Господь (или скорее Сатана)

Донхёк вот уже полчаса тусуется у серой бетонной стены. Он успел выкурить третью сигарету, почистить салфеткой белую подошву кроссовок и пролистать всю ленту инстаграма. Дважды. Он уже начинает жалеть, что вышел в такой поздний час, но сдаваться и уходить пока не входило в его планы. Господь или скорее Сатана вознаграждает его за умение ждать. Он вдруг резко выскакивает из-за угла грязной подворотни и случайно натыкается на мужчину средних лет, пачкая его пиджак. Донхёк испуганно глядит на него и взволнованно щебечет: — Прошу помогите! Моему брату стало плохо, он упал и кажется потерял сознание! — мужчина смотрит на него сначала с недоумением, но Донхёк заламывает брови и кусает губы в кровь. — Пожалуйста, вы можете хотя бы вызвать скорую? Я… я оставил телефон, пожалуйста я вас умоляю! Мужчина вслед за Донхеком нервно кусает губы и говорит: — Да, да, я вам помогу. Хек без его разрешения хватает за локоть и тащит за угол, а последний не особо и сопротивляется. На грязном заплёванном асфальте действительно лежал парень. Руки его были раскинуты в разные стороны, а в тусклом свете фонарей наливалось тёмными тенями молодое лицо. Мужчина говорит "о господи" и Донхёк кривится. Он подбегает к своему брату и садится перед ним на корточки, в отчаянии закрывая лицо руками. Незнакомец подходит к ним и склоняется над чужим лицом. Он прикладывает два пальца к чужой шее и тихо шепчет:"он, кажется, живой". Донхёк решает больше не терять ни минуты и тянется к бутылке, стоящей возле него. Мужчина кажется это замечает и испуганно оглядывается. Но он не успевает издать ни звука, Донхёк быстро разбивает бутылку об его голову. Когда он убирает от лица руки, чтобы осколки не задели его, мужчина уже лежит на асфальте, придавив Ренджуна. — Почему меня вечно давят эти старперы? Ты не мог просто повалить его на землю? — ворчит он, отпихивая ногой чужое тело. Донхёк подаёт руку, чтобы помочь ему подняться, но ожидаемо видит средний палец. — Мне кажется нам попалась крупная рыбка, — говорит Джун, осматривая дорогой костюм и кожаную барсетку. — Хёкки умеет ждать и выбирать. — А Ренджуни умеет не дорожить своими почками и лежать на холодной земле несколько часов. Донхёк поворачивает неподвижное тело на спину и внимательно вслушивается. Он видит как мерно дышит чужая грудь и мысленно радуется, что сядет хотя бы не за убийство. Он шарит по внутренним карманам пиджака и находит лишь визитку из парикмахерской. Ренджун вытаскивает свои перчатки, при виде которых Донхёк презрительно фыркает. Хуан распахивает барсетку и вынимает оттуда все, что попадётся в руку — фотография, по всей видимости дочки: черноглазой девочки, что улыбается в камеру (Ренджун равнодушно выкидывает её прочь), несколько мятных леденцов, чек с заправки, два письма на имя Хан Чон Сока и наконец нащупывает телефон. Он вытаскивает древний кнопочный агрегат: старую нокию и вздыхает. Как вдруг Донхёк кричит победный клич, он увидел в заднем кармане брюк толстый бумажник. Ренджун цепляет его своими тонкими пальцами и раскрывает кошелёк. Пара солидных купюр заботливо отложена в другой отсек, глаза старшего жадно блестят и вытаскивают добычу. Донхёк замечает двести долларов и семьдесят пять евро в другом отсеке и радостно улыбаясь отхватывает их себе. Ренджун выгребает из кармана даже всю мелочь ("ужасно хочу кофе из того дурацкого аппарата!") и засовывает бумажник в задний карман, где тот и находился. Донхёк подхватывает уцелевшее горлышко бутылки, которым был нанесён удар и прячет в карман (на всякий случай). Ренджун оперативно снимает перчатки со вспотевших ладоней, пока их "клиент" не очнулся. — Ну что, в паб? Или завалимся в мотель? — Донхёк играет бровями неспешно подходя к Ренджуну. — Пару рюмок виски нужно вылакать обязательно! Сегодня был тяжёлый день, я боюсь мои почки без тёплой куртки долго не протянут. Донхёк быстро стягивает свой парик и фейковый пирсинг, а Ренджун стирает нарисованную на щеке татуировку и переодевается в футболку. Они находят небольшой клуб прямо рядом с местом преступления и невозмутимо заходят туда. Они уже давно привыкли не привлекать внимания своим поведением или одеждой, хотя если говорить начистоту, то очень хотелось одеть чёрную косуху и красить волосы в ядрено красный. В клубе полно танцующих людей, причём контингент здесь самый разный: от малолетних подростков до женщин в возрасте в обтягивающих юбках. Ренджун не сдерживает хмыка, когда к Хёку пристраивается милфа с явным намерением не просто поболтать. Он наклоняется к её уху и что-то шепчет, старший даже не пытается расслышать, но это явно повергло женщину в шок, она широко раскрыла глаза и в недоумении похлопала длинными накладными ресницами смотря то на него, то на Ренджуна. Донхёк незаинтересованно отворачивается обратно к барной стойке и заказывает сет шотов B92. Четыре рюмки на двоих ожидаемо показались слишком маленькой дозой, поэтому в ход идут ещё две порции и невкусные начосы с жирным сырным соусом. Они молчат, лишь слушают