Кеманкеш и Кёсем

- Всё кончено, Кеманкеш, - она сказала это, как только странное тепло и легкость начали расползаться где-то внутри, будто текли по артериям и венам, будто тонкими нитями пронизывали все тело. Это и есть смерть. - Держитесь, госпожа, - он сурово смотрел на нее, и в то же время благодаря этим черным как смоль глазам она видела, что этот сильный человек едва держится сам. Он уже не стоял на ногах, а еле ползал на коленях, опираясь на кровать бедняков этого дома. Значит вот, что чувствовал Ахмед. Какое невероятное чувство. Одновременно легко и так отвратительно. - О АЛЛАХ! - резкая боль пронзила тело, и Кёсем на секунду показалось, что в нее второй раз воткнули нож. Она на секунду или две забылась и пропустила тот момент, как Ага вынул раскаленную железную палку из камина. Я слышала, что серьезные раны прижигают, но никогда не думала... Снова появилась та самая теплота, непохожая на жар от ожога, теперь заставляющий пылать каждую клеточку ее тела. Это было другое тепло, приятно распространяющееся внутри, слово в детстве, после горячих ванн. Да, именно! Нежное тепло, заставляющее тяжелеть голову, одурманивающее тепло! Почему только сейчас, когда я что-то чувствую в каждом уголке своего тела, мне пришла мысль сопротивляться этому? Перед глазами поплыли лица. Отец, мать, затем Ахмед. Значит, пришло время нам встретиться. Все ее дети, все те, кого она защищала, ради кого до сих пор существовала, за кого была готова рвать и убивать или позволить убить себя, теперь предстали перед ней со своими печально улыбающимися лицами. Нет. Холодное прикосновение к ее щеке прекратило этот предсмертный парад. Вот так? Здесь? Сладкая легкость смерти не собиралась покидать ее тело и все еще пыталась овладеть разумом. Мне еще нельзя умирать. Она распахнула глаза и... Понадобилось минуты три, не меньше, чтобы привести в порядок своё дыхание. Еще пару минут после этого, чтобы глаза сфокусировались на тюле, окружавшем кровать. Слава Аллаху, все это был один лишь сон! Кёсем фыркнула. "Не думала, однако, что участь постоянных кошмаров постигнет и меня" - в душе она усмехнулась. Мелеки не пришла ее будить, а значит, десяти часов еще не было. Но в комнате снизу раздавался тихий хохот молодых хатун. Валиде почувствовала приятный аромат ее любимого эфира, без которого она не могла представить своё утро, поэтому Элеонур каждый день развеивала его в покоях госпожи. "Посмотрим, как обстоит дело с раной" - Кёсем аккуратно подвинулась к краю кровати и встала. Рана немного ныла, но с болью в предыдущие дни сравниться это не могло. Проходя мимо зеркала, Махпейкер на секунду залюбовалась собой в таком утреннем туалете - ее любимый шелковый халат, ничем не заколотые волосы, никакой короны на голове... Задумавшись об украшениях, женщина тут же схватила с тумбочки свой перстень с зеленым камнем, с которым никогда не расставалась, и опять посмотрела в зеркало. Мне нужен тот, кто будет смотреть на меня такую. - Что? - вырвалось у нее вслух. Валиде нахмурила брови - голос шёл точно в ее голове, это был её голос, но он отличался от простых внутренних размышлений. Снова, на этот раз намного серьёзнее, уставившись в зеркало, отражавшее почти всю комнату, Кёсем заговорила. - Даже если нужен, есть ли такой человек? Есть. Морщинка между бровями стала еще глубже. "Где-то я уже слышала этот голос" - Валиде прикусила губу. В этот момент дверь отворилась, и в покоях появилась Мелеки. - Госпожа! - она спешно поклонилась. - Госпожа, простите! Я шла разбудить вас в десять, неужели я опо... - Ничего страшного, Мелеки, - улыбнулась Кёсем, - это я проснулась немного раньше. - Ради Аллаха, простите! - хатун почти бросилась на колени, но Валиде ее остановила. - Мне не за что тебя прощать, Мелеки, Аллаху было угодно, чтобы я проснулась именно так, как это случилось, и ты никак не влияла на это. - Но...