Do You Know How To Twist?

      Натаниэль останавливается прямо у дома, шины скрипят по дороге. Он думает, что парковаться прямо так должно быть неприлично, но плевать вот вообще. Он вспоминает, как Лука смеялся и обещал потом приехать на похороны, ведь босс за свою дочку легко прибьёт и не заметит. Вот помнишь Кима, корейца? Выкинули из окна и всё.       Дверь в особняк распахивается. На пороге Хлоя, ёб её мать, Буржуа. В ядовито-желтом пиджаке, сверкающим таким же неоном, как вывески вокруг. Она подбегает к кабриолету, улыбается бледно-розовыми, — будто очистителя ещё какой гадости хлебнула, — губами и макияж такой яркий, тоже неоновый. Она хмыкает:       — Натаниэль.       — Куртцберг. Хлоя? — спрашивает он непонятно зачем. У Хлои глаза ядовито-синие, она сама — воплощённый свет, неон и героин. Почти что платиновые губы растягиваются в ухмылке, она перепрыгивает через дверь и протягивает руку с слишком длинными ногтями:       — Буржуа. Езжай, скажу адрес, — у неё слишком короткие белые бриджи, обтягивают по-подросткову острые коленки. Натаниэль пожимает плечами, думает, что точно им пиздец, даже фальшивые документы и права не помогут. Видно же, две малолетки, Нату недавно шестнадцать стукнуло, Хлое вроде пятнадцать на глаз, но кто знает, сколько выйдет, если смыть эту ядовитую раскраску.       Приезжают они к такому же сверкающему всеми цветами неона бару. На крыше божьи коровки и надпись такая красная, яркая. Ледибаг. Натаниэль морщится:       — Может просто стейк закажем? — он барабанит пальцами по рулю, стряхивает красные, — здесь даже они кажутся чересчур насыщенными, — пряди с глаз. Хлоя закатывает глаза, скалит идеально-белые зубы:       — Это Чудесная Божья Коровка. Единственный нормальный бар в этом городе. И можешь ты тут свой стейк поесть, не будь таким занудой, — она выскакивает из машины и смотрит на него, скрестив руки на груди. Все краски в ней выжигают глаза, Натаниэль вздыхает, но всё-таки вылезает и плетётся за ней.       В конце концов, его задача — развлекать эту девчонку. Захочет в бар, то пойдут в бар. Хлоя оборачивается, ей идёт так широко ухмыляться, она выглядит слишком живой, сверкающей и смотреть даже больно.       Девушка подскакивает к какому-то старому хрычу, кричит ему в лицо:       — Тут заказан столик на Буржуа, — она перекрикивает ревущую из бара музыку и явно наслаждается этим дерьмом. Мужчина шарит пальцем по списку, слишком долго, Хлоя топает ножкой и добавляет:       — В машине, — она хватает Натаниэля, ногти впиваются в плечо сквозь пиджак. Он молча бурит взглядом мужчину, тот хмурится и кивает карлику в дурацком костюме рядом:       — Отведи их в Крайслер.       Внутри гремит старая музыка, все стилизовано под какую-то древность, вроде пятидесятые. Люди вокруг на Хлою не обращают внимания, она им еле достаёт до плеча и Натаниэль раздражённо понимает, что он не сильно выше. Хлоя сразу находит нужную машину, такую же ядовито-яркую, как и все тут. Даже салатовый цвет все равно кажется болезненно неоновым, Натаниэль вспоминает, как он рисовал и его картины всегда казались слишком тусклыми.       Она сверкает жемчужными зубами, Натаниэль чувствует себя одним сплошным черным пятном в этом слишком ярком мире.       — Ну, что скажешь? — она в принципе вся сверкает, если так подумать. Облизывает слишком яркие губы, подмигивает. Нат оглядывается, пожимает плечами:       — Оживший музей восковых фигур, — поразительно, какие умные слова он знает. Хлоя хихикает, кажется она под чем-то, а может это просто действие этого города и неона в нём.       К ним подбегает официант. Белый пиджак, кудри, очки. Нервно улыбается:       — Что будете заказывать?       