when you kiss my lips, you'll make it stick

      Я ненавижу то, как трудно ненавидеть его.       Почти невозможно, правда. И это чертовски бесит меня. Гладкая молочно-карамельная кожа, карие убийственные глаза, обведенные красными и фиолетовыми кругами от бессонницы, странно надутые губы, как у куклы, в которую втыкают маленькую пластиковую бутылочку.       Он разрушает меня, превращая в метафизическую пыль, когда хвастается своим костюмом, материалом, усовершенствованиями и чертовым трекером в руке — в моей, блять, руке — и я хочу засунуть пальцы ему в рот. Хочу держать его мальчишескую челюсть в одной руке и медленно проводить пальцами по этим рычащим надутым губам. Я представляю себе испуганный звук, который он издаст, низкий и застрявший в горле. Он закроет глаза, а потом откроет их еще шире. Держу пари, он хорош.       Мне не следовало позволять ему пить. — Ты выглядишь так, будто тебе шестнадцать, — усмехнулся я. — Девятнадцать, — поправил он, яростно-скромно. — Но я стар для своего возраста. — Он смеется над какой-то шуткой, которую я не понимаю.       Он слишком много говорит, слишком много показывает. Кожу, глаза, секреты. Он бы разделся догола, если бы я его попросил. Черт, я начинаю беспокоиться, что он сделает это без какого-либо внешнего воздействия. Он пьян и падает вперед, его голова слишком тяжелая для его тонкой маленькой лебединой шеи, и я должен поймать его, чтобы он не сломал ее сразу. Я представляю, как он падает на пол. Я передергиваю плечами, смотрю куда угодно, только не вниз, на карие глаза размером с блюдце, которые буравят изгиб моей шеи. — Не надо было давать тебе пить, — говорю я. Эти слова царапают мне горло, как аллергическая реакция.       Он смеется мне в шею, вибрируя от размазанной невинности. Он знает, что мне неудобно. Что он заставляет меня нервничать. Ему это нравится. — Я пью с тех пор, как ты родился, — он тычет указательным пальцем в верхнюю пуговицу моей рубашки, хихикая по-детски. Чувство вины просачивается в мою кровь, как яд. Он поет так сильно, что это сладко.       Теперь я понимаю, почему Брюс выбрал именно его.       Он садится и смотрит на меня так, будто он трезв как стеклышко. На какое-то мучительное мгновение мне кажется, что так оно и есть. — Эй, чувак, — говорит он тем жестяным голосом, который слишком заучен, чтобы быть настоящим. Слишком грубо, чтобы быть правдой. — Серьезно, вроде. Я просто хочу, чтобы ты знал, когда ты был Робином и вышел как би, это изменило мою жизнь.       Я в шоке от своего психоза, моргаю, присутствую и болезненно осознаю свое окружение. Свои внутренности. Этого парня. Плоть и кровь, вздымающиеся легкие и искривленный рот, который никак не может решить, на какую сторону его лица Микеланджело опереться. Это было похоже на плохую шутку. Как будто у Сократа исполнилось желание. Где-то там был кульминационный момент. Метафора.       У меня в животе все кипит. Глаза Джейсона большие и блестят на свету, а веки моргают, открываясь и закрываясь, как у сонной куклы.       Я ревную, потому что Брюс нашел его первым. Я ревную, потому что его обожают так, как никогда не любили. Я ревную, и это колотится в моем сердце. Синяк, но не совсем неприятный.       Джейсон облизывает свои потрескавшиеся губы, и на мгновение мне кажется, что какая-то туманная четвертая стена рушится, и я вижу его в звездном блеске реальности, и это потрясает мой мозг, как удар молнии, и вспыхивает горячим белым внутри меня, всего на один затаенный момент.       Это было все равно, что снова оказаться в воздухе, это восхитительное движение живота прямо перед тем, как тебя поймают. Как будто грубо выскользнул из сна.       Мне как-то сказали, и не без злобы, что у меня пристрастие к «сердечным приступам».       Должно быть, потому что у меня уже есть один, и он горячий и царапающий, как нож.       И я царапаюсь спиной о него, как крадущийся кот.       Каким-то образом Джейсон все еще здесь. Такое чувство, что прошло уже несколько часов. Вспышки фрактального синего света пробегают по его лицу, и я моргаю в незнакомой ночи вокруг нас. Как давно это было? — Это не похоже на то, о чем они все думают, — кривые пухлые губы Джейсона медленно произносят звуки, обращенные к нему. — Правда, Дик?       