Как вы встали? Ваша рана... - Не беспокойся, Мелеки, мне намного, намного лучше, - заверила Кёсем. - Благодаря нашим искусным лекарям спустя уже несколько дней я чувствую себя прекрасно! - Аллах благословил вас, госпожа! Султан нашел Кеманкеша за его любимым делом - он стрелял из лука в мишень у стен дворца. - Ты невероятно быстро поправился, - сказал Мурад, наблюдая с очередной стрелой, летящей точно в цель, - но меньшего я от тебя и не ожидал, Кеманкеш. - Моя жизнь принадлежит этому государству и вашей семье, повелитель, - Ага повернулся и поклонился, - я не мог позволить себе забыть свою работу. - Ты спас мою мать, Кеманкеш, - каждый мускул на лице падишаха застыл, и все лицо его теперь, вроде бы не изменившись с прошлой секунды, стало холодно и даже жестоко. Воин подошел ближе, чтобы получше рассмотреть серые глаза Мурада. Эти глаза обычно не показывали ничего, и когда в них заглядывали, видели одну лишь стену, закрывавшую душу султана. Но иногда, как, например, в этот момент, в них плясали огоньки, чертовски злые и непредсказуемые огоньки. - Прошу простить мне то, что я сейчас скажу, повелитель, но ваши глаза говорят за вас, - Кеманкеш не переставал наблюдать за тем, что пыталось вырваться из этих глаз. - Вы любите Валиде, и в этом ни у кого из ваших подданных нет сомнения, но сейчас...сейчас вы больше злы на меня, чем благодарны за это. Лицо Мурада осталось неизменным, и только огонь в его глазах на секунду вспыхнул и тут же исчез. - Ты предпочитаешь дела словам, но порой твои слова опережают любого из мудрецов, - Мурад улыбнулся. Выждав небольшую паузу, он начал снова. - Я вижу твое рвение, однако сегодня тебе нужно провести еще один день покоя. Езжай в свой дом, а завтра я жду тебя на службе. Таково мое решение. Кеманкеш еще раз взглянул прямо в глаза падишаха, затем поклонился, отдал лук стоявшему у двери слуге и направился к своей лошади. - Валиде! - Баязид первым заметил вышешую из дворца мать и, вскочив, бросился к ней. За ним побежали Касым и Атике. - Мои славные дети! Мои славные шехзаде, мои славные дочери! - Кёсем лучезарно улыбалась, обнимая подбежавших к ней детей. - В тот день, Валиде, я боялся, что не смогу пережить это, - быстро и взволновано заговорил Касым, когда все немного успокоились после появления госпожи и опять расселись под шатром. - Я думал...думал, что этот день никогда не закончится! - Валиде, мы так молились за вас! - тихо и печально сказала Гевхерхан, своими большими глазами изучая мать. - Аллах Всемогущ, и ему было угодно вернуть вас нам! - На всё воля Аллаха, - спокойно произнесла Кёсем. - Сейчас не вериться, что всё это было так недавно, да и вообще было, - взмахнул руками Баязид. - Теперь Валиде с нами, - улыбнулась Атике, - нам больше нечего бояться. - Валиде... - только и смог сказать Ибрагим, которого переполнили радость и восхищение. - Баязид, - повернулась к сыну Махпейкер, - как твоя Валиде? Как ее здоровье? - Все хорошо, Валиде, - кивнул шехзаде. - Здешний воздух, хамам и советы лекарей пошли на пользу ее легким - ей намного лучше. Я благодарен султану Мураду и, конечно, Вам, за то, что всё-таки позволили мне увидеться с ней. - Признаюсь, я сомневалась, когда Мурад только принял это решение, но сейчас, видя, как ты светишься с момента встречи с ней, я уверена, что это было правильное решение, - кивнула Кёсем. Скромную беседу династической семьи прервало появление в саду Силахтара и нескольких слуг. Первым мужчину заметила Атике. - Силахтар! - чуть громче, чем стоило бы, крикнула она, и, немного подумав, вскочила и бросилась к воину. Следом за ней встала Гевхерхан. - Что случилось, Силахтар? Куда ты ездил? "Неужели