Слепое сердце

      Тобирама Сенджу искренне старался никогда не влюбляться. В мире, в котором он жил, не было места такому возвышенному чувству. Во всяком случае, мужчине почти удалось убедить себя в этом. Его брат женился по расчету, и это был в самом деле выгодный брак, который породнил их с Узумаки и дал дополнительную силу. Хаширама не тяготился браком и проводил время с женой, наслаждаясь ее обществом и редкими беседами на самые разные темы, но это не было любовью. То было подлинное уважение, которое и было важнее всего прочего.       Любовь причиняла много неудобств, порой сжигала живьем изнутри, оставляя за собой пустоту. Пережив это однажды, Тобирама отказывался попадаться вновь в ту же самую ловушку. В первый раз причиной сердечной боли стал носитель проклятого шарингана, его злейший враг, которого Сенджу в итоге сам лично и убил. И это, как он упорно себя убеждал, было правильно. Изуна погиб до того, как они заключили мир и основали Коноху, будь он жив — мира не было бы вовсе. Так что Тобирама поступил правильно, пусть это и причинило ему боль.       Деревня была важнее его душевных терзаний, наследие старшего брата — бесценно, и именно ради этого и жил второй хокаге. И его не беспокоили никакие чувства вплоть до тех пор, пока он не уловил на себе чужой взгляд. Глаза с шаринганом, не такие, как у Изуны, совершенно иные, смотрели на него в те моменты, когда Тобирама был занят своими делами. Но он все же заприметил это.       Не правы были те, кто твердил, что Сенджу ненавидит весь клан Учиха, всех выходцев из него. Тобирама был бы только рад, если бы эти замкнутые люди избавились от своей ненависти и научились жить в мире со всеми, если бы они перестали держаться особняком и привыкли к мысли о том, что они — неотъемлемая часть Конохи. Была ли причиной непомерная гордыня носителей шарингана или же это было влияние давно почившего Мадары — второй хокаге не знал. Но он честно хотел мира в Конохе. Возможно, он пытался доказать это, когда взял под свое крыло юношу по имени Кагами Учиха. Он стал одним из пяти его самых доверенных лиц, несмотря на юный возраст, и одним из самых талантливых подопечных, наравне с Хирузеном Сарутоби и Данзо Шимурой.       Выбор пал именно на Кагами, потому как в его словах и действиях Тобирама никогда не видел ненависти. Юноша почитал свой клан, но все же ставил выше интересы Конохи, это чувствовалось. В итоге Сенджу в самом деле стало все равно, из какого клана этот талантливый молодой человек. Будь все Учихи подобны Кагами, и жизнь была бы проще, и Коноха без сомнений была бы сильнейшей из деревень.       Кагами был скромным, но подающим большие надежды, а его шаринган множество раз оказывался полезным. Зная о том, что юноша сирота, Тобирама искренне постарался стать ему хорошим наставником, не выделяя его, впрочем, из числа других своих учеников. Он всех одинаково ценил, и те об этом знали.       Всякий раз, когда Тобирама ловил на себе взгляд, Кагами считал, что остался незамеченным. Даже шаринган бы ему не помог понять, что Сенджу все осознает, ведь второй хокаге сражался с Учихами большую часть своей жизни и умел их обманывать. Кагами не оценивал его, не пытался выявить слабостей или чего-то вроде этого. Все было куда прозаичнее, куда проще, хотя ситуацию это не облегчало. Прознав о плохих намерениях, Тобирама бы просто отстранил его от себя. Но в текущей ситуации он несколько растерялся.       Подозрения подтвердились, и стало ясно как день, что его молодой подчиненный, едва достигший семнадцати лет и пока еще не располагающий уверенностью в себе, просто влюбился во второго хокаге. Отсюда и взгляды, которые он так отчаянно прятал. Кагами краснел, отворачивался, явно проклинал сам себя за это наваждение, но не мог ничего поделать с происходящим.       