Прокол моего собственного имени пронзает мои уши. Для этого было подходящее слово. Акроним. Научно доказанный биологический процесс, который я не могу контролировать. Паника превращает мою кровь в слякоть. Рука Джейсона лежит на моем колене, пальцы двигаются беспорядочно, мучительно медленно, световые годы старше девятнадцати.       Кажется, меня сейчас вырвет. — Он что, трахал тебя? — Спрашивает Джейсон, и это каким-то образом возвращает меня на Землю. Это заставляет меня смеяться.       Я рискнул и повернул голову, чтобы посмотреть на Джейсона. Ободки его глаз все еще покрыты черными пятнами, случайно вытертыми, он не мог дождаться, чтобы выйти из своего костюма, сказать мне свое имя, показать мне себя. У него ничего не получится.       Я встаю с дивана, иду в ванную, роюсь в аптечке, пока не нахожу что-нибудь антибактериальное, и принимаюсь за работу.       Я откусываю край самоклеящейся ленты, когда в комнату вваливается Джейсон, пьяный, красный и перепуганный. — Какого хрена ты делаешь? — Он делает выпад вперед, слишком медленно, как будто у него еще есть время остановить меня. Боже, он такой Робин.       И я не думаю, что Брюс сделал его таким.       Я ловлю его легко, грубо, прижимая спиной к раковине, по которой все еще течет моя кровь. Он ругается на меня, борется, я хватаю его за челюсть и тянусь за мочалкой. — Ш-ш-ш, — говорю я, и он расслабляется в моей хватке. Я держу теплую влажную тряпку одной рукой. — Иди сюда.       Он молча наклоняется вперед и позволяет мне удерживать его на месте, пока я скребу и вытираю его лицо. Я не удивлен, но я чертовски опустошен. Я хочу сказать ему, какой он хороший. Я хочу запустить руки в его грязную копну темных волос. Я хочу, чтобы он встал на четвереньки. — У меня был твой постер, — бормочет он мне в шею, пока я вывожу его из ванной. Он пытается перенести наш общий вес обратно на диван, но я тащу его в спальню. — Тебе нужно отдохнуть, — говорю я.       Он прижимается ко мне, податливый и послушный. Интересно, так ли он относится к Брюсу? Если это то, почему он держит его на таком длинном поводке. Интересно, он просто пьяный ребенок, который хочет внимания? Вероятность последнего жалит меня, и отвращение к себе пузырится в моем животе. — Он был из того дерьмового подросткового журнала, — говорит Джейсон, держа меня за запястья, когда я укладываю его на одну из кроватей. Он поднимает руку и хлопает меня по подбородку. — Помнишь?       Помню. Это была идея Брюса. Он где-то напортачил, по-крупному, и ему нужно было отвлечься. Сладкий шестнадцатилетний Робин, позирующий для журнала только в маске и в пули бронированных шортах, был идеальным решением. Они засыпали меня идиотскими вопросами: любимый цвет, любимая спортивная команда, был ли я утренним человеком, любимый ресторан в Готэме; описали мое идеальное свидание, и вот тогда я начал потеть. Не было никакого способа, чтобы Брюс организовал это интервью, не увидев все вопросы, которые они собирались задать мне лично. Что он пытался вытянуть из меня? Неужели он действительно думал, что это достойная замена тому, чтобы сесть и поговорить со мной? «Мой сын? О, я его не знаю, но мне бы очень хотелось. Я попрошу кого-нибудь задать ему несколько вопросов. Всем спасибо, что уделили мне время».       Однажды я видел, как Брюс плакал. Он не знал, что я был там. Мне было четырнадцать, а он сидел один с полупустой бутылкой дешевого виски. Я спрятался под лестницей и просто смотрел, как он пьет и плачет, пока Альфред не подхватил меня на руки и не унес прочь. — Нет радости быть Брюсом Уэйном, — странно пошутил он, укладывая меня в постель, как ребенка. — Все думают, что знают его, но никто не знает его вообще. Я посмеялся над этим. — Он никому не позволяет узнать себя. Альфред вздохнул и устало провел рукой по моим волосам. — Люди отрывали от него кусочки с тех пор, как он родился. Рано или поздно он должен был убежать.       