Чешуя

Когда море накрывает вязким маревом, и волны не разбиваются столбами брызг о скалы, она поёт. Влажный туман и стекающие холодные капли заливают глаза и нос, заставляют длинные волосы липнуть к телу, мешают дышать. Острые камни режут её хвост, чешуя, блестящая нездоровым, серо-жёлтым угорьным цветом, сочится кровью и слизью, а её руки не сгибаются от сковывающего, болезненного холода. Но, когда она слышит, как корабль прорезает под собой воду, как скрипят пеньковые верёвки и трещат рвущиеся паруса, как моряки хором кричат свои шанти, чтобы не потерять друг друга во мгле, она начинает петь. Сначала — в такт их песням, незаметно вплетаясь в звучание, словно присоединяется к начавшемуся танцу. Она повторяет их движения, дополняет их — и уводит. Пока от песен не остаётся слов и ритма и звуков. Она уводит их к скалам, которые раздробят дерево их кораблей, и к зубам, которые раздробят их кости. Они будут стоять на палубе, перегибаясь за борт, показывая на неё пальцем, улыбаясь, бросаясь на скалы, пока их корабль будет всё глубже и глубже увязать среди камней. Мальчишка-навигатор свалится с мачты и запутается шеей в верёвках, но на его нелепо повисшее тело никто не обратит внимание. Всё это время он ждёт, под поверхностью воды, там, где можно разглядеть лишь длинный, извивающийся хвост. Он движется быстро, дёрганно, словно выброшенный на берег — голодный. Он не уйдёт, пока она не предложит ему еды. *** Он трапезничает среди обломков, расположившись на упавшей мачте, обвив её хвостом, словно змея. Его хвост был короче, чем у неё её, с черной чешуёй, под цвет его волос, с плавниками, больше похожими на длинные перепончатые шипы. Он впивается зубами в оторванную руку — она видит, как рвутся волокна и связки, нитями натягивающиеся от его рта. Она лежит на камнях ниже, как и положено. Среди обглоданных костей, как и положено. Слабым достаются только объедки. Она была бы рада отказаться и от них, но… — Ты опять похудела, — замечает её взгляд Фейтан. Он слизывает стекшую по руке кровь — от внутренней стороны локтя вверх, к основанию кисти. У него длинный, черный язык, сужающийся к концу — не такой, как у неё, созданной для того чтобы смешиваться с людьми. Его тело созданно для того чтобы рвать, резать, убивать. Есть. — Ты будешь бесполезна, если сдохнешь. Он бросает ей огрызок — тот с шлепком падает на камни. На нём ещё полно мяса. Даже нетронутая кожа. На кисти можно разглядеть татуировку — восходящее солнце. Или, может, заходящее. Она колеблется. — Я поделился едой. Ешь. Фейтан теряет терпение. Она подбирает мясо обеими руками. Мясо. Мясо. Просто мышцы и кости. Ничего больше. Она пытается откусить осторожно, но её зубы — как у людей. Ей приходится долго грызть и жевать, кусок за куском. Кровь склизкими комьями скапливается во рту. Она глотает. Её уже не рвёт. Это просто мясо. — Если ты продолжишь питаться сраной форелью, то не сможешь петь. Ешь больше мяса. Она молча жуёт в ответ. Фейтан прав. Последние месяцы она бледнее, чем обычно, её волосы — реже. Она проводит пальцами по груди и чувствует, как они проваливаются в рёбра. Говорят, что людям не нужно много еды — такой руки хватило бы на день. Ей остаётся только завидовать. Тело русалки, с мощным, многометровым хвостом, требует много энергии. Еды. Каждый раз, когда она сыта, она находит себя среди груды новых скелетов. Раньше она пыталась их помнить. Фейтан наблюдает за тем, как она ест, и потом тянется когтями к телу мальчишки, запутавшегося в верёвках. Его светлые волосы прилипли ко лбу, а мёртвые глаза нелепо выпучены. Он смотрит на неё. Он смотрит на неё. Он смотрит на неё. *** Он берёт её внизу, на камнях. Если приходится ждать