оставил, отличный вкус.       Самодовольная усмешка невольно тронула губы Ильи. Он легко соскочил с ручки дивана и кивнул в сторону распахнутой двери. Алика поняла всё без слов. Босиком, она тем не менее не слышно прошлёпала вслед за ним на веранду и аккуратно прикрыла за ними дверь. Илья отопнул в сторону чьи-то рюкзаки, вытряхнул пепельницу в стоявшее тут же ведро, скомкал серо-голубую сигаретную пачку и навалился на деревянные перила. Утро позолотой заливало запустелый участок, солнечные лучи бликовали на окнах соседского дома, на небе ещё белела луна, а на ярко-зелёной траве и одуванчиках холодными звёздами поблескивали капли росы. Ноги зябли.       Алика на носочках подошла к нему, едва-едва приподняла уголки губ и прислонилась к перилам боком; встала лицом к Илье. У Ильи вспыхнули уши — таким жгучим показался её всегда спокойный, внимательный взгляд, скользивший не то по его лицу, не то по соседскому дому, выглядывавшему из-за белого забора. Он небрежно смахнул муравьишку, заблудившегося в каплях на перилах, и почти беззвучно поинтересовался:       — Ну как тебе?       — Утро красивое, — ровно откликнулась она, даже не глянув вокруг.       — Не придуряйся, — сощурился на мелькавшее за аккуратными деревьями солнце Илья, — ты знаешь, что я имел в виду. Ты в первый раз пришла к нам на тусовку. Мне интересна твоя абсолютно непредвзятая, объективная критическая оценка нашей последней коллективной тусовки.       Илья не удержался: бросил на Алику быстрый взгляд. Она прикусила уголок губы, как будто пыталась сдержать рвущийся наружу смех (а насмехалась она над всеми красиво — красивее, чем смеялась над шутками). Небрежно пожала плечами и показательно загнула мизинец:       — Танцевать на столе полуголой чревато дебильными фотками.       — Я ещё в телефон не заглядывал, — полушёпотом вставил Илья. — Там опять Иринка и её танцы на столе — танцы не для слабых?       — О… Так это уже своего рода традиция! А ещё видосы! Как показал выпускной, Дашка и Мала вообще-то петь не умеют.       Илья скривился, честно пытаясь сдержать смешок и сохранить лицо, но всё-таки прыснул. В ночь выпускного Амалия и Даша, уверенные в своих силах после многократных тусовок с караоке, решили всем — учителям, родителям, директору — показать, как классно умеют петь. Плакали все: кто от смеха, кто от стыда, кто от боли… Только Алика стояла у стены, сложив руки под грудью, и зубоскалила, кидая колючие взгляды то на Костика, мурлыкавшего с Иринкой, то на Илью, классе в восьмом вздыхавшего по Амалии — прям как сейчас.       — Вот, наконец и ты согласен с этим, — не без самодовольства ухмыльнулась она и загнула безымянный палец. — Однако, знаешь, пьяные они поют как-то душевней, что ли.       — А ты чего не пела?       — Меладзе не люблю.       — Ну конечно, тебе Раммштайн подавай… — рассмеялся Илья и помотал головой. — Или, может быть, ты не умеешь?       — Ты меня слушать будешь, или стебать? — Она шагнула к нему и щёлкнула пальцами. — Я для кого тут распинаюсь.       Илья вскинул руки в капитулирующем жесте и развернулся к Алике. Холодные мурашки пронеслись вдоль позвоночника, заставляя зябко передёрнуть плечами. Не то влажная свежесть утра закралась под плотную ткань футболки, тесно прилегавшей к коже, не то взгляд голубых и ясных, как лёд, глаз Алики пробрался до самых костей. Илья приподнял уголки губ в насмешливой полуулыбке:       — Для меня. О, сколько нам открытий чудных готовит алкогольных дух. Я весь внимание.       Алика ещё раз одарила его цепко-колючим взглядом и нарочито медленно загнула средний палец. Солнце сверкнуло на широком серебряном кольце.       — Выпивший мистер харизма становится богом харизмы.       Алике не нужно было называть одноклассника по имени, Илье — угадывать. Никич… Самый харизматичный, самый представительный старшеклассник во всей школе: Илья бы не удивился, если бы узнал, что по нему сохнут не только все девчонки, начиная от шестиклассниц, но и учительницы, даже не сильно молодые. Только не Алика…       Стоило притвориться, что он пропустил это мимо ушей, не придал значения, вот только скептический смешок всё-таки вырывался наружу и как-то сама собой недоверчиво дёрнулась бровь. Алика отвернулась, на редкость неумело пряча усмешку за притворным любованием видами утра. А потом небрежно пожала плечами:       — Он пытался подкатить ко мне шесть раз. И каждый новый раз — лучше предыдущего.       — Интересно, как это.       — Мы решили, что это останется между нами.       Голос Алики был по-прежнему ровным, спокойным, а вот улыбка — откровенно насмешливой. Илья хрустнул пальцами и тут же поспешил спрятать руки в карманы: дурацкая привычка! Алика задумчиво загнула указательный палец, навалилась грудью на перила и, подперев кулаком подбородок, поглядела на небо.       — А ещё, оказывается, слухи не врут, — даже не пытаясь скрыть разочарование за дежурной смешливостью, выдохнула она и на миг обернулась в сторону дома; в сторону гостиной, где отсыпался Костик. — Хорошие мальчики не умеют пить. И много понтуются.       Илья не выдержал: снова хрустнул пальцами и навалился на перила вслед за Аликой, пристроился в полушаге от неё, вдыхая едва различимый запах жасминовых духов. Указательный палец осторожно коснулся кончика хвоста лисёнка, свернувшегося у её локтя. Алика не шелохнулась.       — Ты разочарована?       Она опустила руку и помотала головой:       — Нет. Я ведь вас знаю. Не понимаю, чем ещё вы могли меня удивить.       — Ну некоторые считают, что мы на тусовке — не те же, что в школе, например.       — Да вовсе нет. Ну то есть да… — Алика фыркнула. — Некоторые — ещё хуже.       Илья вскинул брови и замычал солидарно-задумчиво. Язык чесался спросить, кто ещё оправдал самые худшие ожидания Алики и как в её глазах на вечеринке выглядел он сам: излишне глупый, чрезмерно пафосный, слишком мрачный, перебравший с штуками и алкоголем… Илья снова хрустнул пальцами и мотнул головой, пытаясь стряхнуть это навязчивое любопытство, засевшее под кожей сверлящим раздражением. А Алика молчала, смотрела на небо, на полупрозрачные облака, и солнечные лучи мягкими золотистыми пятнами дрожали на её лице.       Без макияжа, в просторной белой футболке и бесформенных штанах, с умиротворённой улыбкой, расслабленно опущенными плечами… Едва ли кому-нибудь ещё доводилось видеть Алику такой — совершенно простой.       А вот ему повезло.       По-настоящему повезло украдкой наблюдать за Аликой, теперь особенно безмятежно глядевшей в переливавшееся всеми оттенками розового небо. Она была как-то по-домашнему свободна, непринуждённа, но по-прежнему безукоризненно хороша. Илья туго моргнул и опасливо коснулся её запястья:       — Ладно. Давай я такси тебе вызову, что ли?       И хотя она коротко вздрогнула, как всегда, испуганная прикосновением, не отодвинулась, а развернулась к нему. На груди сверкнула влагой огромная чёрная буква А — не то 11 «А», не то анархия, не то абсолют, не то просто Алика. Впрочем — Илья не сдержал широкую улыбку — всё это было о ней.       — Зачем такси? — нахмурилась она.       — Ну всё равно сейчас все разъезжаться начнут. У кого самолёт, у кого родители сегодня вечером… — повел плечом Илья, невесомо поглаживая подушечкой пальца её запястье.       — А бардак?       — А что бардак? — нахмурился уже он. — Я приберу.       На недоумевающий взгляд Алики пришлось пояснять, что такова традиция. Илья Муромцев всегда — класса с восьмого-девятого — занимался организацией пространства для вечеринок. В частности: находил квартиру или дом, где их нестройные вопли под караоке, бурные споры и поздравления никому не помешают. Зато не занимался едой, выпивкой и доставкой до места и обратно. О том, что в последние три года он брал с одноклассников за аренду дома маминого ухажёра, Илья благоразумно умолчал.       — Да уж, сложно… — тоненько вздохнула Алика и оглянулась на дом. — Нас ждёт тяжёлый день.       — Нас?       — Не люблю оставлять после себя бардак.       Заправив за ухо прядь волос, Алика вплотную подступила к Илье; он напряжённо вдохнул и туго сглотнул. Почему-то не смел выдохнуть. А она с ласковой и даже несколько материнской улыбкой коснулась кончиками пальцев его плеча.       — Пойдём? Я тебе завтрак сварганю. Будешь гренки? Там пара яиц и молоко какое-никакое в холодильнике среди алкашки завалялись.       И тут же, сжав руку в кулак, отпрянула, как будто сама от себя не ожидала подобного предложения.       Илья ошеломлённо уставился на неё, серьёзную, притворно-суровую, а увидел её мягкой, уютной, домашней, и тоже вздрогнул. «Интересно, ей бы понравилось, что я так… О ней? Или разозлилась бы?» — Илья прикусил губу и сдавленно фыркнул, испугавшись собственных мыслей. Правда, Алика тут же рассмеялась, не больно ущипнув его за плечо:       — Что такое, Муромцев? Что вытаращился? Пойдём. Когда я тебе ещё завтрак стану готовить, а?       — Полагаю, никогда? — сипло переспросил Илья.       Алика ничего не ответила. Только по-доброму сощурилась и, неопределённо качнув головой, легко поднялась обратно в гостиную. Илья проводил её озадаченным взглядом. Не хотелось забегать вперёд и тешить себя ложной, тщетной надеждой, но на мгновение ему показалось, что стена льда между ними действительно дала трещину. Беззвучно рассмеявшись в тихое утро, Илья вприпрыжку кинулся на кухню вслед за Аликой.       Он уже перестал понимать её — интуитивно догадывался, когда и где Алика окажется, как и кому улыбнётся, где-то на квантовом уровне покорялся её едва уловимым движениям души.       И Илье это отчего-то безумно нравилось.