я сделаю тебя произведением искусства

      искусство — это всё для гёкко. искусство — его смысл существования на этой бренной земле. он и искусство шли неразлучно под руку столько, сколько он себя помнит и даже больше. он — и есть искусство. совершенство в самом точном понимании этого слова. лучше его никто не может понять всю суть такой тонкой черты человечества. гёкко — самопровозглашенная миссия, которая каждому слепому раскроет глаза на такое прекрасное явление, как творчество смертных, всеми силами старающихся показать свою индивидуальность. и гёкко считает, нет, уверен, что преуспел в этом лучше всех. по крайней мере, уж точно лучше ныне живущих.       его горшки ручной работы с самыми живописными узорами украшают каждую выставку. как же иначе, великодушный гёкко никогда не откажет бедным, убогим простолюдинам взглянуть на настоящее произведение искусства. пускай в их серых и пустых жизнях будет хотя бы одно яркое воспоминание, где их мировоззрение на скульптуру перевернулось пару раз и заиграло новыми красками. уж сколько он слышал за свою жизнь восхищенных охов и ахов в сторону его причудливых горшков и гёкко никогда не будет сыт до конца. он, конечно, осведомлен о своей чрезвычайной неординарности-гениальности-идеальности во всём и вся, но будет неплохо, если мошки пропищат на ушко ещё пару сотен восхвалений великого гёкко.       для этого гёкко даже посещает галереи, где проходят его выставки, чтобы покрасоваться и послушать лично благоговейный трепет своих фанатов. и люди, которым до искусства как до луны, одобрительно выдыхают «какой орнамент!» или «вот это тонкость линий!». да, нет сомнений, что гёкко превосходит каждого на этой выставке и его жизнь гораздо важнее бесполезного жития какого-нибудь обывателя. и ему поддакивают, конечно-конечно, вы просто неподражаемы гёкко-сама, вы великолепны гёкко-семпай. не ровен час, когда гёкко настолько сильно преисполнится собственной важностью и ценностью, что трахнет сам себя. на кого не посмотри, все выглядят блекло и совершенно безвкусно. особенно эта дамочка с чёрными водорослями вместо нормальных волос, в мешковатом темно-синем платье со сборками до пола и дешевым рисунком каких-то бирюзовых цветов. голубая жилетка из секонда тоже не спасала ситуацию.       гёкко, располагаясь поодаль, как обыкновенный посетитель зоопарка, где вместо животных были обезьяноподобные людишки, что тычут пальцем в его творения и удивленно вскидывают брови вверх при первом взгляде, наблюдал за этой простушкой. стоит признать, она не стала тут же подносить ладонь ко рту, широко распахивать глаза, которые уцепились за нечто прекрасное, и неразборчиво лепетать очевидное вслух. напротив, она щурилась, клонила голову набок то влево, то вправо и на её лице кроме легкой тени недоумения и озадаченности не было абсолютно ничего. потом она полезла в свою облезлую кожаную сумочку (ещё один признак серой жизни, заметил гёкко), достала оттуда черный поношенный футляр, а из него уже вытащила овальные очки в голубой оправе («она ещё и слепошарая», — цыкнул про себя гёкко).       эта маленькая дамочка уже по-крупному оскорбляла взор гёкко своим китчевым внешним видом. он медлительно приближался к ней, будто от расстояния зависит прочтение её мыслей по выражению лица. кстати, о нём. внимательный гёкко и в нём нашел изъяны. оно по странному скучное, невыразительное, словно девушке с трудом дается любое выражение эмоций, если они конечно у неё имеются. и с очками на переносице она смотрела на горшки без мнимого обожания, а с различимым разочарованием и задумчивостью. это было непривычно. это ненормально. это неправильно. — вас что-то беспокоит? — сошёл к ней с небес гёкко, нарочито вежливо завуалировав «лицо свое недовольное дома оставляй». — да, мне вот что интересно… — совершенно спокойно, не поворачиваясь к творцу, как будто нахальная незнакомка говорила не с ним, а сама с собой, — ваши горшки испорчены? — что вы такое несете?! они безупречны! — неожиданно для самого себя и всех вскипел гёкко, но дама даже не дрогнула и продолжила пялиться на горшки, держа руку на