дольше, чем ему нравится, если людей на лодке слишком мало. Если ему не удалось с ними достаточно повеселиться. По крайней мере, он молчит. Он обвивает её хвост своим, сдавливает в мощных мышцах, пока её кости покрываются трещинами и чешую срывает с мясом. Когтями впивается в кисти, его руки до плеч покрыты запёкшейся в красный песок кровью. Раньше она сопротивлялась, но Фейтану это не понравилось. Потом она пыталась смириться и не думать, позволить всему случиться. Это ему не понравилось тоже. Он не любит, когда она двигается, но она должна всё чувствовать. Всё осознавать. Как он наваливается на неё сверху и его широкий рот расплывается в ухмылке, как камни режут её спину и как он упирается в её живот горячим и влажным. Она знает, что если попытается убежать от этого, укрыться внутри себя — он увидит. Он смотрит в её глаза именно для этого. Ей лучше запомнить каждую секунду. *** Она запоминает, как бы не пыталась забыть. Она стирает кожу в мясо, пытаясь спрятать синяки от его касаний, но что-то всегда остаётся. Ноющая боль при каждом движении, запах оконченой трапезы, запекшаяся кровь под ногтями. Липкая паутина гнили и мерзости и отвращения, стягивающая желудок. Фейтан всегда кончает в неё. Вряд ли даже думает об этом. После всего он замирает на какое-то время, прижимаясь к ней плотно, так, что она слышит его сердце своей грудью и чувствует, насколько сильнее оно бьётся по сравнению с ней. Она слишком испугана, чтобы двигаться — даже в те времена, когда она ещё пыталась сопротивляться, она даже не пыталась сделать что-то в такие моменты. Она знала, что стоит только дернуть хвостом, слишком резко вдохнуть — и он не раздумывая сломает ей шею. А потом он приходит в себя и молча ускользает с её камней, обратно, под воду. На ту глубину, на которой её лёгкие лопнули бы от давления. Оставляет её думать, чем закончится этот раз. Она не сомневается — Фейтан убьёт своих детей, если такие появятся. Скорее всего, он убьёт её раньше этого. Если нет — то она убьёт их сама. Но она не хочет их вынашивать. Не хочет даже представлять такую возможность. Иногда она думает о том, чтобы найти на одном из кораблей нож и искалечить себя. Так, чтобы даже он не смог к ней притронуться. Так, чтобы он оставлял её сразу после еды. Чтобы он испытывал к ней то же отвращение, что и она к нему. Над её камнями — болтается в веревках обглоданный труп мальчугана. Его лицо почти не тронуто. Фейтан знал, что он ей запомнился. Что она его не съест. Он оставил его гнить, а её — смотреть. На мёртвом теле — короткий клинок в ножнах. *** Он смеётся ей в лицо. Зло, как смеётся, когда вытягивает кишки из чьего-то живота. Под водой его голос звучит по-другому, но она прекрасно узнаёт этот смех. Она обеими руками держит клинок, прямо перед собой, направив его на Фейтана. У неё нет шансов в честном бою, конечно. Она создана, чтобы зазывать моряков на скалы из тумана, он — чтобы крошить кости китам. Но сейчас он у поверхности, там, где давление слишком слабое. И у неё есть нож. Острый кусок стали может прорезать даже его чешую. Фейтан перестаёт смеятся. Его лицо расслабляется. Он не кажется злым или раздражённым — наоборот, лишь немного ухмыляющимся, но от его взгляда мышцы сжимаются и не поддаются. Ей приходится напрячься, чтобы не начать тонуть. И, когда он движется в её сторону — чтобы не рвануть от него, не попытаться спрятаться среди скал. Она не проплывёт и пятидесяти метров прежде чем он оторвёт от неё хвост. Она не может бежать. Она не может бежать. Он махнёт хвостом и окажется у её лица и тогда она воткнёт нож ему в глотку. Ей просто нужно дождаться нужного момента. Она не может бежать. Вот, его хвост сжимается в пружину, ещё