Демонов в своей голове я называю богом, Он царствует как хочет, Я вовсе не против.
О, он мой личный Демон. Сатана в обличии бога-обольстителя. Он — моя самая большая, отвратительная, ужасная проблема, причастность к которой обойдётся мне в сумасбродно дорогую цену — мою драгоценную, безупречную душу (по его словам). Но я скудоумен, люблю риск и никогда не откажусь от лишнего бокала шампанского, которого у меня всегда в избытке. Ведь я рискую только одним своим фальшивым существованием, которое держится на дряблой ниточке нашего всесильного контракта с ним. С моим личным, всемогущим и всепоглощающим Дьяволом. Его алые, горящие всевластным, неугасающим пламенем глаза всегда устремлены в мою синюю радужку. О, какие у него узкие зрачки. А самое главное, насколько они становятся чёрными в моменты особого желания. Знаете, это те самые кобальтовые дыры, они затягивают в свои вечные временные парадоксы, не оставляя и шанса на выбор: идти или нет. В таком случае и не потребуется выбирать. Ты бросишься в эти аспидиановые трущобы, они станут твоей главной средой обитания, они бесспорно будут твоим кислородом. Бросься туда без оглядки, тебя затянет всепоглощающая темнота, из которой в жизни не выбраться. Он нагло смеётся мне в лицо, когда я говорю о жизни. Для него она — вечность, незыблемая бесконечность, непреодолимая игра, в которую только интереснее играть с каждым новым годом — уровнем. Его жизнь никогда не перестанет биться в грудной клетке, никогда не познает чего-то дряхлого и старого, что с каждым проживаемым летом оставляет отпечаток на людской душе. У моего Сатаны душу вырвали с потрохами, оставили лишь сухой, омертвевший, но вместе с тем чересчур велеумный разум и инстинктивные желания. И до чего хорош он в постели. Разумное животное, невероятный, виртуозный механизм, молчащий о своих чувствах. У него есть целый арсенал всевозможного оружия против меня, моей своры мыслей и нескончаемых дум. Он игнорирует людские потребности, совершенно не понимает чувств и эмоций, ведь он Сатана. Тем мой личный дьявол и благолепен, своей не человечностью. Это существо, мой король, которым я иногда владею, вгрызлось в мой разум, как последняя мысль, что мелькает перед скоропостижной кончиной. И эта мысль настигает каждую ночь. Передо мной предстаёт его лицо, обрамлённое смольными волосами, а посреди — о, будто центр всего его существа находится не под рёбрами — светятся карминные глаза. Они проводят ежедневный технический осмотр моей души на предмет возможных царапин. Он злится, когда их находит и каждый раз зализывает своим шершавым, сухим и горячим языком. Я — его любимая игрушка, с которой он никак не наиграется. От того нрав Сатаны раскаляется, словно наковальня. Насколько же смехотворно то, что именно я стал его игрушкой, которую он никак не может сломать. Каждый его жаркий поцелуй, оставляющий сиреневые, как он любит говорить, бутоны, на моей бледной, фарфоровой коже, хочет сломать. Но я лишь смеюсь над его жалким попытками, ведь я продержусь. Моё тело до неприличного хрупко, словно сделано из отборного хрусталя. Оно составляет единственную загвоздку. Но Сатане нравится, до умопомрачения приятно ломать мои кости каждый удобный раз от, вероятно, переизбытка силы. Слишком сильный, просто до благочестивого ужаса. Слишком умный. Всё в моём Сатане можно поставить под определение «слишком». Он прокусывает мои губы до алых капель, в которых испачкает свою белоснежную эмаль острых, чересчур длинных клыков. Он гонит от меня любых людей и дьяволов, ведь я — любимый любовник, сюрреалистичная игрушка, чудом — о, сущим чудом — оставшаяся в живых благодаря его воле. Я бы в жизни не поблагодарил его за подаренную возможность бытия, но я боготворю его за то, что он лежит со мной в одной постели. За то, что его не дышащее тело прижимает моё к своему крепкому торсу до боли в рёбрах. Я с удовольствием бы принял больше таких объятий.Я сам привел его к власти, А тело сделал домом. И мне вообще уже плевать, Кто там косо смотрит.