Тобирама решил ничего не предпринимать. В конце концов, первая влюбленность имеет свойство проходить, пусть она и запоминается сильнее прочего. У Кагами был шанс жениться, завести детей и воспитать их достойными наследия Хаширамы, не подверженными проклятию ненависти. И это, безусловно, было бы лучшим исходом. Но чем больше времени проходило, тем отчетливее Сенджу начал понимать, что сам ищет общества Кагами, сам смотрит на него и допускает совершенно ненужные мысли. И это уже стало проблемой.       Жизнь шиноби полна опасностей, особенно в такое неспокойное время. Тобирама слишком хорошо понимал, что каждая вылазка может стать последней, каждая миссия — роковой, каждая секунда — финальной. И именно поэтому он не хотел любить. Ведь если бы Изуна так и остался его единственной страстью, было бы намного лучше. Их короткая и кровавая связь была лучшим назиданием, гласившим, что все чувства стоит отбросить прочь. Но ловя на себе взгляд Кагами снова и снова, Сенджу с потрясением осознавал, что любовь бывает и другой — куда более нежной и спокойной, не пожирающей душу целиком. Любовь, что строится не на страсти вперемешку с жаждой победы над противником, а на взаимном доверии и желании защитить. Безусловно, Тобирама хотел защитить всех жителей Конохи, и он бы, не задумываясь, отдал собственную жизнь за каждого из своих учеников, но в этом случае все было несколько иначе. Должно быть, второй хокаге все же попал в ловушку, хотя так старался ее избежать. И вновь Учиха. Пусть и совершенно другой, но все же.       Каждый раз, когда ему приходилось отправлять подчиненных на важные миссии, к Учихе он обращался в последнюю очередь. Просто так оно складывалось. Благодаря шарингану Кагами был особенно хорош в наблюдении, и юноша старался в полной мере, чтобы защищать тыл и направлять своих товарищей. Данзо часто говорил, что завидует его глазам, но словно мимоходом и с улыбкой. Тобирама же молчал, не озвучивая мысль о том, что даже шаринган можно обмануть при должной сноровке.       — Останешься сегодня в деревне. Кто-то пытался выкрасть свитки с запрещенными техниками, надо найти вора.       Кагами тут же кивнул в ответ.       — Да, господин хокаге.       Он вновь получил задание последним. Как и всегда, он не задавал лишних вопросов и выполнял все самым лучшим образом. В нем не было инициативности, как в Хирузене, зато было желание делать все во благо Конохи.       — Иди.       Юноша ушел, а второй хокаге бездумно уставился на закрывшуюся дверь. Он действительно не хотел влюбляться в кого-то, а особенно в Учиху. Это выглядело странно, в конце концов. На ум снова и снова приходил Изуна, с которым они при иных обстоятельствах могли бы быть вместе. Но судьбе было угодно, чтобы один убил другого в бою. А Кагами… с ним все было слишком иначе. Он не позволял себе ничего лишнего, сохранял субординацию, но иногда все же высказывал свое восхищение. Скромно, порой краснея и путаясь в словах, и Тобирама мог бы даже сказать, что находит это вполне милым.       Мужчина поморщился. Не стоило об этом думать, хотя бы потому, что Кагами и правда слишком юн, у него впереди вся жизнь, и ему многое предстоит осознать. А Сенджу уже смирился с тем, что всегда будет один. В этом ведь не было ничего плохого. Хокаге вообще лучше думать об общественной жизни, нежели о своей личной.       Учиха все также краснел, но старался держать лицо, а Тобирама мог поклясться, что Данзо начал все понимать. Отношение Шимуры к происходящему оставалось загадкой для всех, но он хотя бы ничего не озвучивал, и это, безусловно, хорошо.       — Снова шиноби из Облака. Уже во второй раз и в пределах наших границ. Хирузен и Данзо, оставляю это на вас. Не поддавайтесь на провокации и не пересекайте границу.       — Да, господин хокаге!       