crybaby

- Чанни, ты, что, опять плачешь? – закатывает глаза Бекхён, упираясь своими детскими ручками в бока. – Ну, чего ты? Я просто упал, это не больно совсем. Коленки заживут, Чанни! Маленький Пак Чанёль даже не желал слушать уж слишком разумные доводы своего шестилетнего лучшего друга. Он размазывает слезы кулачками по пухлым щёчкам, которые покрылись алым румянцем. Ёлли шмыгает носом, смешно дёргая плечами. - Ну ты и ребёнок, в самом деле, - важничает Бекхён. – Прекрати! Ты же мужчина! - Мне п-п-я-ять л-л-е-е-ет, - завывает Чанёль в своё оправдание. - И что? Это не лишает тебя твоего достоинства, дурак, - Бекхён кривится, но всё же неловко обнимает Чанёля за плечи. – Я маме расскажу, если ты не перестанешь сопливить. Чанёль ещё минуты две заливается солёными градинами, которые беспрерывными потоками капают со щёк и подбородка, оставляя мокрые пятна на футболке, шортах и коленках Бекхёна. Тринадцать лет спустя - Господи боже мой, - Бекхён пытается оторвать ладонь от лица, но её как будто клеем "момент" присобачили. – Чанёль, скажи, пожалуйста, какой ты в себе объём жидкости вынашиваешь? Просто интересно, знаешь. А Чанёль с удовольствием бы ответил и даже бы съязвил, но его просто рвёт на части ручьями слез. Он сидит на краю своей кровати, хрипло всхлипывая и нелепо почесывая свой красный и набухший от соплей нос. - Ты просто вертикальная лужа в человеческой оболочке, Пак, - Бекхён с отчаянием вздыхает. – Подумаешь, немного подрался. Это всего лишь разбитая губа. Я не умираю от потери крови, во мне её достаточно, знаешь ли. Губа, кстати, тоже не отпадает. Заживёт ведь. Ты же знаешь, что на мне затягивается всё, как на собаке. Бён с крайне кислым видом присаживается на корточки рядом с Чанёлем, смотря на него снизу вверх. Ладно, когда Ёль был маленьким милым мягкощёким мальчиком из соседнего двора, это имело свой шарм. Но сейчас это восемнадцатилетний двухметровый кусок мяса, ревущий, как прорванная дамба. Бекхён берёт в свои маленькие аккуратные ручки здоровенные лапы Чанёля и легко целует их. - Прекращай, мой мужик, - хихикает Бён, забираясь на колени к Чанёлю и прижимаясь своей щекой к его мокрому и солёному лицу. – Это вообще когда-нибудь кончится? Может, посадить тебя на безводную диету? - Просто прекрати себя калечить, - больше хрипит, чем говорит Ёль. – Мазохист. Чёртов мазохист. Я это ненавижу. - Как будто я специально, - больно оттягивает эльфийское ухо Чанёля зубами Бекхён. – У меня просто аура а-ля «почеши об меня свои кулаки». Я рисковый парень, понимаешь. - Кажется, эта аура ещё вчера называлась «у меня нет мозгов, стукните меня кто-нибудь по голове, может быть, по углам завалялась засохшая серая жидкость с три грамма весом», - Ёль вытирает остатки слёз рукавом и валит Бека на кровать, подминая под себя. – Почему я должен встречаться с куском отбивной? - А почему я встречаюсь с двухметровым мутантом, который не мозгами и даже не членом думает, а слёзными железами? Бекхён притягивает за ворот футболки Чанёля к себе, попутно думая о том, что готов магнитить к себе чужие кулаки, стены, ступеньки, увесистые, колющие и режущие предметы сколько угодно, лишь бы видеть такую прекрасную реакцию со стороны своего парня. - Что ты, мать его, делаешь, Пак Чанёль? – Бекхён роняет на пол пакет с яйцами, заботливо приобретёнными по просьбе младшего для супер гигантской глазуньи. – ТЫ, ЧТО, ВЫПЛАКАЛ ВСЕ СВОИ МОЗГИ, ОТВЕТЬ МНЕ, ЁЛЬ? Бекхён отходит от шока и кидается к Чанёлю, осматривая его руку и гневно матерясь. Когда он незаметно пробирался к тому в квартиру, чтобы повалять дурака и напугать рёву, вообще ни разу не рассчитывал увидеть то, что, собственно говоря, увидел. Ёль абсолютно спокойно стоял возле плиты, держа ладонь над работающей конфоркой, он отрешённо жевал бабл гам, надувал огромные розовые пузыри, а затем лопал их. - Ты там случаем не свои мозги жевал? – Бекхён шипит. - Может, хватит говорить о моих мозгах? – недовольно ворчит Чанёль. – Я просто задумался. Бён открывает и закрывает рот, как рыбка, потому что, МАТЬ ЕГО, ПАК ЧАНЁЛЬ, как можно просто задуматься в таком положении? Немыслимый идиот. Но кое-что беспокоит Бекхёна гораздо больше, чем пустота между ушами своего парня. - Чанёль, где ожоги? - Какие ожоги? - Блять, ожоги