Ну и дела, подумал я, совершенно лишенный сострадания. Мне повезло. — Мальчики или девочки? — Спросил я репортера, который встретил мои слова роботизированным моргающим взглядом. — Э-э, — она перепроверила свои записи. — Простите? — Вы спрашивали, есть ли у меня типаж, — напомнил я ей, сгорая от адреналина, уже готовый к лекции, которую мне собирались прочитать позже. — Вы имели в виду мальчиков или девочек? Потому что это совсем другое. — О, э-э, — нервно засмеялась медовая блондинка-репортер, и ее фарфоровые щеки вспыхнули легким румянцем смущения. — Слишком верно! Э-э, и то, и другое, я полагаю? — Она оживленно подошла к камере, контролеру естественных повреждений. Брюс должен ее нанять. Мне было интересно, не сделал ли он это уже. — Нет, — говорю я Джейсону, и он выглядит разочарованным, пока я не напомню ему о его предыдущем вопросе. — Он не трахал меня. — Я снова не могу удержаться от смеха. Это даже не отвратительная мысль для меня, просто жалкая. И все же, огонь защиты бушует в моей груди. — Он не ... такой. — Какое облегчение, — Джейсон с безрассудным стуком откидывается на подушку. — Мне уже начало казаться, что я воняю или что-то в этом роде. Иисус Христос. Я должен был догадаться. — Джейсон, — говорю я, и мне кажется неправильным произносить его имя вслух, слишком интимно, слишком властно. Он лениво поворачивается в постели лицом ко мне, приподнимаясь на локте.       Он ухмыляется мне, предсказывая мой следующий шаг, прежде чем я успеваю его сделать. — Иначе с чего бы какому-то миллиардеру захотелось меня усыновить? — Джейсон хихикает, качая головой, как будто все еще не может в это поверить. — И ты все же захотел с ним пойти? — Я не хочу, чтобы это прозвучало как обвинение. Я вздрагиваю. Джейсон только пожимает плечами, привитый к жестокости. — Не то чтобы у меня был большой выбор. К тому же, это был адский апгрейд. Моим последним местом работы был трейлерный парк. Тот папочка обычно брал меня с собой в туалет посреди ночи. Я подумал, что если Брюс Уэйн хочет трахнуть меня, то у него, по крайней мере, есть бассейн.       Я не могу поверить, что Брюс наконец сделал это. Нашел себе идеального грустного, ущербного маленького мальчика, который будет следовать каждому его приказу, поклоняться земле, по которой он ходит. Джейсон думает, что Брюс — это какой-то гребаный рыцарь в сияющих доспехах. Я понимаю, только в этот момент, возможно, он, блять, такой. Может быть, он видел, что происходит с Джейсоном, и ему было не все равно. Может быть, он его любит. — Он разобьет тебе сердце, — говорю я. Джейсон закатывает глаза. Тычет в меня пальцем в грудь. — Мое сердце было разбито еще до твоего рождения.       Я смеюсь над этим. И черт возьми, я не могу остановиться. Я наклоняюсь вперед, чтобы убрать волосы Джейсона с его глаз, убираю грубые черные волны с его лица, заправляю выбившиеся пряди волос за уши. Он наклоняется навстречу моим прикосновениям, словно его запрограммировали реагировать на мои руки. — Я думал, что со мной что-то не так, — шепчет он, дергая головой, чтобы избежать прикосновения моих пальцев. Я позволил ему потереться потрескавшимися губами о костяшки моих пальцев. То, что со мной что-то не так, становится очень очевидным. — Я думал, что все испортил, — признается он в мои ладони. — Из-за того, что случилось —ты знаешь, я не думал, что это нормально. Любить — хотеть — — Продолжай, — мягко настаиваю я. Каждое слово из его уст — это удар тяжелого наркотика, и мне нужно, чтобы он дал мне больше. — Скажи мне.       Он робко тычется своим курносым носом мне в плечо. — Когда ты говорил о том, что любишь мальчиков, в том интервью, это действительно помогло мне. — Он сказал это быстро, как будто слова — старый облупившийся пластырь, который ему наконец-то пришлось сорвать.       У меня болит грудь. Я хочу ему помочь. Все, что у него есть — это Брюс. Он нуждается во мне.       И мне нужно, чтобы он хотел меня, хотел меня больше, чем он хочет его. Мне нужно, чтобы он был моим. Не Брюса, а моим.       Я провожу большим пальцем по его нижней губе. Он закрывает свои длинные ресницы. Он позволил бы мне сделать с ним что угодно прямо сейчас, я это чувствую. Робин. Чудо-Мальчик. Его герой. Сила его обжигает мой язык, как изнанка батарейки. — В этом нет ничего плохого, Джейсон.       Он реагирует на звук своего имени, как на иглу в шее. Он ненавидит это, он хочет, чтобы я сказал это снова. — Джейсон, — говорю я. Я провожу костяшками пальцев по его подбородку. Я не знаю, что еще сказать. Я сижу здесь с хрестоматийным определением того, что жизнь несправедлива, и я хочу, черт возьми, обнять его, я хочу сказать что-нибудь, чтобы все стало лучше, я хочу, чтобы он знал, насколько он хорош. — Ты идеален, — говорю я ему, и он уклоняется от моих слов, от моей руки на его шее. — Ты меня совсем не знаешь. — Теперь он рычит, оценивая меня, как будто мы собираемся драться. — Нет, — соглашаюсь я. Я смотрю вниз на свои руки. Я пытаюсь вспомнить тот день, фотосессию, интервью с большей ясностью. — Но я хочу, — говорю я, чувствуя полную бесполезность правды, такой же привычной, как и всегда. — Я хочу узнать тебя.       