И вновь Кагами остался последним. Дверь кабинета осталась приоткрыта, а Тобирама ощутил неловкость. Ему не нравилось это чувство, не важно, в какой ситуации он оказывался. Всегда приятнее ощущать полную уверенность в себе и своих действиях.       — А что делать мне?       Сенджу окинул Учиху взглядом. Юноша был невысок, почти на целую голову ниже него самого, его черные волосы закрывали виски и стояли ежиком на макушке, частично закрывая повязку на голове. Единственными чертами, делавшими его немыслимо похожим на Изуну, были именно глаза — такие же черные в обыденности и красные с узором шарингана в моменты их активации. На этом сходства заканчивались.       Тобирама, пожалуй, устал думать обо всем этом. О Кагами, о внимании с его стороны, о том, что это уже начали замечать. Также Сенджу устал повторять себе, что не хотел бы влюбляться. Он ведь и правда этого не хотел, пусть и начал сам думать об ученике постоянно, порой отвлекаясь от важных дел, что совсем уже недопустимо.       — Что с тобой происходит в последнее время, Кагами?       Кагами замер на месте. Раньше Тобирама считал, что Учиха его по каким-то причинам боится. Просто не замечал, как он мило краснеет всякий раз, стоит ему обратиться к нему по имени.       — А что происходит? Я плохо справляюсь? — с явной тревогой в голосе спросил Кагами.       Тобирама мотнул головой. Все-таки это был крайне ответственный парень, который всегда старался все сделать, как лучше.       — Не в этом дело. И мне кажется, ты понимаешь, о чем речь.       Поднявшись на ноги, Сенджу вышел из-за стола. Он все еще не привык к этому самому столу, не привык занимать место хокаге, принадлежавшее раньше его брату. Как не привык и к мысли о том, что его старший брат погиб.       — Простите…       Учиха опустил взгляд. Да, он понял, что да как, понял, что был многократно замечен, так что только и оставалось, что извиняться. Тобирама всегда был строгим человеком, разграничивающим деловые и личные отношения. Кагами прекрасно понимал, что стоило унять собственные чувства и преодолеть непомерное желание постоянно смотреть на второго хокаге. Жизнь шиноби — это множество запретов и мало свободы, особенно, если речь идет о любви.       — Я не злюсь на тебя, Кагами, — как можно мягче сказал Сенджу. — Но мне бы не хотелось, чтобы что-то подобное мешало тебе работать.       Тобирама прекрасно понимал, что порой бывает слишком прямолинейным. Не умел он говорить о подобных вещах, как бы ни старался. Учиха кивнул и нерешительно поднял взгляд.       — Прошу, не переживайте об этом. Я буду выполнять все обязанности самым лучшим образом и никогда вас не подведу.       Он волновался, но говорил более чем уверенно. В который раз Тобирама подумал о том, что все было бы намного проще и лучше для Конохи, будь весь клан Учиха таким, как Кагами.       — Вот и замечательно.       Кагами едва доставал ему макушкой до подбородка, от чего и выглядел обманчиво хрупким. Конечно, второй хокаге знал, что он — отличный боец, сильный и выносливый, но порой можно было обмануться.       — Простите, — юноша сглотнул. — Мне очень стыдно за все это.       Тобирама не изменился в лице. Он всегда умел держать под контролем свои эмоции, чего не скажешь о пока еще совсем юном Кагами, который раскраснелся, судорожно сглатывал и явно хотел провалиться сквозь землю от стыда. А ведь Сенджу не хотел доводить до подобного.       — Перестань извиняться за то, что от тебя не зависело вовсе. Думай о важных вещах.       И это, опять же, было не то, что он на самом деле хотел сказать Учихе. Вот только подходящие слова не шли на ум. Как вообще доносить до Кагами собственные эмоции, на которые Сенджу всегда был ужасно скуп? Мужчина понятия не имел, не умел он говорить о подобном, да и не хотел, что уж там, просто была необходимость все прояснить.       — Так… какое у меня задание? — все же спросил Кагами.       Он старался казаться собранным, но выходило все же неважно.       — У меня нет для тебя задания на сегодня, — отозвался Тобирама. — Ты можешь отдохнуть. Наберись сил и будь готов к завтрашнему дню, есть вероятность, что нам понадобится твой шаринган.       Учиха тут же кивнул.       — Да, господин хокаге.       Он никогда не спорил с решениями Сенджу и в самом деле прикладывал все силы для того, чтобы все сделать как надо. И правда — такой непохожий на весь свой проклятый клан.       — Иди.       Кивнув, Кагами направился в сторону выхода. Его руки слегка подрагивали, наверняка парень все еще сгорал со стыда и чувствовал свою вину, что совсем не хорошо, Тобирама ведь не этого хотел. Если юноша так и уйдет, все станет еще хуже. И потом будет просто глупо возвращаться к этому разговору, момент будет просто упущен. Сенджу пришел к этой мысли ровно в тот момент, когда Кагами взялся за дверную ручку.       — Если хочешь, можешь остаться.       Учиха замер, словно уверенный в том, что ему послышалось, а после обернулся. Его черные волосы встрепенулись и полностью закрыли повязку на голове.       — Что?       Тобирама все также не менялся в лице. В самом деле, кому-то вроде него всегда сложно говорить о своих чувствах.       — Я сказал, что ты можешь остаться здесь, — повторил он. — Со мной. Но только если ты сам этого хочешь.       Кагами услышал его, но определенно не сразу понял смысл сказанных слов. Так и застыл на месте, распахнув свои угольно-черные глаза в недоумении. Тобирама кивнул сам себе. Он понимал, чего хочет, понимал, что их желания совпадают, и в кои-то веки Сенджу просто хотел хоть ненадолго познать вкус той самой, нежной и трепетной любви. Даже если это чувство потом сожжет его целиком и полностью, даже если потом они оба пожалеют. Все его твердые намерения отвергать чувства разбились вдребезги.       — Остаться?       Учиха был растерян, он не верил в то, что осознал. Как долго этот юнец смотрел на хокаге, объятый страстью? Воображал ли он всякие непристойности, пока находился рядом с ним? А ведь юное семнадцатилетнее тело не может не хотеть утех и ласк, и не важно, кого именно возжелает слепое сердце.       — Да.       Тобирама выждал несколько мучительно долгих секунд, словно позволяя Кагами уйти, пока еще не поздно, а после медленно сорвался с места и направился к юноше. Тот растерянно отпустил дверную ручку, смотря на хокаге так, словно узрел божество, с распахнутыми глазами, с задранной головой, с прелестным румянцем на щеках.       — А вы… хотите этого?       Спросив это, юноша сглотнул. Его вид выдавал Учиху с головой: должно быть, одна лишь мысль о хотя бы самой малой близости с Сенджу уже сводила его с ума. Тобирама совершенно не привык быть объектом воздыхания, но ему это, пожалуй, начало нравиться. И то лишь потому, что это был Кагами, которого он хорошо знал и которому доверял. Единственный Учиха, заслуживший его доверие и особое расположение, и второй Учиха, которого Сенджу, сам того не желая, полюбил. Как же прозаично, что жизнь Тобирамы оказалась так плотно связана с этим ненавистным кланом.       — Стал бы я предлагать, если бы не хотел?       Хогаке посмотрел на подчиненного сверху вниз, все еще давая возможность уйти, однако Кагами не сдвинулся с места. Он завороженно проследил за тем, как Сенджу закрыл дверь, а после в тишине щелкнул затвор, дверь оказалась заперта. Никто не смел входить в кабинет второго хокаге без стука, никто бы не посмел ломиться внутрь, если дверь заперта.       — А вы… хотите?       Учиха все также не мог в это поверить. Безусловно, только полное доверие позволило Тобираме быть настолько откровенным. Он бы никогда не сказал подобного Изуне, не позволил бы тому хоть как-то понять, что потерял от него голову. Потому что это — Изуна. С Кагами же все было совершенно иначе.       — Тебе в самом деле порой не достает уверенности в себе.       Они были наедине за запертой дверью в кабинете хокаге. В самом деле, еще каких-то пару месяцев назад Тобирама бы этого не допустил, но, как видно, все имеет обыкновение меняться.       — Простите, — зачем-то выдохнул Кагами.       Он смотрел на Сенджу с таким всепоглощающим восторгом, что мужчина просто не удержался и протянул вперед руку. Тобирама не знал, с чего стоит начинать, а потому просто решил положиться на чутье. Кончики пальцев коснулись темных волос. Кагами все также стоял перед ним, замерев, задрав голову, дабы смотреть на его лицо. Как только пятерня зарылась в его волосы, пройдясь по повязке к макушке, юноша выдохнул. Он вдруг показался Сенджу настолько беспомощным и хрупким, несмотря на то, что уж его-то ученик просто не мог быть слабаком.       Тобирама чуть склонил голову к нему, но к его большому удивлению Кагами среагировал шустрее: он резко схватился руками за ворот белого хаори и дернул хокаге на себя, а сам потянулся вверх на цыпочках. В самый последний момент Сенджу отстраненно подумал о том, что такая значительная разница в росте сопряжена с определенными неудобствами. Впрочем, эта мысль быстро померкла, когда Кагами стремительно прижался к его губам своими. Он действовал интуитивно, в этом первом поцелуе слишком отчетливо ощущалось полное отсутствие опыта, но Тобираме этого было более чем достаточно. Опустив руки ниже, он обхватил талию Кагами и прижал его к себе, ощущая горячность юного тела и всю ту страсть, что охватила этого парня.       Всегда холодный и отстраненный, Сенджу и правда не привык к подобному, но тело уже остро реагировало на происходящее. Он ощутил волны жара, ощутил, как кровь стремительно приливает к паху. Словно сам стал снова неопытным юнцом. Впрочем, разница в росте в самом деле начала сказываться. Тобирама почувствовал, как Кагами становится все более настойчивым в поцелуе, а потому приоткрыл рот, позволяя юноше делать то, что тот хочет. Вместе с тем он осторожно подтолкнул Учиху в сторону, ориентируясь с закрытыми глазами и интуитивно направляя его в сторону стола.       Всем этим манипуляциям Кагами легко поддался, и в этом тоже чувствовалось доверие. Он был немыслимо открыт в своих желаниях, немыслимо искренен в своих порывах, и это подкупало. Едва нашарив ладонью край стола, Тобирама без раздумий оторвал Учиху от пола, чтобы усадить его на ровную поверхность. Парень выдохнул, оторвавшись от его губ, а потом снова прижался к нему, не выпуская из побелевших пальцев ворот хаори. Теперь они были практически на одном уровне. Сенджу удовлетворённо выдохнул сквозь поцелуй, ощутив, как Учиха прижимается к нему, обхватывает ногами его талию и охотно реагирует на прикосновения к себе.       Такой горячий и распаленный. Не зря говорят, что в юном теле всегда много страсти и желания.       В какой-то момент Тобирама все же разорвал поцелуй, дабы перевести дух. Кагами тяжело дышал, но и не думал отпускать его из своей крепкой хватки. Едва его губы коснулись щеки Сенджу, хокаге осознал, что, несмотря на всю горячность, Учиха все еще сильно волнуется и боится. Хотя стоило ли ожидать иного, ведь он так молод, к тому же привыкший держать строгую субординацию с наставником. Подобные отношения никогда не должны пересекать черту, и Тобирама действительно не хотел допускать подобного. Но сдержаться не вышло.       — Господин хокаге…       Голос Кагами прозвучал хрипло, отражая его состояние в полной мере. Сенджу заглянул в его темные глаза, немного мутные теперь от возбуждения. Юноша дышал ртом, распахнутые губы чуть подрагивали, маня вновь прижаться к ним поцелуем.       — Что такое?       