от огня. Я спрашиваю, где они? – Бекхён вертит ладонь младшего так и сяк, но следов от продолжительного знакомства с конфоркой в упор не видит. – Ты, что, железный человек у меня, милый? - Эээээ, - неосознанно глотает жвачку Пак. – Я не так уж близко к огню держал руку. - О, отлично, теперь у нас я инвалид на всю голову. Чанёль, смотри, ты видишь на этих прекрасных глазах линзы, очки, монокль? Я прекрасно видел, ГДЕ и КАК ты держал свою поганую ладонь. - Я не знаю, - лихорадочно выдыхает Чанёль, чувствуя себя прижатым к стенке. – Ты яйца разбил… - Ах, яйца, говоришь, дорогой? Может, мы тогда твои на сковородку пустим? – Бекхён плюётся пеной. – Это какой-то волшебный огонь из сказок про пони? Чанёль не успевает сообразить, что происходит, когда Бекхён в ярости непонимания сует руку чуть ли не в самую конфорку и тут же взывает фальцетом от боли. Он отшатывается от плиты и падает на пол, вопя что-то про выпотрошенные внутренности Пака. Ёль не замечает момент, когда водонапорную башню его организма срывает за неисправностью. Он крутится вокруг Бекхёна, беспомощно брызгая слезами километра на три вперёд, аки искусственный полив газона. - Бекки, прости… Бекхённи, - он трясётся всеми двумя метрами своего роста над хрупким и громкоматерящимся Бекхёном, заливая его ожоги слезами, да вообще, в принципе, всё заливая. На следующий день Бекхён проснётся в кровати Чанёля, после бурного и усиленного извинения младшего. И как всегда не найдёт даже шрама на месте травмы, уже не удивляясь своей «живучести». Бекхён беспомощно роняет трубку телефона, когда монохромный голос по ту сторону провода вещает о скоропостижной смерти его матери. Он отшатывается назад, не слыша доносящиеся из аппарата «Господин Бён, вы слушаете?». За окном только завязывается восход, красными волнами отливая на стеклянных поверхностях окон. Впервые за всю свою взрослую жизнь Бекхён плачет, истерично вытирая длинными рукавами чанёлевского свитера обжигающие кожу слёзы. Его трясёт мелкой дрожью, скулы сводит кисло-лимонным привкусом. Он даже не предполагал, что услышав эту новость, так расклеится. Не то, что бы Бекхён был бездушным ребёнком и бла-бла-бла, просто мать бросила его, оставив на попечении бабушке и дедушке, когда Бёну было всего шесть. Он не особо был с ней знаком, но почему-то именно сейчас пожалел об этом. - Бекхённи?.. – Чанёль испуганно застыл в дверном проёме. – Что случилось, Бекки? Он моментально подбегает к парню, не давая ни единой слезинке сорваться со щёк, вытирая их своими поцелуями. - Расскажи мне, что случилось, пожалуйста. Бекхён громко всхлипывает, забавно дёргая носом. Его ресницы надламывались под весом тяжёлых градин слёз. Он рассказывал долго и взахлёб о своей обиде на мать, о том, как он сожалеет, что вообще родился, отягощая её жизнь, что ему жаль, о том, как он её любит, и что он совершенно не знает, что чувствует в данный момент. Всё это снежным комом преследовало его с самого детства, а сейчас сбило с ног, придавливая своим весом. - Мне очень жаль, Бекки. Бекхён чувствует чужие слёзы на своей макушке и почему-то начинает улыбаться. - А тебе-то чего жаль, дурак?.. Бён отстраняется от Чанёля, чтобы в очередной раз диву даться, какие водопады Ниагара умеет пускать младший. Но вместо этого он восторженно ахает. Первую секунду он чувствует испуг, но потом что-то жгуче тёплое и родное разливается от сердца по венам и артериям, согревая душу. Чанёль стоит спиной к окну, за которым тянется восход, багровыми и красными тенями окрашивая комнату. Вокруг невесомо парят тысячи искорок в форме перьёв, создавая очертания крыльев. Они тлеют одна за другой и пеплом оседают на ресницах Бёна. Бекхён видит перед собой волшебство. Не выдуманное, а реальное и ощутимое, за которое он может ухватиться, прижать к себе, обнять и не отпускать. Птица-феникс плачет искорками слёз. - Мне очень жаль, Бекки, что я не могу забрать твою душевную боль тоже, - грустно улыбается Чанёль, протягивая свои руки к Бекхёну. – Прости меня. Бекхён отдаётся в эти объятия, искренне считая, что Пак ошибается. - Эй, мистическая херня, я тут порезался случайно, пусти мне свою драгоценную слезку, а то совсем бо-бо. - Бекхён, я тебе не аптечка. - Тебе жалко что ли для своего парня, плакса двухметровая?