Сегодня он выставил меня, как королеву (принца) этого бала. Варвары, вампиры и демоны, демоны, демоны! Повсюду одна несведущая о человеческих желаниях нечисть, повсюду раздор и хаос! О, это его истинное царство, отражающее весь тот не распутанный клубок, творящийся в мыслях моего Сатаны. Сила предопределяет мысли, а мысли — силу. Этот дьявол умел сочетать понятия, возвышаясь над самим раздумьем, господствуя над своим же разумом. Я ещё не видел существа, который управлял бы своей волей лучше него. И все подчиняются его воле. И весь этот ужас его рук дело! Даже я… даже я уже подчинился и безвозвратно кинулся в объятия его океана, где готов умирать. Корсет, который он, в чистое издевательство, заставил меня надеть, мешает дышать. Рюши на груди тяжело вздымаются и опускаются. Высшее качество и тончайшие нити. Он ведь хочет, чтобы я носил только лучшее, не позоря его перед гостями. Туфли жутко неудобные и натирают ступню, но я улыбаюсь. Толпы нечисти проходят в зал. Демоны дьявольски красивы в своём большинстве. Он любит слово «дьявольски». Часто его повторял, когда служил у меня дворецким. Дворецкий по имени Себастьян Михаэлис… Сколько лет назад это было. Десять, двадцать? Или всего один несчастный земной год. Я был графом всего год назад, а теперь прозябаю на восьмом круге ада в качестве сучки демона, к которому испытываю реальные чувства. Надеюсь, что только в этом развратном мире. Надеюсь, что там, в грешной земле, всё было бы по-другому. Он тысячи раз заставлял меня выкрикивать «Андрас» в отместку за кличку собаки, любезно полученную им в день заключения контракта. Нашей печати моего греха и его радости. В тот день, когда он стал для меня опорой и защитой. Сейчас он для меня страсть и разврат. Для взрослого, состоявшегося графа, глаз которого больше не скрывает метка привязи — вместо неё настоящие наручники и цепи. Маркиз этого ада знает толк в искушениях. В первую ночь я рыдал навзрыд, сейчас — наслаждаюсь и растворяюсь в его умелых руках. И порою кричу по его указке. Теперь я прочувствовал на себе все прелести этой скотской жизни прислуги. Но я отмечаю, что с Себастьяном я был снисходительнее, нежели маркиз со мной. Маркиз почтенного восьмого круга ужаса… Первый лорд этого организованного государства. Знал бы я, с кем заключаю контракт. Но теперь отступать уже поздно, непростительно и некуда. Стань первым любовником в палатах милорда! — Оу, принц, приветствую Вас, — высокий мужчина склоняется в поклоне. Обладатель белоснежных волос, правильной формы лица и красных глаз с чёрным значком. У Андраса глаза красивее. Он со всей своею грацией и изяществом склоняется в поклоне и целует мою протянутую руку своими малиновыми устами. — Вы всё тот же, что и в прошлом году. У Андраса появилось понятие постоянства? — он взирает любопытными глазёнками, желая получить хоть чуточку внимания к своей незначительной персоне. Во мне иногда просыпается, торжественно восстаёт из могилы погребённый Сиэль Фантомхайв. Он ведь всего лишь пешка-сладострастник. — На втором куча людей, готовых переспать с тобой в любой момент, — я пренебрежительно отдёргиваю руку и с прищуром смотрю на неё, будто к конечности прикоснулись не алые уста, а грязь и экскременты. Мимика возымеет должный эффект. — Я рад, что вы почтили наш дворец своим присутствием, барон, но впредь не позволяйте себе подобных выходок. — Андрас бы вновь порадовался, что выбрал себе именно такую шлюху. Безумно наглую, под стать королю. Мне кажется, он с самого начала знал, что сделает со мной по истечению этого жалкого контракта. Беловолосый склоняется к моей лакированной, иссиня-чёрной туфле и касается губами, облизывает своим гаденьким, длинным языком. Пачкает слюнями. Отвратительный. — Благодарю вас за столь тёплое приветствие, человеческое отродье, — выплёвывает барон. Сгинь с глаз моих, отвратное создание. Он спешит вглубь зала к вездесущей вакханалии на своих косолапых ногах, которые можно сравнить с козьими копытами. Где-то там на высоком троне восседает мой бывший дворецкий и распивает красное вино, льющееся из бочек и разлитое этими невеждами по полу, столу. Там режут сырое мясо, пачкая в крови всю комнату. А потом, на этой же крови танцуют бесы. Демоны любят хаос, и я никогда не пойму за что. Андрас ответил бы, что это природа существ ада, посадил бы к себе на колени и начал поглаживать кожу, надавливая на синяки.Мой демон рушит мосты, Стирает все границы. Вокруг меня горят костры, Выжигают глазницы. Если хочешь умереть Раньше, чем другие, Добро пожаловать в души моей обитель.