Джейсон ощетинился, плечи все еще были отведены назад, его тело было натренировано реагировать на опасность. И я не думаю, что Брюс сделал его таким. — Ты не заслужил того, что с тобой случилось. — Самое худшее, что я могу сказать. — Это была не твоя вина. — За этим последует самое худшее. — Как скажешь, — фыркает он, но снова расслабляется, плюхается лицом в постель, его потрепанная футболка задирается на едва подтянутом животе. Дорожка темных волос бежит от пупка вниз к полосе боксеров, вылезших из джинсов. Он дергается, когда я тянусь к пуговице, и я заставляю его замолчать. — Все хорошо, — бормочу я, впиваясь большими пальцами в его обнаженные бедра. — Я не пытаюсь причинить тебе боль.       Он тяжело дышит, наполовину от ужаса, наполовину от чего-то слишком ужасного, чтобы это можно было определить. — Просто позволь мне помочь тебе, — говорю я, двигаясь к молнии. Его стройные бедра приподнимаются, когда я запускаю пальцы в пустые петли ремня его джинсов и стягиваю их вниз.       Он жадно смотрит на меня, такой же невинный и доверчивый, как Рэйчел, и я чувствую тошноту, потому что я не вижу его таким, каким вижу Рэйчел, и я отказываюсь допускать мысль, чтобы это была его вина. — Украл, — сказал он, пиная меня босой ногой. Я смотрю на джинсы, которые складываю. — Хм? — Журнал, — Джейсон неловко потягивается там, где лежит. — Когда он вышел, я увидел его в магазине, и у меня не было денег, поэтому я украл его.       Он говорит с равной долей стыда и гордости, и я думаю, что в нем есть что-то, глубокое темное мерцание чего-то, что выглядит слишком знакомым, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, и я должен игнорировать это. — Хочешь знать, как я это сделал? — Его колени согнуты, он неловко пинает окружающие его одеяла, как капризный ребенок. Он набирает смелость от моего молчания, пиная и протягивая одну из своих длинных загорелых ног мне на колени.       Я обхватываю его за ​​лодыжку и дергаю. Смеется, безуспешно извивается, любит, когда его ловят. — Мне пришлось спрятать его под рубашку, — сказал он, одной рукой скользя вниз по той, что на нем надета, чтобы служить наглядным пособием. Он позволяет пальцам задрать подол еще выше, скользит рукой вниз по голому животу. — И засунул его сюда.       Я реагирую прежде, чем успеваю подумать, грубо хватаю его за запястье и вытаскиваю руку из боксеров. — Джейсон, — больно говорить. Это бесполезно. Я уже представляю себе это. Еще более молодая версия парня передо мной, смотрящего на эти нелепые фотографии меня без рубашки, читающего все глупое дерьмо, которое я сказал, желая меня так сильно, что ему пришлось прикоснуться к себе.       Он садится, не обращая внимания на предупреждение в моем голосе, практически у меня на коленях, но под правильным углом, чтобы прижаться губами к моему уху. — Я хочу отсосать тебе. Мне приходится смеяться. — Нет, не хочешь.       Он издает недовольный звук, утыкаясь носом мне в челюсть. — Ты знаешь, что Брюс, наверное, вышиб это место из задницы, — говорю я, опасно обводя большим пальцем выступающую кость его лодыжки. — Он может либо слышать, либо видеть все. — Я усмехаюсь. — Возможно, все вместе. Джейсон прижимается губами к моей коже, мычит в мою щетинистую челюсть. — Тогда он может смотреть на то, как я отсасываю тебе.       Этот образ заставил бы меня упасть на колени, если бы я уже не сидел. Я смотрю вниз и вижу Джейсона, стоящего на коленях между моих ног, мои руки в его волосах, эти пухлые губы обхватывают мой член. Я застонал. Джейсон все еще кусает меня за шею, как дикий волк. Он рад, что получил от меня хоть какую-то реакцию. Я оставил его в покое. Он такой милый, когда доволен. Я позволяю ему скользнуть одной рукой вниз по моей груди, я позволяю ему расстегнуть мой ремень, свои джинсы, я позволяю ему скользнуть рукой внутрь и погладить влажное пятно на моем нижнем белье, пусть он знает, насколько он хорош.       Я хватаю его за запястье и вытаскиваю обратно наружу, поднося к губам, чтобы поцеловать ушибленные костяшки пальцев. — Ты так хорошо поработал сегодня, — говорю я, и он замирает посреди борьбы. — Я продолжаю целовать его пальцы. — Время твоей реакции, твои рефлексы, твои инстинкты. Очень хороши. Он, конечно, тает, и тянуть его через мои колени — все равно что намазывать мягкое масло на теплый хлеб. — Я хочу быть хорошим Робином, — говорит он мне. — Я хочу быть таким же хорошим, как ты.       