громкую попсовую музыку, пьяные вопли и раздражённый голос бармена. Ренджуну уже до чертиков надоела эта жизнь с воровством и насилием каждую неделю, эти дешевые бары с проститутками и в стельку пьяными мужиками, грязные мотели и вечная нехватка денег, но он сидит здесь и подпевает неожиданно включившейся песне Конана Грея, думая, что ни на что больше то и не способен. Ему безумно нравятся те беззаботные дни, когда он может бездельно слоняться по магазинам и есть дебильные шоколадные вафли в кофейне. — Поехали? — спрашивает Донхёк. Но он и абсолютно без ума от Донхёка, от их запретной деятельности и их безграничной свободы. И он едет. Едет в очередной раз. Хек кладёт на стол десятку, не прося сдачи. Ренджун слезает с высокого барного стула и идёт ловить такси на улицу. На его плечи внезапно опускается тёплая ткань и он поворачивает голову. Донхёк накинул на него свою ветровку, оставаясь стоять в лёгкой рубашке. — Ты замёрзнешь, дурак. — У тебя болят почки. — Я пошутил. — А я поверил. Ренджун отворачивает голову и прикладывает незаметно ладонь к груди. Ему кажется, что его сердце быстро бьется на весь переулок, но оно все также отбивает ускоренный ритм лишь у него в грудной клетке. Такси подъезжает быстро, но наглый водила просит слишком, ну правда слишком много для двух километров езды. Ренджун хочет начать торговаться, но Донхёк, как ему в принципе несвойственно, молча кивает и толкает неугомонного парня в салон. Машина останавливается у хостела, где они сняли номер на целую неделю. Ренджун прыгает по ступенькам на второй этаж и сразу отсчитывает плату за три дня просрочки из пачки купюр и прячет их под подушку. Донхёк поднимается чуть позже и устало садится на их огромную двуспальную кровать. Ренджун видит мурашки на его руках и думает, что его напарник все-таки замёрз. Он хочет пройти на кухню и сделать горячий чай, ну или налить хотя бы кипятка, но Хек смотрит слишком пристально и пожалуй хочет совсем не этого. старший упорно его игнорирует и направляется на кухню. Он не успевает и сделать двух шагов, как его прижимает к стене чужое неожиданно горячее тело (для того кто в 15 градусов стоял в футболке). Донхёк смотрит пьяным взглядом, и Ренджун удивляется тому, как сильно он наклюкался, хотя пили то вроде поровну. Он просовывает колено между чужими соблазнительно худыми ногами и мелко целует в шею. — Ты когда выпьешь становишься ужасно тактильным, — говорит Ренджун, пытаясь то ли оттолкнуть, то поцеловать его. — А ты ужасно вредным. Шучу, ты всегда такой. Донхёк не раздумывая прижимает его руки к стене, чтобы не мешали и целуется грязно. Грязно, но у Ренджуна мурашки по коже и даже не от запаха алкоголя. И он уверен, что у Хека он не вызывает такие чувства. Он правда не хочет об этом думать, они же просто напарники и друзья с привилегиями. Донхёк сам так сказал. Поэтому он подстраивается под чужой ритм и позволяет шарить под своей футболкой. Позволяет трогать абсолютно везде, где захочется, а Донхёку хочется абсолютно все и сразу. Они целуются, кажется, целую ночь, не переставая обнимать и дарить друг другу удовольствие. Их большая кровать скрипит и бьется ручкой о стену. Ренджун не сдерживает своих хриплых стонов, когда его второй раз доводят за ручку до рая, а потом спускают обратно в ад. В ад, где главным дьяволом оказывается Донхёк, который облизывает и кусает, гладит и царапает и не даёт сбежать от себя, крепко связывая невидимыми узлами. Наверное, это и называется любовью или хотя бы влюблённостью. Хек пачкает его руку, громко простонав его имя, когда старший в беспамятстве механически двигает рукой, чтобы принести удовольствие. Это безумие, но у него опять стоит, хотя он только недавно излился на простынь. Донхёк лежит, прикрыв глаза, и Ренджун притирается к нему, опять прося ласки. Младший открывает затуманенные глаза и удивляется, откуда в Хуане столько желания и пошлости. Но отказать не может, даже если тяжело просто повести пальцем. На утро Ренджун просыпается в пустой кровати. На постельном белье он различает следы их вчерашнего безобразия. Он встаёт с постели, задница опять болит. Рен натягивает на себя одеяло, укрываясь с головой и идёт обследовать номер. Донхёка нет ни в ванной, ни на кухне, ни на балконе. Но там остаются его сигареты, и старший ещё имеет некую надежду, что его не бросили одного посреди знакомого, но все равно холодно равнодушного к нему Сеула. Дверь хлопает неожиданно. Ренджун терпеливо ждёт, когда к нему подойдёт Донхёк, поцелует в макушку и обнимет сзади, устраивая голову между его лопаток. Он делал так всегда. Всегда, когда хотел почувствовать себя любимым. Но вместо этого он видит на пороге балкона полицейского, который осматривает его необычный образ. Поодаль от него стоит Донхёк, за спиной которого стоит ещё один представитель закона. Хек смотрит побитой собакой, которая все ещё пытается защитить своего хозяина. — Хуан Ренджун, вы обвиняетесь в неоднократном разбое и хищении чужого имущества. вы будете задержаны до выяснения обстоятельств.