Требуется универсал

      Есть у меня один клиент — Петр Алексеевич. Серьезный и деловой мужик, вроде бы директор какой-то рекламной конторы. Я иногда вообще понять не могу, что он в нашем скромном барбершопе среднего класса забыл? Помещение я арендую поближе к универу, ориентируюсь на студентов с «международных отношений», спасибо Black Star Burger, в моду среди четких ребят наконец вошли классические андеркаты и разные виды фейдов, и клиентов у меня хоть совочком греби. Рядом цветочный и кофейня — отличное соседство, улица как с картинки, молодежь такое любит. Бабы фоткаются на фоне наших окон, на лавочках для курения. К лету в кофейне террасу делают, и там народ попивает фраппучино на кокосовом молочке, прогуливая пары. Короче, мажоры-хайпожоры, тиктокеры, инстасамочки. Ну и все остальные, нормальные люди. Ко мне постоянники стабильно раз в один-два месяца заглядывают.       А Петр Алексеевич — птица иного пера, ему раз в неделю надо, чтобы щека на щеку, губа об губу, волосок к волоску. У него костюм, поди, стоит как зарплата, которую я плачу Джею, администраторше Маринке и стажеру вместе взятым. И повадился же ходить только ко мне, уже месяца три точно.       Приедет часов так в шесть — по записи, само собой, и я готов его от бороды до макушки обработать — капельки в уши пихнет и сидит трещит по своим директорским вопросам. Я долго думал, кто же так поздно-то работой занимается? Хотя сам я открыт стабильно до девяти, а то и до десяти. Потом прислушиваться стал не к Nickelback в колонках, а к Петру под машинкой. Дошло наконец, что у него клиенты из пиндостана, у них там разница часов десять. Вот и получается, типа, город засыпает — просыпается мафия.       Но не это колышет меня уже десятую неделю подряд. Петр Алексеевич разговаривает очень необычно. Ровными деловыми интонациями, как будто по листочку на заседании в Госдуме читает на камеру. Но иногда как повысит голос, рявкнет на невидимого собеседника, будто тот у него в голове с тараканами поссорился — у меня аж опаска дергается в такие моменты — «Митя, все хуйня, давай по новой».       — Петр Алексеевич, я вас чуть не обрезал!       — Ничего-ничего, Митюш, я слежу. И, Саша, никаких им рефандов! Работа выполнена, кейс сдан, в контракте указано, что подобные правки после согласования драфтов будут идти отдельным инвойсом, ну что ты как маленький! Митюш, еще можешь мне концы зализать, ну как ты умеешь. Да, Саш, я здесь.       Ладно, я привык, что посетители, не владеющие терминологией, как только ни издеваются над описанием своей стрижки. Самые одаренные просто показывают фотку в смартфоне. Петр Алексеевич когда первый раз ко мне пришел, я сначала понять не мог, что ему надо: то «ёжиком в заду сделать», то «мохнорылость убрать».       Довольно быстро я с ним сработался, когда честно признался, что его предыдущий мастер завалил форму, и я просто сейчас все исправлю так, как вижу. Мое предложение его почему-то устроило, мол, «я вам доверяю как профессионал профессионалу». ***       Но к чему я до сих пор привыкнуть не могу — это к его ласкательному «Митюше». Потому, что «Митюша» я под метр восемьдесят, и только у бабули, и разница в росте у меня с ба составляет сантиметров тридцать. Вот такой я большой внучек, да еще и с гейскими замашками. В общем, и растишка, и растишишка — все при мне.       В очередной раз не выдерживаю и, когда mr. Chief Executive Officer* завершает разговор, осторожно интересуюсь:       — Петр Алексеевич, а почему вы меня «Митюшей» все время называете? Мне, конечно, приятно, но все же любопытно. Так-то я Дмитрий обычно.       — Ну как же, Митюш, — вздыхает мой респектабельный клиент, которому я старательно «зализываю» волосы на пробор, — потому что Петя идет на митинг…       — А Митя идет на петтинг, — задумавшись в процессе укладки, я неосознанно заканчиваю за него эту фразу, а Петр Алексеевич шевелит квадратным плечом, как бы случайно задевая моего товарища в брюках под рабочим фартуком. ***       И так каждую неделю. Мы с Петром Алексеевичем и его непринужденностью играем в какие-то странные игры, правил которых я не понимаю. То он на полном серьезе просит оставить ему сзади «кончик» — так он называет маленький завиток внизу затылка, а я ему потом полчаса доказываю, что «все кончики должны быть спереди». На другой неделе он зацикливается на своей бороде:       — Митюш, а может, мне усы совсем убрать, как думаешь? Не знаешь, без усов целоваться лучше? — а потом поднимает на меня такой озадаченный взгляд из кресла, что мне вместо машинки хочется маркер в руки взять и начать рисовать ему статистические графики в форме члена, потому что от невинных фраз яйца тяжелеют и ноют, как бы намекая, что хозяин давненько не уделял им внимания.       — По-разному бывает, кому как. Мне вот все равно… то есть…       Петр Алексеевич смотрит на мой идеально уложенный томбой с серой тонировкой, затем на чисто выбритый подбородок, будто примеряется к губам, и вздыхает так печально, что мне тут же хочется доказать ему, что сосаться и с усами, и без усов, и без трусов — все одинаково приятно, лишь бы было желание. ***       Фейлю каждый его визит, но он все равно исправно приходит. Наверное, офис где-то рядом, иначе давно бы уже сменил мастера на не такого жопорукого.       — Финишируем как обычно? — уточняю, чтобы не звенеть яйцами в неловком молчании.       — Да, намеси мне, пожалуйста, туда глины.       Когда я беру укладочное средство с полки и отвинчиваю крышку, у меня дергается рука. Вместо твердой, как хрен в моих штанах, глины, я по ошибке схватил жидкий бальзам, и словно в замедленной съемке, баночка падает на грудь Петра Алексеевича, вымазывая густыми белесыми каплями парикмахерскую накидку.       — Ой… Извините, я вам на пеньюар набрызгал, сейчас подотру.       Собираю подтеки салфеткой, потом медленно и деликатно зачерпываю из нужной баночки плотное средство средним пальцем и растираю его в ладонях. На лице у Петра Алексеевича при этом непроницаемый кирпич, но там, под черной бородой, явно проглядывается некая розоватость. Хотя порой мне кажется, что не розоватость, а голубоватость, и не проглядывается, а сверкает в мою сторону живописным взглядом. И если обычно «кирпич» означает, что въезд запрещен, то знак на лице Петра будто намекает, что проезд разрешен, необходим, а кондуктор очень спешит. ***       — Вжикни меня сегодня по-быстрому, я тороплюсь.       Каждое его слово порождает в голове похабные картинки. Мне уже давно хочется его вжикнуть, так что от визита до визита я стригу мужикам ёжики, как в тумане. Через пару месяцев у ба юбилей, и я понимаю, что сейчас самое время начать подыскивать мастера на смену, чтобы спокойно устроить себе небольшие выходные, потому что вот так просто взять и уйти в отпуск и бросить свой шоп на произвол подчиненных я не могу. ***       Новый визит Петра начинается с тяжелого молчания. Уточнив, что ему нужно «дровосека, как всегда», я приступаю к работе, водя «тачкой по газону». Через несколько минут Петр Алексеевич вкрадчиво спрашивает:       — Митюш, а что у вас за объявление висит на двери такое странное?       — А, объявление… Это я себе третьего ищу, с опытом… — сосредоточенно закусив нижнюю губу, колдую над идеальным переходом.       Бородатое лицо подозрительно мрачно молчит, и я объясняю:       — Вдвоем с Джеем мы уже не справляемся, а стажер наш только на полставки, полы подметает, головы моет и дедушек стрижет — он еще студент.       — А.       Петр Алексеевич задумчиво дышит, потом шевелится и уточняет:       — Так ты мастера-парикмахера ищешь?       — Да… У вас есть кто-то?       — Нет, мой дорогой, иначе я бы к тебе не ходил.       Молчу, накидываю ему черный пеньюар, пальцами слегка поворачиваю его голову, отмечая, где нужно подровнять.       — Я просто… А, ладно. Ничего, продолжай. Покажи мне потом еще раз, пожалуйста, как укладываться, а то по утрам иногда стоит так, что не знаешь, куда это деть — ни в зад, ни вперед.       Я сокрушенно качаю головой:       — Если стрижка не ложится сама, значит, мне руки, как плохому мастеру, надо оторвать.       — Какое оторвать, что ты, Митюш, твои руки просто восхитительны. Целовать!       Он смотрит на татуировки с карточными мастями на фалангах моих пальцев и вдруг неосознанно облизывает губы. Кажется, у меня уже дергается глаз, я ничего не понимаю.       — Ты когда мне массаж ими делаешь… У меня мурашки по шее прямо к пояснице бегут. Во время мытья головы…       — А! Массаж-то, — нервно смеюсь я. — Это обязательная услуга при мытье… Головы… Хотите, я вам сделаю прямо сейчас?       — У меня встреча с партнерами через полчаса, давай в конце недели я к тебе забегу.       