Я держу его лицо в своих руках. Я целую его в лоб, в кончик носа, в губы. Я позволяю ему целовать меня, позволяю ему вздыхать мне в рот, позволяю ему быть беспорядочным и неопытным со своим языком. Даже в таком состоянии он совершенен.       Блять. Брюс его не заслуживает. — Боже, — Джейсон отстраняется от меня, закатывает глаза, и я слишком поздно понимаю, что сказал это вслух. Он ерзает у меня на коленях. — Перестань так ревновать и просто трахни меня уже. — Я не собираюсь тебя трахать. — Хм, — надулся Джейсон, наклоняясь вперед, чтобы чмокнуть меня в шею. — Да, ты меня трахнешь. Я смеюсь, мои руки на его бедрах отталкивают его назад. — Нет. — А почему нет? — Джейсон теребит маленький клочок волос у меня на груди. — Разве я недостаточно хорош?       Я сжимаю его бедра, прикусываю губу и пытаюсь смириться с тем, что ничего подобного никогда не будет. Подобно этому. Мои мысли предательски уносятся к Кори, к Дон, к менее важным людям, имена и лица которых я забыл. Я знаю, кто я, и горжусь этим, но этот парень, этот парень, который занял мое место, который уже лучше меня, этот прекрасный сломленный ужасный парень, — никто никогда не сможет дергать меня за ниточки так, как он. Я зависим от него, я даже не знаю его, но я хочу его пиздецки сильно. — Дик, — он раскачивается взад-вперед у меня на коленях, грубая ткань моих джинсов трется о выпуклость его боксеров. — Пожалуйста, — умоляет он. — Что я должен сделать, чтобы заставить тебя прикоснуться ко мне? — Ш-ш-ш, — шепчу я ему, прижимаясь губами к его губам. Звук, который он издает, когда я прикасаюсь к нему, почти невыносим. Я чувствую, что мне должно быть стыдно за себя. Но его глаза закрыты, а губы приоткрыты, и он так чертовски красив, что я не могу думать ни о чем другом. Его руки сжаты в кулаки, вероятно, разрывая ткань моей рубашки. Он скулит, качается в моей руке, умоляюще зовет меня по имени.       Я снимаю с него рубашку и скидываю её на пол, скользя губами от подбородка к ключице и обратно. — Чего ты хочешь, Крылышко?       Он насмехается над этим именем, а я изо всех сил стараюсь сделать вид, будто это не то, что я всерьез сказал, и он корчится подо мной, дергает за мою рубашку, поэтому я снимаю ее для него.       Его руки трогают всего меня, и я полностью выебан, так что согласился на все, и когда он, наконец-то, получает мой член, он знает это. — Да? — Его голос становится ниже, чем я когда-либо слышал. — Хорошо себя чувствуешь?       Я не могу говорить, я чертовски разбит, он трет большим пальцем в щель и целует меня сквозь звук, который я издаю.       Он открывает рот, чтобы что-то сказать, я не знаю что, потому что он запинается всего на секунду, а затем это похоже на треск замерзшего озера, и он совсем съеживается, и я двигаюсь быстрее, чем могу думать снова, его руки закрывают лицо, он вырывается из моей хватки, а я пытаюсь не трогать его, он смущен. Блять. — Джейсон, — зову я, хватая его за талию и прижимая его спину к своей груди. — Джейсон, Джейсон. — Я покрываю поцелуями его лопатки. — Все в порядке.       Это не нормально. Но он, блять, плачет, и я должен что-то сделать. Я вдруг задыхаюсь от мысли, что он — моя ответственность. Моя замена. Мой какой-то там брат. Мое маленькое крылышко.       Кем бы он ни был, я держу его в своих объятиях и сжимаю, бормоча ему, как мне жаль, как он прекрасен, но он не слышит меня. — Прости, — выдыхает он, потирая опухшие глаза. — Я не знаю, что со мной не так. — Ничего, — заверяю я его, укладывая нас на кровать. Я шарю вокруг в поисках чего-нибудь, что пролило бы свет на реальность, на время. Сколько времени прошло с тех пор, как...? — Это был долгий день, —говорю я, и почти уверен, что это правда. — Тебе нужно отдохнуть. — Нет, — он скорее шмыгает носом, чем говорит, его голос хриплый от соплей и слез. — Нет, пожалуйста, я в порядке. Мы все еще можем... — Он тянется ко мне, и я отстраняюсь. Жаль, что я не дал ему пощечину. Выражение его лица сделало бы меня менее больным, чем это. — Прости, — снова пытается он, шмыгая носом и качая головой. — Пожалуйста, Дик. — Он целует меня в ухо. — Мы можем делать все, что ты захочешь. Я сделаю все, что ты захочешь. Пожалуйста, пожалуйста, не сердись на меня. — Блять, Джейсон, — вздыхаю я, усаживая сломанное Крылышко обратно на колени. — Я не сержусь на тебя. Ты не сделал ничего плохого. Я просто ... — я почти смеюсь над этими словами. — Я не собираюсь трахать тебя, пока ты плачешь. — Я не плачу, — всхлипывает он. Я целую его в макушку. — Я остановлюсь, — обещает он. — Я не буду плакать. Я буду молчать.       