подбородке. нашлась, черт бы её побрал, мыслительница. — но они же кривые, — небрежно махнула на них она, — и эта цветовая палитра… она такая вырвиглазная и всё смешивается в одну непонятную синюю белиберду с рыбьими глазами. — я вам настоятельно рекомендую провериться у окулиста, дамочка, — у гёкко были слова и по точнее, но нельзя, много людей в округе и крохотное грязное пятно на белой репутации будет катастрофой. — и так, от меня, советую ещё сходить в другие магазины, кроме секонд хенда. — неважно, где я закупаюсь, если мой выбор одежды всё равно выглядит пристойнее, чем ваше розово-фиолетовое безумие, — владелица уж больно длинного язычка наконец-таки соизволила развернуться лицом к гёкко с режущим глаза спокойствием. — по всей видимости, вам не дано разглядеть в моих работах красную нить общей постановки, как и других деталей присущих искусству скульптуры. я искренне вам сочувствую, — он смотрел на неё сверху вниз, всей своей натурой крича, кто тут победитель и главный, но дамочка слепо вылупила на него небесно-голубые очи с полной пустотой во взгляде. — а вам, по всей видимости, не дано хорошего вкуса, — гадкая-прегадкая ухмылочка мелькнула на её неживом лице и это был удар под дых, — мне вас о ч е н ь жаль.       будь она ростом больше, то прошептала бы это гёкко на ухо, прежде чем упорхнуть прочь к другим картинам в галерее. впервые в жизни не за ним было последнее колкое словцо в споре. это… очень обидно. и на душе мерзко. но он стоял непоколебимой крепостью, ни один признак раны не был показан немногочисленным зевакам. гёкко должен быть выше этих пустых перепалок. так ведь? так?       нет, не так. гёкко не позволит глупцам и дальше ходить по этой бренной земле и сеять семена раздора. гёкко не только человек высшего познания искусства, но и широкой души. он сделает милость слепым людям и избавит их от мучений, а вдобавок, сделает их прекрасными, как и подобает творцу и художнику. да, гёкко и впрямь великодушный господин. да, так и есть. и сегодня под его милость падет эта милочка, которая настолько погрязла в своих удручающих буднях, что более не видит всей красоты его горшков. бедное создание, ну ничего, гёкко избавит тебя от страданий. она его не просила об этом, но гёкко не нужны слова, он просто чувствует и знает, что так будет правильно. да, гёкко знает. этого достаточно.       выбранная «пациентка» лечебной методики гёкко ещё долго ходила по выставке, а если быть точным, то надолго останавливалась возле разукрашенных маслом полотен с изображением пейзажей. зачастую большая часть картины занимало небо с реалистичными облаками. но больше всего ей понравилась картина с утренним туманом. как гёкко это понял? всё просто. она смотрела не отрываясь, не моргая, а пальцы рук сами собой переплелись рядом с грудью. ни на что больше девушка больше так не смотрела, но ей пришлось отвлечься и поплестись к выходу. гёкко на приличном расстоянии последовал за ней, хотя его пытался остановить глава галереи до конца выставки, что потерпело фиаско, и художник покинул здание.       девушка вышла и остановилась возле парковки для автомобилей, чтобы посмотреть на электронные часы. что ж, она слишком долго любовалась прекрасными пейзажами, и её автобус уехал двадцать минут назад. следующий через час. зато можно идти спокойно и наслаждаться чудесным весенним вечером после тихого дождика, что пропитал воздух свежим озоном, отпустить все тягости работы учителя, ведь молодым преподавателем ух как непросто быть, опыта у неё ещё не достает. а ещё можно снять очки, больше не надо ничего рассматривать и всматриваться. покопавшись в сумке, она достала футляр, но вместе с ним неожиданно выпал и её билет прямиком в маленькую лужицу, тут же намокнув. ну и всё равно как-то, дама убрала очки в футляр и спрятала его в сумку, неспешной походной двигаясь к автобусной остановке.       стоило ей скрыться из виду, как высокая фигура подобрала не до конца пропитавшийся влагой билет. «токито муичико» напечатано на бумажке и этой информации предостаточно, чтобы претворить задуманное в жизнь. кто бы знал, что по имени и фамилии можно столько всего узнать о человеке. муичико, например, не знала, поэтому однажды после работы она почувствовала удар чего-то тяжелого и холодного по голове, а дальше всё как в тумане.       