Тобирама с трудом узнал свой севший голос. Подумать только, как на него повлиял один только поцелуй.       — Можно мне…       Учиха выглядел так, словно и сам был потрясен своей смелостью. Его ладонь скользнула по шее Тобирамы к волосам, а мужчина как-то интуитивно понял, что от него хотят. Оторвав правую руку от плеча юноши, хокаге снял с головы хаппури, так что белые волосы тут же коснулись лба. В следующий момент Сенджу замер, все еще держа хаппури и ощущая трепетные прикосновения к лицу. Кагами восторженно прошелся губами по его скулам, потом ниже, к подбородку. Его ладони все еще слегка подрагивали, и это было по-своему очень мило, даже трогательно.       Губы сомкнулись на выпирающем кадыке. Тобирама невольно прикусил губу и зарылся пальцами в темные волосы Учихи, наслаждаясь их мягкостью. На удивление мягкие и гладкие, у Изуны они были жесткими и непослушными. Мужчина мотнул головой, сам себя поругав за то, что вообще подумал об Изуне, пока он с Кагами. Юноша увлеченно выцеловывал ему шею, а сам Сенджу ощутил болезненное давление на уровне паха. Плоть реагировала весьма остро, что не странно.       — Кагами, ты уверен, что хочешь этого?       Что ни говори, а держать эмоции под контролем Тобирама умел. И если бы Учиха хоть намеком показал, что не хочет близости с ним, хокаге быстро взял бы себя в руки. Впрочем, Кагами, кажется, вообще не услышал его вопрос. Он осторожно потянул ниже ворот хаори. Едва его губы сомкнулись на ключице, по телу Сенджу прошлась легкая волна удовольствия.       Решив, что это можно принять за согласие, Тобирама обхватил руками тяжелый форменный жилет Кагами и потянул молнию вниз. Учиха заметил это лишь в тот момент, когда с него уже стягивали элемент одежды. Он с готовностью потянул руки назад, а едва жилет оказался на столе, сам обхватил полы своей черной футболки с вышитым на спине символом своего клана и снял ее.       Не успел Сенджу на него толком посмотреть, как юноша снова прижался к его торсу, все такой же разгоряченный и переполненный страстью. Тобирама провел ладонями по его спине, отвечая на поцелуй, ощущая дрожь чужого тела, его волнение. Для неопытного юнца Кагами был весьма активен, он смело дал понять, чего хочет, так что хокаге, приняв это как данность, снял с себя хаори, не разрывая поцелуй. Получилось не очень быстро, но вот белоснежная ткань оказалась где-то на столе. Избавлять себя от кимоно ему не пришлось — Кагами уже дернул пояс, спешно его расстегивая, а потом просто стянул с сильного, испещренного шрамами белокожего тела легкую ткань.       Теперь, когда они касались друг друга обнаженной разгоряченной кожей, ощущения стали еще острее. Руки Учихи заскользили по торсу Тобирамы, словно изучая каждый миллиметр немного шершавой кожи. Он замер, добравшись до фундоши, и Сенджу отчетливо видел, как его лицо вмиг раскраснелось, уши стали пунцовыми.       На то, чтобы избавить себя от штанов, Кагами потребовалось несколько долгих секунд, Тобирама с фундоши справился куда быстрее. Кагами уставился на его возбужденное естество, но тут же отвел взгляд. Впрочем, напуганным он выглядел меньше, чем возбужденным, а решительность в его глазах радовала Сенджу.       А когда они снова вжались друг в друга, млея от прикосновений, целуя друг друга и откровенно наслаждаясь этой малостью, Учиха совершенно неожиданно обхватил руками шею хокаге, вжался в него с толикой отчаяния, словно чего-то испугался. Тобирама замер, ощутив это. Юношу трясло.       — Что такое?       Думать адекватно было сложно, потому как от плотных объятий они вжимались друг в друга крепкими от возбуждения членами. Чувствительная кожа реагировала остро, мешая сохранять рассудок, но у Тобирамы все же получилось.       — Пожалуйста…       Сенджу попытался посмотреть в лицо Кагами, но разорвать объятия не удалось, уж очень Учиха крепко в него вцепился. Хокаге мог ощутить бешеное биение его сердца.       — Что ты хочешь? Скажи мне.       Он ощутил немыслимую важность этого момента. Да, с Кагами с самого начала все было не так, как с Изуной. И дело вовсе не в его молодости. Он сам был совершенно другим, таким непохожим на остальных представителей своего клана. И все же одна характерная для Учих черта у него была: никто не умел любить сильнее и отчаяннее, чем эти люди, никто не мог так сильно посвятить себя этому чувству. Наверное потому Тобирама и ощущал себя слишком холодным и отстраненным для Кагами. Он, возможно, никогда в жизни не сможет ответить этому юноше той взаимностью, которую Учиха заслуживал.       — Я хочу… — его голос сорвался. — Я хочу принадлежать вам… не только душой, но и телом… пожалуйста…       В его словах сквозила кристальная честность. Сенджу с трудом осознал это, а после и сам обхватил талию Кагами, обнимая его. У парня была такая нежная смуглая кожа, пока еще мало шрамов, мало боевых ран, а потому мало потрясений, что могли бы изранить его сердце. Почему-то именно в этот момент хокаге подумал о том, что сам уйдет из жизни первым. Совершенно неуместная, странная для такой ситуации мысль ненадолго охладила пыл.       — Хорошо.       Кагами все же ослабил хватку, осознав, что был услышан, что смог сказать слова, за которые хотелось сгореть от стыда, и уже после он ощутил горячие поцелуи на своей коже. Тобирама больше не хотел думать о субординации, предопределенности, правильности и взвешенности решений — вообще ни о чем. Он оставит для Учихи одно обязательство, которое тот обязан будет выполнить — в случае смерти хокаге, Кагами должен будет жениться, завести потомство и жить полной жизнью, как бы тяжело ему это не далось. Сенджу, который сам никогда не хотел быть отцом, искренне хотел, чтобы дети были у такого человека, как Кагами. Он сможет дать правильное воспитание, сможет дать Конохе таких же замечательных шиноби, как он сам. Как бы тяжело ни было, придется постараться.       На этом все более-менее адекватные мысли просто оборвались. Сенджу запустил руку меж их телами, обхватив пальцами член Кагами, а потом прижав его к своему, заключив их в крепкую хватку ладони. От этих манипуляций было немыслимо приятно, но этого уже было слишком мало. Они оба сгорали от желания.       Кагами обхватил руками лицо Тобирамы, теперь уже смотря ему в глаза.       — Я люблю вас.       Сказав это, он вновь раскраснелся и поспешил уткнуться лбом в чужое плечо. Сенджу не имел много опыта в подобных делах. Он никогда этого не показывал, но его охватывало волнение, порой граничащее с легкой паникой всякий раз, когда любовник доверялся ему в полной мере, отдавал себя без остатка, ожидая бережного к себе отношения. И не важно, шла ли речь о ни к чему не обязывающей связи или же это была настоящая, всепоглощающая любовь.       И снова Тобирама невольно вспомнил Изуну. А ведь с ним и правда все было иначе — животная страсть в пылу сражения, а потом быстрый и грубый секс вдали от лишних глаз. Не любовь, а обоюдная необходимость, наваждение с примесью жажды крови. Изуна не позволял ему нависать над собой, подминать себя или брать в крепкую хватку, он царапал его ногтями, говорил в пылу страсти бранные слова, ругался по поводу и без, а еще никогда не позволял Сенджу себя растягивать. Не было между ними ни грамма доверия, никогда.       Кагами опрокинулся спиной на стол. Он тяжело дышал, ловя ртом воздух, такой открытый перед Тобирамой, с разведенными в стороны ногами и испариной на лбу. Вытащив влажные от масла пальцы из плотно сжимающего теплого отверстия, Сенджу глубоко вдохнул. Учиха был прекрасен настолько, что второй хокаге сам едва не начал теряться. Решив, что тянуть с основным и дальше просто невозможно, он провел пальцами по своему влажному от естественной смазки члену.       