Меня поражает, как много вреда было нанесено одному недостойному подростку, как страшно, что это может быть первый раз, когда он так сломался перед кем-то другим, и насколько больше вреда я только что собирался сделать ему? — Я же сказал, что не причиню тебе вреда. Он извивается в моей хватке. — Ты не делал мне больно. Я все испортил. Прости, пожалуйста, позволь мне все исправить. — Он обнимает меня одной рукой за шею и целует в ямку на шее. — Ничего не надо исправлять, — я снова беру его лицо в свои руки, заставляю его посмотреть на меня. — Джейсон, ты ничего не испортил. — Ты больше не хочешь меня, — выплевывает он, преданный и горький, снова покрывая себя шипами.       Мне все равно, я позволю им вонзиться в меня и истеку кровью прямо здесь, но я не отпущу его. Я только крепче прижимаю его к себе. Моя обязанность.       Этот мальчик будет моей смертью. Ну, тогда я умру.       Кори может позаботиться о Рэйчел и Гаре.       У Джейсона есть только Брюс. Он нуждается во мне. — Может, я просто не в настроении, — поддразниваю я его. — Может быть, я просто хочу обниматься. — Но я могу заставить тебя чувствовать себя хорошо, — тот факт, что он все еще пытается, начинает вызывать у меня тошноту, которую я не совсем понимаю. Я целую его потный лоб. — Ты уже заставляешь меня чувствовать себя хорошо, — говорю я ему, и, черт возьми, это правда. — Просто полежи со мной.       Я уверен, что он этого не понимает. Это не имеет для него смысла, он не знает, что делать, если это не лезвие, которым нужно что-то порезать, или дыра, которую можно трахнуть. Я не могу не прижать его крепче к себе, как будто это как-то исправит весь уже нанесенный ущерб. — Я хочу тебя, — говорю я, когда его дыхание замедляется,а мышцы расслабляются. — Я хочу тебя таким. — А это что такое? — спрашивает он хриплым голосом, сочащимся саркастическим ядом. Я фыркаю и целую его в затылок. — Хороший вопрос.       Он поворачивается ко мне лицом, чтобы поцеловать в губы, и я ему это позволяю. На этот раз я гоняюсь за его губами, языком и зубами. Он либо нечеловечески быстро учится, либо дьявольски дразнится. —Я люблю твой рот, — говорю я, прекрасно понимая, как странно это звучит. Но это правда. Его странная форма, то, как его губы изгибаются и раздвигаются, надуваются и сосут, я не могу перестать целовать его. Как будто я не могу подойти достаточно близко, чтобы полностью ощутить вкус, и я должен продолжать пытаться, целовать его сильнее, совать свой язык глубже, и я кончаю все более и более пересохшим.       И тогда он, наконец, перестает дразнить, целует меня в ответ по-настоящему, черт возьми. Я мог кончить, просто поцеловав его. Он собирается убить меня.       Я не могу дождаться.       К тому времени, как я оказываюсь внутри него, окна заливает яркий светло-голубой свет, и я могу смотреть на него в трех измерениях, окутанных прозрачным светом слишком раннего утра. — Джейсон, — предупреждаю я, все еще держа его бедра на своих коленях. — Ты должен поговорить со мной, хорошо? Ты должен сказать мне, если я причиняю тебе боль —       Он толкает меня назад, от неожиданности я падаю на спину, его руки обхватывают мои запястья, и он улыбается. — Заткнись.       Он начинает двигаться, раскачиваясь взад и вперед на моем члене, затем медленно наклоняя бедра вверх и вниз. — Блять, — шиплю я, его ногти впиваются в мою кожу там, где он все еще прижимает мои руки над головой.       Он издает низкий горловой стон, такой приятный звук. Все звуки, которые он издает, такие красивые. Нежные и дикие, окровавленные, завернутые в кружева.       Он зажмурился, его гребаные губы приоткрылись. Его хватка на моем запястье ослабевает, и его руки пытаются за что-то ухватиться, прежде чем они хлопают меня по груди, а он все еще двигается, скулит и выглядит чертовски красиво, пока кончает на моем члене. — Дик, — умоляет он, задыхаясь, падая на мою грудь, уткнувшись лицом мне в шею, как только он больше не может держать себя в руках.       