Хлоя с Натаниэлем одновременно берут меню. Он заказывает стейк с кровью и колу. Думает, что он же ещё Луке должен притащить бутылку и старательно об этом не думает. Хлоя уже почти что привычно облизывает губы, водит пальчиком по меню и улыбается:       — Бургер с кровью и… Коктейль за пять долларов. Мартин и Льюис, — добавляет она после небольшого раздумья. Натаниэль ушам своим не верит, выпучивает глаза и восклицает:       — Коктейль за пять долларов?!       — Угу, — пожимает она плечами с таким безразличным видом, что аж завидно. Натаниэль трясет головой, все никак не может поверить и напоминает себе не орать на весь бар. Он опускает глаза на такой же кислотный столик, как и все тут, обдумывает и спрашивает:       — Это же молоко с мороженым? — до сих пор поверить не может. Хлоя пожимает плечами:       — Вроде да, — она, кажется, его шока вообще не замечает. С тем же успехом он мог просто молчать, ей плевать, вот абсолютно. Ядовито-синие глаза с слишком яркими тенями равнодушно блуждают взглядом по бару. Натаниэль смотрит на официанта:       — Они туда добавляют виски или ещё что?       — Нет, — робко выдает официант. Нату хочется вскочить и воскликнуть, что, люди, вас разводят, акститесь. Коктейль не может и не должен стоить пять долларов! А затем он смотрит на ровное лицо Хлои и вздыхает:       — Я просто спросил.       Официант уходит, Натаниэль скатывает себе сигаретку. Музыка, старая такая, прямо не из этого времени, все отдаётся эхом в голове. Хлоя наблюдает за его действиями, прямо не спускает с пальцев глаз. Нат все понимает без слов и протягивает самокрутку ей. Девчонка ухмыляется, закуривая, выдыхает дым и выглядит странно органичной в этом сияющим неоном мире. Она дышит горьким почти прозрачным дымом Нату в лицо:       — Так говоришь, ты недавно из Парижа?       — Угу. Два года там пробыл, — он не рассказывает о пустых попытках поступить в художественную академию и о том, что у него, даже если бы он работал всю жизнь, не хватило бы денег на год. Хлоя хмыкает, будто его мысли читая, пожимая плечами:       — Мы туда иногда ездим с мамой. Раз в год где-то стабильно, иногда чаще, — она смотрит в пустоту и видит там то, что не понять Натаниэлю. Тот её взгляд читать не пытается и думает только, что вот зарисовать бы ее сейчас, ядовито-кислотную, неоново-сверкающую, такую, какая она есть.       — Не знал, — говорит он просто, чтобы поддержать разговор. Хлоя смеётся, стреляет в него взглядом из-под удлинённых ресниц:       — Откуда бы? Мы же познакомились час назад, — она втягивает ещё, прикрывает глаза и ухмыляется. Повисает неловкая тишина, Натаниэль переводит тему, хотя с радостью бы молчал весь вечер:       — Слышал, ты играла в сериале? — поразительно, как такую маленькую взяли куда-то. Она же ребенок ещё. Натаниэль старается не думать, что сам старше дай бог на полгода, а скорее всего и того меньше. Хлоя усмехается, но глаза все равно загораются:       — Да. Муть про супергероев. Нас должна была быть команда. Самая главная — азиаточка, вся такая хорошая и пригожая. Ещё был её напарник, блондин в кошачьем костюме, у него был шест и он умел разрушать все. Ещё брали двух мулатов для расового разнообразия, лису и черепаху. В смысле черепах был мужиком, он типа защитник, — она старается звучать как можно безразличнее, но дрожащий от радости голос все равно не скрыть. Натаниэль все равно любуется ею и не забывает одергивать себя, не сильно хочется повторять судьбу Кима. Он спрашивает:       — А ты? Кем была ты?       — Пчелой. Я летала, была богатой сучкой и в каждой серии, если бы сериал выпустили, должна была приходить в новом наряде, но это такая безвкусица была, ты не представляешь, — она смеётся, заливисто и громко. Натаниэль усмехается, пытаясь представить что это может быть, но он же художник, а не какой-то там дизайнер.       — И в каком наряде ты выходила?       — В одном. Шоу же не вышло, — она пожимает плечами, кладёт окурок в пепельницу. Хлоя подмигивает и показывает язык. Натаниэль думает, сказать ли ей, что для таких жестов следует сделать пирсинг в языке.       — Так расскажи. Или покажи пример, — в этом царстве неона можно найти что угодно, наверняка и полностью безвкусный наряд. Хлоя фыркает:       — Нелепо, абсолютно нелепо, — она отводит взгляд, на секунду под тонной макияжа проскальзывает румянец. Натаниэль усмехается, легко переводя ее фразу на человеческий:       — Ты готова была появляться в этом перед десятками зрителей, но смущаешься описать это мне? — он чуть наклоняет голову, челка падает на глаза и Хлоя кажется такой невероятно красной. Она отмахивается:       — Теперь точно не опишу. Слишком много об этом говорим.       Приносят напитки. Хлоя тут же начинает пить, поглядывая на Ната из-под опущенных ресниц. Улыбается и довольно хмыкает, не говоря ни слова. Он ухмыляется, сам не зная чему. Кивает:       — Можно попробовать?       Вместо ответа к нему молча двигают коктейль. Он хочет вытащить трубочку из колы, — все равно пьет так, без этих дурацких штучек, — но Хлоя качает головой:       — Бери мою, я не заразная.       — Может я заразный.       — Переживу.       Коктейль на вкус — обычная вода с сахаром. Он пил много такой, но не за пять же долларов! Но, глядя в эти невозможно синие глаза, он восклицает:       — Невероятно вкусно! Не знаю, тянет ли на пять баксов, но очень вкусно, — врёт он и Хлоя это наверняка видит, но все равно улыбается, придвигая к себе коктейль. Синий в глазах переливается каким-то радостным, она поправляет слишком яркий пиджак. Оба молча пьют, пока она, наконец, не выдерживает:       — Тебя не напрягает? Это неловкое молчание? — она окидывает взглядом бар, музыка гремит и гремит. Натаниэль пожимает плечами, Хлоя говорит, не дожидаясь ответа:       — Почему все считают, что надо нести всякую чушь, чтобы было нормально? — она говорит это настолько спокойно, что даже завидно, Натаниэль так скрывать эмоции никогда не умел. Он отхлебывает колы, она вкуснее любого из коктейлей, особенно за пять долларов:       ―Не знаю. Хороший вопрос.       ―Только тогда понимаешь, что нашла по-настоящему особенного человека, когда можешь просто заткнуться на минуту и с наслаждением разделить с ним тишину, — она смотрит на отдыхающих за другими столиками, во взгляде проскальзывает тоска и тут же скрывается за неоном синевы. Натаниэль думает, что надо бы сказать что-то умное, получается только:       — Это не наш случай, мы же только сегодня познакомились, — выходит глупо, как и всегда. Это Лука поэт и дамский угодник, вон, даже цитату из библии выучил и так и орёт ее постоянно, когда надо кого-нибудь шлёпнуть. Хлоя смотрит на него с подозрением, съедает вишню и щурится:       — Я сейчас пойду попудрить носик или что там делать надо, а ты пока думай, о чём мы будем говорить, — она легко выскальзывает из машины и виляет среди столиков. Фигура ещё не женская, но уже не детская, Натаниэль видит лишь сияющий даже в темноте жёлтый пиджак и слишком светлый хвост, чтобы это казалось натуральным цветом.       Еду приносят прямо перед ее приходом, она радуется. Смотрит на него, откусывая от бургера кусок:       — Придумал о чем говорить будем? — не без труда глотает. Натаниэль понимает, что роет себе могилу, но все равно не может сдержаться:       — Пообещай, что не будешь обижаться.       — Нет. Такие обещания не даю. Вдруг ты скажешь что-то обидное, тогда я инстинктивно нарушу слово, а слово нарушать нельзя, — она выглядит слишком серьезной для пятнадцатилетки. Натаниэль качает головой:       — Тогда замнем.       — Ну вот ещё. Я не смогу забыть что-то настолько интригующее, — она через столик дотягивается и легонько тыкает его в плечо. Натаниэль притворно морщится, но всё-таки говорит:       — Слышала про Ле Тьен Кима? — сам в шоке, что его полное имя помнит. Хлоя хмурится, меж нарисованных бровей пробегает морщинка, тут же разглаживается. Девчонка кивает, откусывает ещё кусок и слегка дёргает указательным пальцем с этим ужасно непрактичным маникюром:       — Который из окна выпал? — она смотрит на него, пока ест. Не похоже, что ей когда-либо было дело до этого корейца или кто он там. Натаниэль думает, будет ли ей дело до него, демонстративно хмыкает, но всё-таки кивает:       — Вернее его выбросили из окна, — он начинает боятся повторить судьбу этого дурачка, художнику заикание и прочие проблемы с мозгами даром не нужны. Хлоя приподнимает брови:       — С чего решил?       — Мне так сказали, — немного смущённо отвечает Нат. Щеки горят красным не хуже волос, но Хлоя милосердно не замечает. Она косится на его руки, затем только смотрит в глаза, единственное не красное пятно на лице:       — Эти, которые сказали, слишком много чешут языками, не находишь? Нелепо, абсолютно нелепо, — говорит она, слегка улыбаясь. Натаниэль кивает, старательно не глядя на неё. Девчонка продолжает:       — И что они ещё наговорили тебе? Что папа выбросил его из-за меня? Из-за слова на букву е? — она явно хочет закурить, но держится. Натаниэль вздыхает, кивая. Добавляет, отрывисто и быстро, будто надеясь, что она не услышит:       — Из-за того, что он делал тебе массаж стопы, — он сглатывает. Хлоя смотрит на него с таким детским шоком, что смешно и мило одновременно. Моргает пару раз. А затем смеётся, искренне и заразительно. Ей идёт смеяться, ей идёт радоваться и не быть такой показушно-яркой, ей эта неоновая маска не к лицу. Она восклицает:       — И ты поверил? Что папа выкинул Кима из-за того, что он притронулся к моей ноге? — когда она так говорит это, то звучит сущим бредом, Натаниэлю неудобно за утреннюю болтовню с Лукой.       — Звучало правдоподобно.       — А я тебе скажу не правдоподобно, а как было. Этот придурок коснулся меня один раз на годовщине родителей. Пожал мне руку, — она ее демонстрирует, как какой-то трофей. Дёргает пальчиками с этими крашенными когтями. Натаниэль сконфуженно молчит, старается слиться с креслом, но они слишком разные, одно кислотно-салатовое, другой кислотно-красный. Не смешиваются цвета, как ни погляди.       Хлоя объясняет как ребёнку малому:       — Правда в том, что причину, почему папа выкинул Кима из окна знают только папа и Ким. А когда вы, мужики, собираетесь вместе, то сплетничаете хуже баб, — она откидывается назад, победно вгрызаясь в бургер. Глаза сверкают таким другим цветом среди всей этой цветовой какофонии.       Музыка прерывается, объявляют конкурс твиста. Показывают красивую статуэтку, Нат мысленно заранее поздравляет победителей, пытаясь придумать как себя реабилитиоовать в Хлоиных глазах. Та вскакивает:       — Пошли!       — Нет, я не танцую, — немного испуганно мотает он головой. Думает, что лучше бы тут снова был шкаф, откуда выскочил бы какой-нибудь идиот и застрелил бы его. Это было бы идеальным спасением от унижения, что предстоит на этом конкурсе. Он вообще твист танцевать не умеет и не умел никогда! Хлоя топает ножкой:       — Мой отец и твой босс сказал тебе исполнять все мои желания. А я хочу танцевать! Я хочу победить! И я хочу эту статуэтку! Так что танцуй как можно лучше, — она вытаскивает его из-за стола и буквально за шкирку тащит за собой.       Они представляются, скидывают обувь. У Хлои ноги голые, даже без носок. Она их крутит так, будто всю жизнь танцами занималась, а может так и есть. Натаниэль просто старается повторять за ней, умоляюще смотря на каждое движение. Он видел твист один раз на старом мамином телеке, ничего не запомнил и сейчас понимает это со странной обреченностью.       Но затем смотрит на преувеличенно серьезное лицо Хлои, на ее идеально отточенные движения и просто позволяет музыке вести. Повторяет за девчонкой, придумывает что-то своё, крутит ногами так, что страшно, не сломаются ли. У Хлои они вывернуты так, что точно уже должен был раздаться хруст, но вместо этого только ее улыбка.       Победа в конкурсе кажется чем-то само собой разумеющимся.