После того, как Петр уходит, я выскакиваю наружу, чтобы свежим взглядом еще раз оценить свое объявление, и срываю его ко всем херам — как я мог так облажаться и пропустить то главное, что, собственно, требуется нашему салону — слово «парикмахер»?! А универсал требуется уже мне лично, и не без великого участия Петра и его чертовых еженедельных митингов и словесных петтингов со мной. ***       — Дим, твой краш неожиданно попросился на пятницу, у тебя как раз после обеда пока ещё никого, я поставила.       Маринка берет маленькую карамельку из круглой вазочки и закидывает себе в рот, улыбаясь мне как-то особенно хитро:       — На полшестого. Справишься один?       — Ну и?..       — Можно, я пораньше уйду? Мне с ребенком на день рождения к его однокласснику нужно.       — Да иди уж, справимся. Постой, а Джей?       — У Джея две стрижки во второй половине, потом он идет на какой-то концерт, ты же знаешь, у него группа. Стажер еще на больничном. ***       В пятницу я почему-то нервничаю особенно сильно. Успеваю поесть в обед, а потом до заветных полшестого в салоне шпарит нон-стоп, волосы летят, машинки жужжат, тренькает колокольчик на двери. Даже не замечаю, как сливается Джей, за ним — Маринка, и я остаюсь один, а через полчаса, тютелька в тютельку, приходит Петр Алексеевич. Почему-то не в пиджаке и на этот раз без извечных капелек в ушах.       — Привет, Митюш, — бахается в кресло по-свойски, даже как-то расслабленно. — Мне сегодня только зад слегка приподнять.       — Какой вы сегодня ненапряжный! — комментарий вырывается сам собой.       — Да завтра выходной, а у партнеров национальный праздник, такой вечер спокойный редко бывает. Так хорошо, что я к тебе пришел сегодня.       А вот я-то как раз весь дергаюсь. Пытаюсь настроиться на рабочий ритм:       — Да… Мне тоже хорошо… Ну что, головку помоем? Я вам и помассирую немного, как вы любите.       Петр глядит на меня помутневшим взглядом, а потом как-то слишком медленно идет к парикмахерской мойке. По пути стараюсь поддержать беседу:       — Знаете, у нас вот тоже сегодня спокойно так, — как будто если я это скажу, то сам перестану дергаться, — по записи больше никого, коллеги отпросились, так что до конца рабочей смены я вряд ли сегодня кого-то еще возьму, кроме вас. Можем не торопиться.       Петр полуложится в кресло, я приподнимаю его затылок, накидываю ему на плечи полотенце и направляюсь к полке с шампунями, но внезапно он резко дергает меня на себя, и я Пизанской башней падаю на его крепкие колени.       — Ну наконец-то, блядь! — рычит мне в ухо.       Жмет мое бедро до боли, я аж вскрикиваю. Вся его расслабленность резко куда-то делась, чует моя задница, что сейчас Петр Алексеевич снова будет решать свои рабочие вопросы, только теперь уже со мной. Я столько раз трогал его лицо, что по привычке достаю из нагрудного кармана складную расческу для усов и заботливо причесываю растрепавшиеся на его бороде пряди.       — Тут еще височки немного отросли уже, — бормочу что-то, сидя у него на коленях.       — Митя! Ты мне мозги не пудри. Хоть сегодня чикаться-то будем или как?       — А как… Как вы хотите сегодня?       — Вот так, — севшим голосом отвечает Петр и проводит на мне свое тестирование, каково ему целоваться с усами.       Заключение могу сделать следующее: язык к языку, стояк к стояку, а сам я — ку-ку. Вскакиваю, лечу до входной двери, закрываю нас изнутри. Отключаю нафиг телефон. Свет в зале тоже выключаю, и мы погружаемся в вечерний полумрак, освещенный только вывеской сквозь окна и фонарями с улицы. Когда возвращаюсь, Петр уже сидит в дальнем углу за ширмой на диванчике «Честер» с каретной стяжкой и теребит в руках салонное полотенце. Я подхожу ближе, и он утыкается носом в мой фартук.       — Как же ты, Митюша, достал меня… Трешься вокруг, — говорит он, высвобождая мой член из брюк.       Берет его в рот, поднырнув под фартук, и причмокивает от явного удовольствия.       Я порчу пальцами его укладку — все равно потом сделаю лучше, чем было. Длинные пряди падают на лоб, превращая Петра в какого-то растрепанного боем викинга, и он с глухим хрипом выжимает из меня возбуждение, насаживаясь ртом до основания. Головкой чувствую, что я у него в горле, меня трясет, едва стою, забыв, что мы вообще тут делали, а он уже одной рукой взвешивает мои яйца, шаря указательным пальцем по промежности вокруг ануса.       Сам не замечаю, как начинаю привычными движениями массировать ему голову, спускаясь к шее, затем нежно глажу возле ушей. Петр утробно мурчит от удовольствия, и эта вибрация приносит мне неописуемый и быстрый оргазм.       — Извините… я вам опять «на пеньюар набрызгал», — отшучиваюсь своей же фразой и виновато кидаюсь за салфеткой, но властный хват за бедра не дает выбраться из его объятий. Моя сперма блестит на его губах и бороде, а он только тяжело дышит, ничуть не смущаясь, бешеными глазами глядит прямо в мои. Вытирает лицо клиентским полотенцем — ну все, теперь оно уже персональное.       — Я тебя, блядь, Митюша, уже какую неделю прощупываю, хоть бы знак какой подал!       — Так вас не поймешь, то ли вы о стрижке, то ли о том самом…       — О том самом, тормоз ты!       — У меня же таких, как вы, полгорода…       — Чего?! Какие еще полгорода?       — Нет, то есть, такие загадочные описания, я их каждый день слышу.       — Ну вот теперь слушай прямым текстом, я тебя сейчас трахну прямо здесь, на полу, на мойке, разъебу, блядь, к херам, чтоб ты знал, как меня помучил!       От его грозных интонаций у меня все сжимается, но тут же расслабляется, когда он горячо дышит мне на пупок и покусывает живот. Изнутри накатывает волна возмущения, и я вместо нежных поглаживаний грубо оттягиваю его за волосы, заставляя смотреть мне в глаза и открыть шею:       — Да кто кого еще мучил! Серьезный, блядь, господин генеральный директор, а прямо сказать не мог, все вокруг да около — «сделай мне в заду чисто», «у меня по утрам торчит»! Сам тебя нахрен выебу, Петр, блядь, Алексеевич!       Дергаю за грудки на себя и впечатываю грудью в стену рядом с дверью в туалет — там у нас слепое пятно, с улицы не видно. Жму его коленом под зад и локтем в спину, а свободной рукой прямо через пояс его джинсов пробираюсь к заднице. Мы примерно одной комплекции, все, что меня до этого тормозило — социальные статусы, но теперь, когда деловой Петр взял у меня в рот, он уже больше не Алексеевич.       — Митя сегодня идет на петтинг… а Петя сегодня… Идет на хуй, ясно?!       — Ахм… Да, Митюша… Да, мой хороший.       — Ширинку расстегни.       Петр слушается, и ворочать рукой в тесных джинсах становится легче. Нащупываю его полужопия, с удовольствием сжимаю, щиплю ближе к внутренней стороне, прижимаюсь к нему пахом, двигая бедрами вверх и вниз, дразнясь, потираясь членом о ложбинку между ягодицами. Через несколько минут эрекция снова на месте, я задираю рабочий фартук, наскоро смазываю головку слюной и вдавливаюсь в бедра Петра.       — Хннх… Митя, мне зад оголить и можно без окантовки, прям сразу, — сообщает он, и я проталкиваю член в очевидно подготовленный анус.       Петр немного отводит бедра назад, упираясь в стену, и шумно дышит на каждом толчке, периодически на особо сильных движениях мычит поверженным зверем. Мне это нравится. Левой рукой обхватываю его поперек груди, правой нахожу его мокрый от смазки член.       — Спереди хозяйство тоже в порядок приведем?       — А-ах… да, пожалуйста, черт возьми, да…       Мы кончаем почти одновременно — когда он выстреливает на стену, сжимая меня изнутри так сильно, что трудно соображать, я все же успеваю вытащить и за пару широких движений руки додрочить себе, глядя на его развратно торчащий из-под одежды зад.       Кажется, кто-то подергал входную дверь, но мне все равно. Петр разворачивается ко мне и присасывается к губам, от его усов и правда хочется чихать, но язык приятнее, а ладонь на моем затылке не дает мне высвободиться.       — Блядский барбер, своих клиентов с полуслова понимает, а тут с получлена пришлось объяснять… Намекнул бы, что ты в теме, я бы не ходил к тебе раз в неделю, как идиот.       — Не ходил бы?..       — Я бы раз в день ходил, Митюша, входил бы и выходил, если бы только раньше знал, что тебе универсал требуется.       — Уже не требуется, — улыбаюсь я. — Теперь только парикмахер.       — С этим мы разберемся, — отвечает он рабочим тоном, застегивая джинсы. — Ну что, головку-то мне помоешь? И укладку, пожалуйста, — в ресторан надо в приличном виде идти, все-таки.       — Ты еще куда-то после меня собрался?       — Да, и себя тоже уложи заодно. Я же говорю, у меня сегодня спокойный вечер. Жрать с тобой пойдем, Митюша, — он треплет меня по щеке и тут же уже отвечает кому-то в невесть откуда взявшийся смартфон: — Рита, найди мне столик в каком-нибудь нормальном ресторане через полтора часа. В любом, Рита, в любом! Отзывы не забудь посмотреть, что ж тебя всему учить-то надо…       Кажется, у меня только что стало на одного клиента меньше, но количество Петров Алексеевичей в моей жизни осталось прежним.