Я хватаю его за бедра и толкаю вверх, он мяукает, и мое зрение затуманивается. Я чувствую, что невозможно трахнуть что-то настолько чертовски тугое. Но он извивается, скулит и умоляет, так что мне приходится.       Он становится громким, когда я начинаю ебать его; он издает те, гортанные, отрывистые ах-ах-ах звуки, которые, как я думал, издают только девушки в порно.       Я все еще боюсь причинить ему боль, но он говорит мне трахать его сильнее.       Есть что-то странное в том, чтобы войти в него, я никогда не чувствовал себя настолько связанным с другим человеком.       Такое чувство, что пути назад уже нет. Такое чувство, что он мой.       Он трясется и всхлипывает от толчков, пока его сперма не растекается по всему моему животу. Я опускаю палец в еще влажную полоску и подношу ее ко рту. На вкус он кислый, сладкий.       Я хочу попробовать его на вкус, поэтому я очищаю его своим языком, облизывая внутреннюю поверхность его бедер; всасываю его мягкий чувствительный член в свой рот, он бесконтрольно дрожит, сжимает мои волосы кулаками, тянет так сильно, что это больно. Я уже снова тверд.       Я хочу, чтобы он уснул, но он не хочет. Он беспокоен после секса. Он говорит, что ему нужно идти. Нужно связаться с Брюсом. — Нет, — говорю я ему, обхватив ногой его талию. Я целую его в плечо. Он смеется, ерзает, ворчит от досады. — Отпусти меня.       Но он этого не хочет. Так я и делаю. Просто чтобы почувствовать удовлетворение от этой сонной надутости на его лице, когда он печально утыкается носом обратно в мои объятия. — Ты мог бы пойти с нами, — говорю я в какой-то момент. Кори и дети скоро будут здесь. Рэйчел даст Джейсону возможность выиграть его же деньги. Гар будет с ним на седьмом небе от счастья.       Джейсон вздыхает — слишком грустный звук для девятнадцатилетнего парня. Он вылезает из-под меня и садится на кровати. — Ты сам это сказал, — сказал он мне с косой ухмылкой. — Бэтмену нужен Робин. — Я это говорил? — Я с трудом вытягиваюсь в постели, откидываю назад ноющие плечи и сурово смотрю на него. — Я думаю, что на самом деле имел в виду, что Дику нужен Джейсон. — Заткнись, — рычит он, покраснев от щек до кончиков ушей. Он все равно ползет обратно ко мне. Я не могу удержаться от улыбки, потому что наконец-то сделал что-то правильно. Джейсон не выживет в роли Робина, если Брюс — это все, что у него есть, если он любит его так, как я думаю. Он готов умереть за него.       Я не позволю этому случиться.       Потому что теперь он здесь, со мной, оседлав мои колени и целуя меня, и я не могу не чувствовать болезненное чувство победы. В конце концов, он может думать, что ему нужен Брюс, но он хочет меня. И если мне когда-нибудь понадобится нажиться на этой психологической эксплуатации, чтобы спасти его, от Брюса, от самого себя, я это сделаю. — Береги себя. — Он почти добрался до двери, каким-то образом мы оба оделись и, спотыкаясь, прошли через всю квартиру между поцелуями. Теперь я ему противен, и он отталкивает меня. — Иу.       Я быстро хватаю его за талию. — Я серьезно. Не дави на себя слишком сильно. Не теряй себя в нем.       Он закатывает глаза, но я вижу, что он точно знает, о чем я говорю. — Будь немного мягче, — умоляю я, прижимаясь лбом к его лбу. — Только для меня? — Только для тебя, — повторяет он, скрепляя слова вялым поцелуем, и это звучит так похоже на обещание, которое уже было нарушено, что я чуть не спотыкаюсь от горя. — О, — он выпрямляется, не беспокоясь или не подозревая о кассетной бомбе, которая взрывается в моей груди прямо сейчас. — Совсем забыл. — Он лезет в карман, достает оттуда что-то маленькое и протягивает мне. Он роняет его мне на ладонь. Трекер.       Я чувствую, как грязь вины за слишком удачный план покрывает мои внутренности, ужасающий порыв свободного падения, когда не за что ухватиться. — Джейсон, — я только сейчас замечаю невероятно маленькую повязку на его руке и удивляюсь, как ему удалось выловить свой тркер с большей точностью и меньшим количеством крови, чем мне в моем пьяном маниакальном эпизоде прошлой ночью. — Ты не должен был этого делать, — наконец решаюсь я. Он не должен был этого делать. Брюс рассердится. Он может наорать на него. Я не знаю, кричал ли он когда-нибудь на Джейсона раньше, но я уверен, что если он сделает это снова, я, вероятно, сверну ему шею.       