Поцелуй

Муан любил их игру, основанную на притворстве. Любил Шена, этого холодного и неприступного хозяина Проклятого Пика, к которому только он смог найти подход. Любил его заносчивость. Любил его непоколебимую гордость, любил острые слова и ухмылки, от которых порой хотелось выть. Любил его целиком и полностью, со всей неприязнью к окружающему миру (потому что мир ненавидел его в ответ) и желанием скрыться от всех подальше; туда, где никто не достанет, где есть только он и всепоглощающая непроглядная тьма, впитывающаяся в каждую клеточку кожи. Муан постоянно оставался в Черном замке: тайно, скрываясь и от старейшин, и от учеников, чтобы ни единая душа не узнала об их маленьком секрете, который они делили на двоих. Замок старейшины Шена был обложен печатями – духовные силы постороннего не смогли бы проникнуть на эту территорию. Здесь они чувствовали себя свободнее. Здесь они могли поговорить обо всем, не беспокоясь, что их услышат. Гай никогда не настаивал, чтобы их отношения стали публичными. Оба заклинателя понимали, к какому скандалу может привести эта новость – подумать только, самые явные «враги», главы, с совершенно противоположными ценностями и принципами буквально во всем, оказывается, устраивают тайные свидания. Как нелепо. Поэтому Муан всегда довольствовался тем, что имеет. Старейшина Шен всегда казался Гаю недосягаемым. Всегда ходили слухи, что он проклят. Губит всё живое. Свою родную сестру тоже погубил. Гая все предупреждали не подходить к этому высокомерному ублюдку, а он не сдержался – впервые в жизни подался эмоциональному порыву – и из интереса захотел узнать всеобщий объект ненависти получше. Узнал. Узнал настолько сильно, что от самого себя тошно. Не потому, что такая неправильная близость приносила дискомфорт; Муану становилось стыдно, ведь и он сам, поддавшись влиянию сплетен, считал Шена демоном во плоти. А теперь этот демон вечерами лежал у него на коленях. Обнимал любую часть тела, до которой только сможет дотянуться, лишь бы почувствовать хоть чье-нибудь тепло. Иногда утыкался в чужую одежду и тихо всхлипывал – не давал встретиться взглядом и утереть слезы. Просто просил посидеть в тишине, сгорая от стыда из-за собственной слабости. Еще Муан любил его целовать. Нежно, касаясь области вокруг покрасневших глаз, щек, лба. Страстно, покусывая чужие засохшие губы, постепенно приоткрывая чужой рот, чтобы проникнуть глубже и – почувствовать, что такое задыхаться от собственной любви. Муан любил обнимать Шена – когда тот разрешал. Проклятый старейшина всегда стеснялся своей привязанности к тактильному контакту и никогда не позволял себе признаваться в том, что ему нравятся крепкие руки на своей талии. Гай не настаивал. Думал, что у них впереди вся жизнь (ведь что такое время для бессмертных?), чтобы когда-нибудь прийти к компромиссу. Муан любил проводить ладонью по спине, поглаживать по голове, плечам – везде, лишь бы Шен почувствовал, что он не один, что кто-то прямо сейчас рядом и готов поддержать. Что не нужно бороться в одиночку со своими кошмарами. Что есть тот, кто готов по возможности помочь и сдержать Глубинную Тьму. Они говорили долго. Каждый вечер. Шен лежал на коленях Гая, посреди темной гостиной, где, кажется, жизнь уже давно замедлилась, и игрался с белоснежными волосами, накручивая их на палец. Постоянно шептал, какие они мягкие и красивые. Красивее первого обильного снегопада. Да и в принципе нет ничего на свете, что сравнилось бы с красотой Муана. А сам Муан таял от подобных комплиментов. Вспоминал, что даже в свои шестнадцать никогда не смущался так, как сейчас, и не краснел, позорно выдавая себя. Шену нравилось вгонять старейшину Пика Славы в краску. Гай был не против, лишь бы почаще слышать такой искренний смех вечно отстраненного, смотрящего свысока хозяина Проклятого Пика. Гай одновременно восхищался и ужасался тем, какую идеальную маску безразличия создал Шен. В один из вечеров Проклятый старейшина не рассказывал о своих кошмарах. Лишь смотрел прямиком в притягательные голубые глаза, брал в свои руки лицо собеседника и поглаживал подушечками пальцев – аккуратно, как будто при более весомом касании мог бы навредить – проводя линии по выступающей скуле. Смотрел и улыбался. А потом сказал, разрушая ночную тишину, одну единственную фразу: «Я сожалею, что всё так получилось. Я правда не хотел никому вредить». И затем поцеловал. Так неожиданно и так чувственно, что у Гая перехватило дыхание. Перед глазами пронеслась вся жизнь – но Муан откинул все воспоминания, потому что внутри растекалось теплом чувство обожания и любви. Муан представлял, насколько счастливым у них будет дальнейшее будущее, где наконец сотрутся все недосказанности. Муан был уверен, что у них всё будет хорошо. Они справятся. Исправят совершенную много лет назад ошибку. Окончательно уничтожат Глубинную Тьму. Очистят репутацию Шена, и не будет больше никакого Проклятого старейшины – зато будут они. Вместе. Но мир рухнул. Все планы пошли под откос. Гай слишком хорошо узнал Шена, чтобы понять – фраза «Мы так давно не виделись, старейшина Муан» брошена не им. Кожа покрылась мурашками, а внутри засел самый настоящий ужас. Нарастала неконтролируемая паника; хотелось плюнуть на всё и выбежать посреди собрания, не оправдывая подобное поведение. Старейшина Пика Славы не мог поверить. Пытался всмотреться во взгляд, найти там привычную усмешку, хитрость, намеки на то, что эта игра в неприятелей на публику кажется им обоим забавной. Но Муан встретил лишь заново возникшую перед ним стену, сообщающую, что они снова чужие. Гай оглядел нового Шена и понял: они действительно не знакомы. Тот поцелуй был прощальным.