перед глазами всё расплывалось, но мало-помалу четкая картинка возвращалась. её тело перемотано строительной изолентой и очень крепко, прямо-таки профессионально, как подметила токито. единственное, чем она могла шевелить — это пальцы рук. её похититель явно не новичок, но здесь он схалтурил или решил, что она всё равно ничего не сможет сделать. царапание короткими ноготками по скользкой ленте не приносило никаких плодов, а запястья связаны очень туго. зато она смогла нащупать свои часы, уже прогресс. в муичико буйствовал только интерес ко всей этой ситуации, а какого-либо испуга она не чувствовала и в помине. ей же лучше, сможет трезво оценить ситуацию и вести себя хладнокровно.       вот и оценка ситуации подоспела: практически безвыходная. пессимистично, но что поделать.       оглядевшись по сторонам, токито с недовольством отметила, что стул, к которому она привязана намертво, находится очень далеко от стола с вероятными инструментами маньяка и добраться до него будет очень проблематично. с другой стороны большая часть стены завешена плотной тканью и не разглядеть, что же под ней. муичико попробовала пошевелить ногами. бесполезно. а ведь ей только недавно исполнилось двадцать лет, так неприятно-горько умирать в столь раннем возрасте, не успев и пожить по сути. остается только дожидаться своего карателя и узнать хотя бы причину похищения.       послышался громкий хлопок дверью и нескорые шаги по ступеням лестницы, напротив которой так удобно оставили токито. на тусклый свет вышел довольно крупный мужчина в дорогом старомодном кимоно. часть длинных волос была собрана в маленький пучок на затылке, а остальные черной блестящей атласной лентой спускались по спине. где-то муичико уже его видела, но память-зараза не предоставляла ей точностей. он бросил мимолетный взгляд на жертву, явно не ожидав, что она уже давно в сознании, чему заметно удивился. но уже через секунду расплылся довольной улыбкой и подошел ближе к токито: — ну, ты наверное уже догадалась, почему оказалась здесь? — спросил он, ожидая её бессмысленные потоки догадок и оправданий. только их не последовало. — а ты вообще кто? — задала встречный вопрос муичико, который был гораздо важнее, по её мнению. — как это «кто»?! ты меня не помнишь? — опешил похититель. такого он уж точно не ожидал услышать. — я же так и сказала, ты меня вообще каким местом слушал? — расслабленно и слегка вальяжно отвечала муичико, словно не она сейчас связанная сидит перед маньяком. — меня зовут гёкко, и тебе лучше не язвить в такой ситуации, иначе всё закончится гораздо плачевнее, чем по моему первому плану, — процедил, выделяя яркой экспрессией каждое слово, гёкко, чтобы эта идиотка смогла в своей пустой черепушке найти воспоминания о том злополучном вечере. — точно, — щелкнула муичико пальцами. скомканные отрывки возникали перед глазами и от этого становилось ещё забавнее, — ты вроде бы вазы делал какие-то кривые… Поправь, если неправильно, давно это было, и я плохо помню. — я делаю идеальные горшки, а не вазы, и было это два дня назад! — мне хватает и трех часов на то, чтобы забыть подобные мелочи. в моей жизни есть вещи гораздо важнее, чем кривые горшки, — холодно сказала девушка и вдруг её осенило. — ой, подожди, ты что же, похитил меня только из-за того, что я не лестно отозвалась о твоём «творчестве»? боже, а я-то думала, что действительно кому-то насолила… — ты совсем из ума выжила? что с тобой не так? — не выдержал и вцепился своими грубыми руками в её плечи гёкко, не забыв встряхнуть как следует. но это ни на что не повлияло — муичико как смотрела сквозь него, так и продолжала. — это с тобой что-то не так, раз не умеешь принимать критику или хотя бы игнорировать её, раз она тебе не понравилась. знаешь, у всех своё мнение и оно не обязано совпадать с твоим… — а мне плевать. я раскрою тебе и другим червям глаза на истинное искусство, чтобы вы прекратили нести околесицу, — он