Джейсон пожимает плечами, счастливый и безрассудный, и я хочу, чтобы он остался таким навсегда. У меня такое тошнотворное чувство, что я больше никогда его не увижу. Я заставляю его пообещать позвонить мне, написать мне, когда он вернется в поместье, и мне все равно, что я говорю как отчаянный, как сумасшедший. Мне нужно, чтобы он пообещал мне, поговорил со мной, продолжал возвращаться ко мне.       Ощущение остается со мной, тяжелое и тупое в груди, как будто у меня замедленный сердечный приступ, который тянется часами. Даже Гар говорит что-то об этом, о моем странном поведении, о том, что я ничего не замечаю. Рэйчел и Кори молча переглядываются, потому что они заметили это с тех пор, как пришли сюда.       Мой телефон жужжит, и я вздрагиваю от того, что вижу. Очевидно, Джейсон был чрезвычайно продуктивным, когда я спал. Контакт, который я не помню, чтобы сохранял в своём телефоне, ярко сияет на экране.       «Маленькое крылышко», — гласит надпись на нем, с эмодзи в виде розового сердечка с синей стрелкой, проходящей через него. «Я сейчас дома». И затем, «что ты делаешь?» И затем, «я скучаю по тебе». «Скучаю по тебе», пишу я в ответ, как абсолютно ненормальный человек. «Постарайся не умереть там».       Я смотрю на экран своего телефона, ожидая его ответа, как будто это обещание успокоит меня больше, чем предыдущее, привяжет его ко мне, как юридически обязывающий документ. «не могу ничего обещать :p » Я закрываю глаза. Так или иначе, это помогает. — Оооо, — громко напевает мне в ухо Рейчел. — Дик секстится с кем-то!       Лицо Гара совершает долгий путь, не зная, какие эмоции испытывать, прежде чем остановиться на ужасе. — Что? Мерзость! — Нет, — я забираю свой телефон у Рэйчел, гипервзирая на острую оценку Кори румянец на моем лице. — Секстинг не для меня. — Кто такой «Маленькое Крылышко»? — Спрашивает Рэйчел, самодовольно улыбаясь. Я ненавижу ее почти так же сильно, как люблю.       Я прочищаю горло, чтобы покончить с этим. — Мой ... парень. — Бойфренд? — Голос Рейчел становится невероятно высоким, как будто она только что получила то, что хотела, но забыла, что просила об этом. — Хм, — неуверенно пожимает плечами Кори. — Это многое объясняет.       Рэйчел хихикает, а Кори показывает мне язык. — Ну и что с того, что у Дика есть парень? — Гар скрещивает руки на груди, ничуть не удивленный. — Вы, ребята, вроде как немного гомофобны. — Бифобны, — поправляет Рейчел. — И нет. — Она снова показывает на Кори. — Мы Би. — Что? — Гар выглядит контуженным. Реальная ориентация Кори, кажется, проходит легче, чем ориентация Рейчел. — Хочешь, чтобы мы это доказали, извращенец? — Дразнится Рейчел, складывая указательный и средний пальцы в V-образную форму и высовывая язык. — Хорошо, — вздыхаю я, встревоженный видом моей псевдодочки, делающей такой непристойный жест по отношению к женщине, с которой я когда-то сам занимался сексом. — А теперь давайте все успокоимся. У нас есть реальные проблемы, о которых нужно поговорить. — Подожди, — Гар вытягивает вперед руки, словно перенося вес тела, чтобы не упасть. — Так, вы, ребята, би, — он указывает на Кори и Рейчел. — И Дик тоже би? — Он ждет от меня каких-то космических ответов. — Я что, единственный, кто не би? — Не знаю, — пожимает плечами Рэйчел. — А ты проверял? — Рэйчел, — я свирепо смотрю на нее. — Думаю, для одного дня мы уже достаточно травмировали Гара. — О Боже, ребята! — Гар вне себя хватается за волосы. — Я не могу быть единственным человеком в группе, который не би! — Я имею в виду, что стою прямо здесь.       Мы все оборачиваемся, и, конечно же, вот он.       Конечно. Он здесь. Я пытаюсь злиться, и это так, я пытаюсь замедлить сердцебиение, но не могу. — Что... Как давно ты здесь? — Он? — Кори показывает на Джейсона большим пальцем. — Он был здесь все это время. Я думала, мы просто не говорим об этом. — Не все время, — поправляет Джейсон, прихорашиваясь перед Кори, как крестьянин перед королевой. — Достаточно долго, чтобы узнать, что у тебя есть парень. Вау, а здесь я подумал, что между нами есть что-то особенное. — Я, кстати, гей, — говорит Джейсон Гару. — Это была шутка. — Джейсон, — вздыхаю я, но он уже связал свою руку с Рэйчел, когда она взволнованно ведет его к кухонному столу, чтобы угостить пиццей, которую они все только что поделили. — Он забавный, — решает Кори, удерживая свой проницательный взгляд на Джейсоне, прежде чем выстрелить своими лазерными лучами в меня. — Давай оставим его.