секунда — нет, даже меньше. Она не может бежать. Она вспорет ему кишки и будет пировать на его внутренностях. Ещё мгновение — вот, он уже несётся ей навстречу, не моргай, не моргай, не моргай. Дьявол. Не моргай! Она не моргает, и поднимает нож ровно в нужный момент, и наносит удар именно так, как хотела, и не сдаёт от напряжения — но тогда почему всё, что она чувствует, это мощный удар ладонью в шею? Её пальцы разжимаются и клинок тонет где-то в глубинах, и в её глазах всё кружится и она не может найти Фейтана — пока её спину не разрывает когтями и её саму не начинает кружить. Где верх, а где низ? Куда она должна плыть? Она пытается рвануть хоть куда-то, но ничего не получается. Она едва может удержаться на плаву. — Я же говорил, — он бьёт её, пока проплывает мимо, и её снова мотает по кругу, — Ты слишком мало ешь. Его лицо оказывается перед её лицом, и она видит, как расширились его плавники, как часто подрагивают его жабры. У неё не было шанса. С самого начала, она подсознательно сжималась, когда видела его, готовилась защищаться. Но он не видел в ней даже потенциальной угрозы. Просто инструмент. Поэтому она ещё жива. Но теперь — она видела это по его глазам — теперь она зарвалась. Он хватает её за плечи и толкает, тянет в сторону скал, и у неё нет сил даже для того, чтобы его замедлить. Она бьётся спиной об камень и чувствует, как ломаются рёбра и воздух уходит из лёгких — она раскрывает жабры, чтобы вдохнуть поглубже. — Тяжело дышать? — Фейтан прижимает её к скале, давит пальцами на пластинки жабр, не давая им открыться, — Ты дышишь только для того, чтобы быть мне полезной. Если ты перечишь, то зачем тебе дышать, рыбёшка? Ей больно. Она пытается вырваться, пытается убрать его руки, выскользнуть, хоть как-то извернуться, но в ответ получает только когти, впивающиеся ей в бока. Её лёгкие горят — она пытается дышать через рот — но их сразу заливает водой. — Хочется вдохнуть? — Фейтан давит сильнее, кончиками пальцев проникая внутрь жабр. Он прижимает к её щеке и говорит прямо в ухо. — Рыбёшке нужно вдохнуть? Она ненавидит себя за то, что кивает. — И рыбёшка будет делать то, что ей скажут? Она кивает снова. Она будет делать то, что ей скажут, пожалуйста, только дайте вдохнуть. — И ты будешь петь свои песни, и зазывать тупых ублюдков мне на обед? Погубит всех людей мира, только не надо больше боли, не дайте ей захлебнуться. Фейтан выпускает её жабры, и она благодарно сворачивается, чувствует, как вода проходит сквозь лёгкие, раскрывает жабры шире — и Фейтан пользуется этим, чтобы проникнуть в них когтями. Она чувствует, как по её позвоночнику бьёт электричество, как натянутая струна в мозгу лопается, когда он когтями режет мягкую мембрану внутри. — Сука. Думала, что на этом всё? Не думала. Не думает. Не может думать. Её голова пуста. Её голова пуста. Она на пляже, на пляже… — Смотри. На меня. Она смотрит. Он держит её за щёки и не даёт отвернуться. Его пальцы касаются её внутренностей, ещё чуть-чуть и они лопнут, лопнут и она брызнет соком как выброшенные на скалы люди и — Нет. Только на меня. Он сжимает её лицо и заглядывает в её расширившиеся глаза. Он тянет её за жабры вверх, и тонкие хрящи ломаются от его прикосновения, и его хвост сжимает её и дробит её кости на куски. Она сможет плавать? Она сможет плавать? Она сможет — Ты делаешь только то, что скажу я, ты живёшь только для меня. Ты просто певчая птичка, которой я бросаю кости, и ничего больше. Его пальцы зарываются глубже, в сочащуюся мякоть, красное облако расплывается из её бока красное красное это красное что это Острые выступы скалы всё сильнее царапают спину, словно живые, и она понимает, что это из-за её дрожи. Его