приближался к лицу токито всё ближе и ближе в попытках увидеть что-то кроме отсточертелого равнодушия. безмятежно токито скользила ни чем не выражающим взглядом по острым чертам его лика и ухмылялась про себя тому факту, что на него нанесено больше макияжа, чем на неё. — ты ведь в курсе, что у червей нет глаз? — тебе серьезно не страшно? не трепещешь в ужасе, как мои прошлые жертвы? — это был удивительный феномен, которому гёкко не мог придумать объяснений. — страшно — это семь уроков с разными классами, следом за ними собрание учителей, а дома тебя ждет гора тетрадей и контрольных на проверку до завтра. и вроде бы день окончен, но понимаешь, что так ещё шесть дней в неделю, месяц за месяцем, год за годом, и так до пенсии. единственное, что я сейчас чувствую, это невыносимую рыбную вонь от тебя, гёкко. — какой кошмар, — произнес гёкко, покачав головой и отстранившись от девушки. — живут же люди, ей богу. очень, очень печально это слышать. не удивлен теперь, почему ты лишена чувства прекрасного.       муичико только показательно подкатила глаза, что гёкко предпочел не замечать, но она видела, как дернулись его выщипанные брови к переносице. художник подошел к темной занавеске и сдернул её одним большим рывком. под ней оказывается находился огромный аквариум с очень яркой подсветкой, от которой всё помещение заполнилось голубым светом. в воде плавали стаи, оравы маленьких прозрачных рыбок. токито вопросительно взглянула на гёкко, беззвучно спрашивая: «и чего мне бояться? этих малявок?». — позволь прояснить. это, — рукой он указал на проплывающих из стороны в сторону голодных рыб, — амазонские хищники — ванделлии или же кандиру. этих малышей местные жителя боятся больше пираний и называют «бразильскими вампирами». а знаешь почему? — не имею малейшего понятия. я не биологию преподаю, — покачала головой муичико. — они забираются в отверствия тела человека и пожирают его изнутри. — ага, ага. — это ещё один показатель моей гениальности, — продолжил он. — мои жертвы в такую панику впадали, когда я им рассказывал, как они сегодня умрут. ты — будешь девятнадцатой, кто погибнет от моих чудотворных рук. — как много людей не побоялись сказать тебе, что у тебя не все в порядке с головой, — саркастично подметила токито. — умолкни немедленно, — рявкнул гёкко. — никто не покидает это место живым. — вау, как пафосно. — да захлопнись ты уже наконец, недоразвитая молокососка! — сорвался на крик гёкко. — но не беспокойся, ты умрешь не бесследно. твоё исстощенное тело станет моей новой скульптурой! как ты могла заметить, я тебя даже переодел в одежду получше, пока ты была без сознания. вот, посмотри.       из угла комнаты он спешно достал огромное передвижное зеркало на колесиках и подкатил его к муичико, чтобы она оценила гёкковский вкус в одежде. на ней было белоснежное кимоно с голубым узором облаков, подстать переливу её волос и глазам. токито ничего не сказала и, кажется, на неё это не произвело какого-либо эффекта. — осталось только привести твоё кислое лицо и прическу в порядок, и ты будешь готова встретить свою смерть абсолютно красиво, — для этого гёкко на столе отыскал косметичку и достал из неё пудру, тени, тушь для ресниц и помаду водостойкого типа, а также длинную серебряную заколку для волос. — я сделаю тебя произведением искусства.       снова подойдя к жертве практически вплотную, гёкко посмотрел прямо в её большие и чистые глаза с надеждой увидеть в них не менее чистый страх. но его там не было и в помине. это стало не на шутку злить творца пуще прежнего: — чего ты молчишь? знаешь ведь, как выводить людей из себя! — так ты же сам сказал мне молчать… и, если честно, я не впечатлена, — пожала плечами токито.       