Я чувствую на своих плечах горячие руки, словно раскалённый металл. Они вжимаются в искусанные ключицы, делают больно, изображая массаж. Длинные пальцы, которые я когда-то давно считал нервными, невесомо оглаживают мою открытую шею. Он любит меня касаться неожиданно, да так, чтобы не хватало дыхания. Чтобы прилюдно унизить, показать, кому принадлежит лакомый кусочек людского мира. Я это понимаю, понимал всегда. И вновь чувствую себя под опекой моего личного Сатаны, что через несколько секунд пошло, похотливо лижет мою щёку своим длинным, горячим языком. Вожделение — страшная вещь, настигающая моего бывшего дворецкого и ужасного собственника. По коже словно пускают электрический разряд. Моё тело поддатливо для него, подобно кукле, в которую он сам вкручивал шарниры. Его язык оставляет короткую мокрую дорожку и перемещается к мочке уха. Все гости смотрят на этот цирк, устроенный прекрасным актёром. Неужто Андрас услышал их милый разговор с этим красноглазым? Покинуть свой неповторимый трон ради меня, чтобы явиться перед заходящими гостями, принимать которых есть моя обязанность… Сегодня у Маркиза действительно хорошее настроение. Его язык переходит на сапфировый гвоздик в ухе, который было разрешено всё же оставить в образе идеальной сучки его Величества. Гости смотрят на это представление по-разному: кто-то откровенно завидует, пожирая взглядом их маленькие, похотливые игры; кто-то усмехается забавам хозяина дворца; а кто-то мечтает оказаться с маркизом в постели. Я улыбаюсь, надевая по-графски надменное выражение лица. Как же хорошо, что у моего организма существует понятие «мышечная память»! Лицо легко принимает надменно-учтивое выражение, и я улыбаюсь. Усмехаются в самое ухо и говорят, что такая улыбка нравится. Я откидываюсь на спинку трона и закидываю ногу на ногу, но лицо по-прежнему не вздрагивает, ведь чувствительную раковину всё ещё шекотят чужие смольные пряди, внимательно наблюдающие за гостями. Вместе с постоянно ало-розовыми кошачьими глазами, вселяющими ужас и страх. Разве кто-то посмел бы противиться такому правителю, если даже у меня не хватило воли, чтобы не остаться зачарованым этими ввергавшим в ступор взгляд? О, а я-то знаю толк в ужасе. Все виды этого прелестнейшего чувства испытаны на себе. Толпа взметнулась при виде этой картины. Вожделенного принца и короля, не сдержавшего порыва повидать свою игрушку. Редко короли позволяют себе такие вольности. А вот мой и есть настоящая вольность! До чего же своенравен! Тело чуть ли не ноет в ожидании последующей ласки, а мозг кричит о том, что это всего лишь шалость. До ночи придётся долго ждать. Вернее, в аду всегда ночь. До того момента, как они останутся в одиночестве, и волк растерзает овечье тело в своих клыках. Рука хочет взяться за волосы и потянуть их назад, огладить щеку, но как же больно осознавать, что именно сейчас это делать запрещено и неприемлемо. Сейчас мне полагается быть слугой, почувствовать себя в шкуре Себастьяна Михаэлиса. — Поздравляю вас с началом сего прекрасного пира, господа! Наслаждайтесь! — он отходит, вскидывает руки вверх и говорит со своей обольстительной улыбкой. О, как же я хочу её увидеть в постели прямо сейчас, в этот же момент. У меня настроение, чтобы меня ломали. Сейчас же. Весь этот бал, все эти торжественные встречи... лишь жалкие прелюдия перед царством разврата, которое начнётся позже. И зачем же тратить столько сил? Но и торопиться тоже незачем.Я ведь тут теперь навечно. Я ведь теперь навсегда его принц, бывший хозяином. Какое изощрённое унижение!