мой сын опять покидал дворец? - нахмурилась Кёсем. - Во всяком случае, стоит послушать его речь" - Повелитель велел мне доехать до Кеманкеша и передать ему некоторые документы, - сдержанно ответил Силахтар. - Что? - удивилась Атике, но ее прервала мать. - Кеманкешу? Он разве не во дворце? - Валиде больше не беспокоилась за "приключения" ее сына, но что-то волновало ее душу. - Повелитель приказал ему сегодня провести день в покое, а вернуться на службу завтра. Наш султан очень благодарен ему за Ваше спасение, Валиде, и очень беспокоится за его здоровье и восстановление. - Ты спешишь, Силахтар? - вдруг сказала Атике. - Думаю, у меня есть около получаса, пока повелитель отдыхает, - прищурился Силахтар. - Я бы хотела пригласить тебя присоединиться к нашей прогулке, - улыбнулась Атике, а Гевхерхан покраснела. - Это те документы, которые принёс Силахтар? - Кеманкеш взял пачку с бумагами и принялся читать первый из них. - Да, господин, - кивнул слуга. - Хорошо, - пробурчал Ага, - можешь идти. Я собираюсь работать до вечера, ужинать не буду. Слуга еще раз кивнул и вышел из кабинета. - Да, я и не рассчитывал по-настоящему отдохнуть, - заговорил сам с собой воин. - Султан Мурад меня для этого и освободил, чтобы поработать с этими грамотами. Ну что ж, - с этими словами он принялся за работу. Было около полночи, когда Кеманкеш все же дошел до конца стопки. Вроде бы ничего необычного не случилось, однако работа шла ужасно туго. Перед глазами то и дело появлялось красивое, ужасно красивое и холодное лицо Кёсем-Султан. Он не помнил точно, в какой момент его слежки за ней он понял, что чувствует к этой женщине что-то особенное, но сейчас казалось, что он утопает в этом чувстве целую вечность. Мустафа точно знал, что влюблён, очень сильно влюблён. Поначалу это его пугало, но теперь он только восхищался своим невероятно сильным чувством. Когда он видел Кёсем, он будто бы смотрел сквозь неё. Внутри госпожи скрывалось маленькое женское сердце, такое маленькое и хрупкое, но невероятно сильное. Эта иллюзия постоянно преследовала его, сквозь роскошные одежды, расшитые золотой и серебряной парчой, украшенные жемчугом и драгоценными камнями платья Валиде он видел это непрерывно бьющееся сердце, и он не знал, нормально ли то, что он видит, и то, что он чувствует. Во время их совместных поездок и прогулок он старался не смотреть в глаза Валиде, потому что после этого терял самого себя. Каждый раз при ее виде он готов был падать на колени и целовать ей ноги, но еще больше он хотел как-то исцелить боль, окутавшую Кёсем-Султан плотным облаком скорби и разочарования. Ночами он писал стихи и письма своей луноликой принцессе. Иногда он вспоминал прошлое и удивлялся тому, что еще месяц назад был уверен в невозможности когда-нибудь познать чувство любви. Кеманкеш был женат в юности на одной довольно знатной девушке, которую не любил и никогда бы не смог любить. Спустя год после их свадьбы хатун заболела и умерла, так и не зачав и не родив ребенка. Все портреты и вещи жены Кеманкеш отправил ее родственникам, а сам много лет жил в одиночестве, чувствуя, что женат на своей работе. Он нашел истинное наслаждение в своей карьере, он защищал султан и род Османов и был этим счастлив. Но сейчас, заново познакомившись с Кёсем-Султан, он понимал, как ничтожно было его такое счастье, как велико его счастье теперь, когда он вправе писать к своей возлюбленной, видеть ее каждый день и говорить с ней практически обо всех ее тайнах и болях, и как будет огромно его счастье, если когда-нибудь он сможет... Бух! Ваза с необычным узором упала на ковёр. Ага несколько секунд оглядывал комнату, прежде чем понял, что уснул. Взгляд его упал на почти полную чернильницу. Он превращался в безнадёжного романтика.