последняя капля упала в переполненную до краев чашу терпения гёкко и не выдержала она более такого наглого поведения пленницы. как она смеет сидеть тут и дерзить великому гёкко-сама, когда у него в руках буквально её жизнь? гёкко ничего не понимает и больше терпеть такое отношение не будет, а раз навести на неё ужас психологически не получается, то он сделает ей страшно физически. с поразительной скоростью и силой он проткнул её щеки на сквозь острым концом заколки, своебразно скрепив ей рот. из мест, где была воткнута заколка сразу потекла кровь, но муичико кроме негромкого вскрика больше ничего не издала. ни крика, ни плача, ни-че-го. это противоестественно. это какое-то сумасшествие или извращение. она сидела перед ним с непоколебимым видом гордой мученицы, которая выдержит совершенно любую дурость гёкко-сама. — я тебя ненавижу, — шепчет он, размалевывая её лицо не как визажист, а как художник. её лицо — полотно, на котором он может изобразить всё, что ему угодно своими «красками»: и радость, и скорбь, и ужас. — срочная новость: мне всё равно, — еле разборчиво отвечает муичико, практически не разлепляя губ в липко-красной помаде. похоже, гёкко не задел язык. а жаль. — господи, почему у меня такое предчувствие, что ты будешь являться ко мне в образе призрака и дальше доставать? — со смешком задал риторический вопрос он, находясь на грани истерики. — ты только что разгадал мой хитрый план, — и даже с продырявленным ртом она умудрялась улыбаться. гёкко мысленно поражался этой девушке и таким темпом скоро начнет в слух, — но до этого вряд ли всё дойдет.       гёкко уже её не слушал. сейчас оставались сделать считанные мелочи и казнь можно начинать. сначала он достал невысокую стремянку и поставил её к аквариуму, чтобы снять с него крышку. отодвинув на достаточное расстояние тяжелую стеклянную плиту, гёкко снова спустился и взял со стола канцелярский нож, которым быстро разрезал ленты, которые держали токито ровно на стуле. когда же она была откреплена, вершитель её судьбы подхватил девушку на руки, будто весила не больше пушинки, и понес к аквариуму. три шажка по стремянке и раздался громкий плеск воды. муичико думала она будет холодной, но оказалась теплой. кандиру, зачуяв в воде запах крови, бросились к ней в поисках удобного отверстия, куда можно проникнуть и полакомиться вкусной кровью.       великий художник наслаждался, любовался этой медленной и мучительной смертью токито. он, как хороший хозяин, обязан кормить своих рыбок вкусными безмозглыми червяками.       неожиданно наверху послышалась какая-то неизвестная возня: хлопали двери, тяжелые ноги ступали по полу, раздавались голоса. гёкко жил один и гостей не ждал, так как это была его скрытая дача от всех друзей, даже самых близких. дрожь прошлась по спине, и он по-настоящему испугался. не менее жуткое зрелище его ждало в аквариуме — токито муичико, поедаемая рыбами, вымучила из себя злорадную улыбку. это её рук дело, сомнений нет, но что она сделала? он же всегда на неё смотрел, разговаривал с ней, она делала ничего для своего спасения. тогда что это?

***

      в зале суда всегда всё серьезно и страшно. особенно когда ты преступник, твои руки в наручниках и сейчас будут давать показания. гёкко не выбраться — это факт. сколько бы он денег не заложил, сколько бы его друзья со своими адвокатами не старалась вытащить гёкко из этой ситуации — всё бесполезно. нашли трупы, выжившая жертва рассказывает как было.       как объяснили гёкко после ареста, у токито на часах была специальная система с отслеживанием её местонахождения, а также возможность передавать это местонахождение кому-то из телефонных контактов у кого есть такие же часы. дорогой девайс, гёкко не ожидал увидеть такой у обычной учительницы, и это неудивительно, муичико в него ползарплаты вложила, а потом и другую половину в подарок сестре. вот она и получила сигнал от сестрицы и вызвала полицию, которая ворвалась в дом великого (читать: в прошлом) художника.       он уже хочет побыстрее закончить с позорным заседанием и оказаться где угодно, хоть в участке, хоть в тюрьме, лишь бы не видеть проклятое довольное лицо токито. её сестра-близнец (ему одной муичико хватило, а ту ещё одна копия подоспела) была гораздо серьезнее и вызывала меньше раздражения. а муичико просто получала непередаваемое удовольствие от всего процесса, потому что она выиграла и битву в галереи, и войну, которая произошла в подвале.       браво, теперь катись в ад, пожалуйста, дорогая токито муичико.