Посмотрев на него, Учиха с шумом сглотнул. Он был готов, Тобирама это понимал, но все равно старался не спешить. Кагами развел ноги шире и тут же спрятал взгляд за ладонью, все еще слишком смущенный от того, что оказался обнаженным перед вторым хокаге в настолько откровенной позе. Словно не только тело, но и душа распахнута и готова принять в себя Тобираму.       Впрочем, Кагами ведь сам этого и хотел.       Сенджу приставил головку члена к анусу, а потом неспешно толкнулся вперед. Плотные мышцы поддавались, пусть и неохотно. Учиха схватился за волосы. В первый раз всегда больно, и юноша это понимал, а потому терпел. Тобирама медленно вошел в него на половину, выждал несколько секунд, а потом продолжил. Как только светлые паховые волоски соприкоснулись с подтянувшимися яичками Кагами, Сенджу замер. Давление мышц просто сводило с ума, доставляя потрясающие ощущения. Учиха тут же обхватил ногами его талию, все еще стараясь привыкнуть к таким новым для себя ощущениям, к смеси боли и наслаждения.       Сенджу выждал время и двинулся чуть назад, вышел на половину и сразу двинулся вперед, постепенно выравнивая темп. Кагами все еще не убирал ладонь с раскрасневшегося лица. Боль постепенно притуплялась. В какой-то момент он просто подскочил с места и снова сжал хокаге в своих крепких объятиях.       — Люблю… люблю… — повторил он.       Тобирама понял, что еще немного и хваленая выдержка его просто подведет. Он обнял Учиху и стал двигаться в нем активнее, ощущая то и дело вжимающийся в низ живота влажный член юноши. Наверное, подумал он, это и значит принадлежать друг другу полностью, всецело, как душой, так и телом. И в этот момент Сенджу действительно было плевать на то, что он так отчаянно не хотел влюбляться. Что уж тут поделаешь, у чувств свои правила, а сердце всегда слепо, оно не подвластно разуму.

***

      Данзо Шимура нашел Кагами у одного из обелисков уже ближе к вечеру. Ему совсем недавно исполнилось двадцать пять, но Учиха казался старше этого возраста. С тех самых пор, как погиб второй хокаге, в нем что-то навсегда изменилось, и Данзо мог только догадываться, в чем тут дело. Он знал, видел сам лично, что Кагами проводил с Тобирамой особенно много времени наедине, что они явно близки, но об этом не принято было распространяться. Хирузен тоже что-то понимал и хранил молчание.       — Вот ты где.       Они не были друзьями, просто товарищи по команде, не более того, а с тех пор, как они потеряли наставника, Кагами и вовсе отстранился от всех. Шимура думал, что это временно, что скоро все пройдет. Но нет, не прошло. Учиха женился, но этот брак тоже ничего не изменил. Он не любил жену, но относился к ней уважительно, зато любил сына. Но даже сын не был в силах привести его в былое состояние, вернуть на его лицо прежнюю улыбку.       — Данзо, ты искал меня?       Шимура пожал плечами.       — Просто переживал, ты опять пропал.       На самом деле Данзо всегда знал, где его искать. С тех пор, как не стало Тобирамы, они оба часто приходили к обелиску, под которым была могила второго хокаге. И если сам Данзо приходил из чувства обиды на то, что наставник назначил третьим хокаге не его, а Сарутоби, то у Кагами были иные причины.       — Прости, что заставил поволноваться.       Голос у Учихи тоже стал каким-то бесцветным, неживым. Он давно уже не жил, а просто существовал.       — Все нормально, — сказал Шимура. Он посмотрел на товарища: — Ведь нормально же?       Тот кивнул.       — Да, конечно.       Но ничего не было нормально, и Данзо это понимал. Кагами и сам не хотел жить, он был словно сломанная кукла, которую уже никогда не починишь. А все потому, что шиноби нельзя любить, каким бы порой слепым ни было сердце.