31 июля 1999
20:20
Приходить в себя всегда трудно. То немногое, что ощущает Питер — пропитано страданием. Он чувствует, что лежит на чём-то холодном. Тело опутано сетью проводов. Вся кожа в чём-то липком. Чувствует, что не может пошевелиться. Его тошнит и мутит, но даже это отмечается сознанием как-то лениво. Словно всё происходит не с ним. Перед глазами шатаются и вращаются блики красного и синего. Тяжело дышать. Он не помнит, как давно тут. Не помнит, как попал сюда. И ему всё равно. Всё, что он помнит чётко — десяток временами повторяющихся слов. Короткие фразы выжжены в его опустевшей памяти: Оскорп. Нулевой. Проверить состояние... Оскорп. Опыт первый. Результат? Положительный... Оскорп. Тест двенадцатый. Результат? Неудачный... Оскорп. Тест… Оставить до регенерации... Оскорп. Пациент. Ведёт себя плохо. Команда. Не кормить. Пациент. Сопротивлялся. Команда. Наказать... Оскорп... Опыт сто двенадцатый. Результат? Отрицательный... Оскорп. ДНК изучен. Результат? — Оставить! Новое слово! Питер хватается за него, стараясь вернуться в сознание. Там больно. Но там есть хоть что-то, кроме красных бликов и ощущения падения в бездну. К пальцам покалыванием возвращается чувствительность. Он знает, что это ненадолго. Питер чувствует расползающуюся по ним боль. Холод. Не пошевелиться. В глаза светит белый свет, а чуть дальше начинается тьма. Она отступает под этим напором Света. Глаза слезятся. Слишком светло. Слишком больно. Питер пытается пошевелиться, но всё, что он может — ощущать, как выступает влага и катится по щекам к шее. Дышать больно. Во рту что-то мешается и пульсирует. Под верхнюю губу словно подложили ватные диски, пропитанные разъедающим раствором. Больно. Питер бы кричал, если мог. Челюсть не слушается. Из приоткрытого рта срываются рваные хрипы. — Помогите, — бьётся запертой птицей в сознании. — А что с нулевым? — Голос звучит близко. Питер дёргается, но только в своём сознании. Сквозь гул в ушах доносится писк аппаратов. В сгибе локтей отчётливо ощущаются иглы. Больно. — Он нам больше не интересен. Слепящий свет резко погас, оставив красные блики перед глазами. Аппараты запищали, словно сошли с ума. В шею воткнулась игла. По пальцам ударил обжигающий холод. Ровный пии-ии-ииск. Пожалуйста. Питер чувствует, как его куда-то везут, хоть и не должен. Последнее, что он ощущает — падение. Его грубо скидывают на пол. Слышен хруст. Он понимает, что должна быть боль в разбитом лице, но её нет. И он не видит. Ничего. Перед глазами лишь тьма после ослепляющего света прожектора. В ушах бьётся собственный оглушающий пульс. Всё тело словно каменеет изнутри. Восприятие умирает. Он — умирает, отстранённо понимает Пит, но даже не думает сопротивляться. Пора. Давно пора. — Сам ликвидируй. Убивать пауков — к беде. — Успевает уловить раньше, чем отключается и слух. — Иди в машину, — раздаётся уже на грани слышимости. А потом Питер неожиданно чувствует. Как его бьют в рёбра, как хватают и тащат за волосы, как сжимается металл на шее. Но стоит ощутить простреливающую всё тело боль в губе, как волной накрывает тьма. Он чувствовал, как боль снуёт по телу, словно кровь, как с ним производят какие-то манипуляции. Но всё это было так незначительно, так далеко. Ощущение тела пропадало. Сознание отстранялось. Он был во тьме. Он — тьма. Питер угасал, растворяясь в пустоте.