рука смещается на её шею и она чувствует, что ещё чуть-чуть и он сорвёт её голову с плеч и выпьет кровь из её вен и утрёт рот ладонью и обглодает её череп добела и вылакает мозг из глазниц своим длинным языком и от неё ничего не останется Рыба, оказавшаяся хорошей приманкой. Расходный материал. Он насаживает её на крючок и ждёт, пока клюнет что-то повкуснее. Он резко погружает свою кисть в её жабры, полностью, она чувствует, как внутри неё что-то бешенно бьётся об его раскрытую ладонь, лёгкиежелудоксердце? он хватает ей изнутри и тянет тянет тянет она распутывается как верёвка он вытягивает её наизнанку изнутри он тянет её она чувствует как пустеет — Поэтому ты умрёшь как только перестанешь приносить пользу. Понятно? Он показывает ей окровавленную ладонь. Пустая. Она бросает взгляд на своё тело — месиво из красного и белого, но её внутренности не вырвало грязной кучей в воду, как у выпотрошенной рыбы. А потом он бьёт её в живот, и скала за её спиной трескается. Её перекашивает, выгибает, она видит, как фиолетовое пятно мгновенно растекается по коже он мог бы пробить её насквозь если бы захотел он мог бы пробить её насквозь — Сука. Тупая же ты тварь. Я же сказал, сказал же, — он поднимается выше, или выпускает её и позволяет тонуть, её лицо уже на уровне его живота и он держит её за вытянутую кисть и кажется что от этого она уже сломана, но ей нельзя кричать чтобы его не перебить не разозлить не перебить — Только. Я. Она смотрит только на него. Он дёргает её за руку, и поворачивает здоровым, не обезображенным боком. Она смотрит на его лицо, на его глаза. Он чувствует её взгляд, чувствует, как она безвольно вжимается в себя, когда он касается её целых жабр, проводит по нежной мембране пальцами. Она смотрит на него, и он улыбается, когда насаживает её жабрами на себя, зажимает между собой и камнем, вдалбливает её в стену. По боку изнутри растекается кипяток, её рёбра ломаются от давления, она чувствует, как внутри что-то рвётся и растекается склизко-горячее она смотрит на него она не отводит от него взгляда она даже не моргает если она моргнёт то это не прекратится никогда она останется здесь между этой стеной и Фейтаном Фейтаном Фейтаном Фейтаном только *** Она скользит между обломков, проверяя тела, одно за другим. Она переворачивает их, и они, по инерции, проплывают ещё немного вверх, прежде чем продолжить тонуть. Иногда, некоторые открывают глаза, смотрят на неё испуганно, или, ещё реже, — моляще. Она оценивает их, одно за другим. Мужчина. Моряк. Слишком взрослый, слишком мускулистый. Жёсткое, сухое мясо. Она накрывает его рот ладонью и держит, ждёт, пока тот не перестанет колотиться. Плывёт дальше. Девушка, ухватившаяся за доску. Юная, едва старше двадцати. Без сознания, но ещё дышит. Беременна. Она прикладывает ухо к её животу, ждёт. И слышит — тихий, едва различимый толчок. Сирена подхватывает её, несёт к скале. Осторожно вытаскивает из воды, придерживая за голову. Остальные помогают вытащить её из воды. В основном — женщины. Несколько детей, от пяти до двенадцати. Нежное и сочное мясо. Они аккуратно укладывают девушку на камень, стучат ей по щекам. Кажется, она приходит в сознание. — Это правда, что за нами скоро приплывут? — говорит самый младший из мальчишек. Конечно. В этот раз он задерживается, поэтому она готовит его трапезу заранее. Самое лучшее, что может найти. Он должен быть доволен. Должен быть ей доволен. — Я слышала легенды о русалках, которые помогают людям, попавшим в кораблекрушения, — говорит одна из спасённых девушек постарше, — Спасибо тебе. Сирена не отвечает, только отворачивается и ныряет, уплывая на поиски новых тел. В конце концов, с едой не разговаривают.