Ревность Черного

      — Черный… ты что-то спросить хочешь? — тихий голос осторожно прорезает темно-голубую синеву сумерек. В свете уличных фонарей и ярких соседских окон лицо Курильщика приобретает легкий налет загадочности, будто это не совсем он.       Черный всегда считал, что хорошо скрывает собственные мысли и чувства. Так и было — никто не мог понять, что творится у него на душе. Никто, кроме Курильщика. Особенно такого «мистического» Курильщика.       Черный потупился. Его уравновешенная часть подсказывала, что нужно отрицать все догадки парня. Но она всегда слабела с наступлением темноты. И под внимательным взглядом этих серых глаз.       — Просто… я тут подумал…       Жить вместе они начали не так давно — когда Черный покинул общину. И спать вместе тогда же. Обстановка Дома не располагала к однополой романтике, в отличие от большой квартиры с толстыми стенами.       Черный уже тогда обратил внимание на большую раскрепощенность Курильщика, но кого такое волнует в период страстной влюбленности? А теперь, спустя несколько месяцев… И перед, и во время секса Черного слабо волновало интимное прошлое Курильщика. Его в такие моменты вообще ничего не волновало. Но сразу после, едва отгремит сердце и отпустит похоть…       — Кто у тебя был первым? — набрав в легкие побольше воздуха, решился спросить Черный.       По лицу Курильщика пробежала болезненная судорога — он ожидал чего угодно, только не такого копрометирующего вопроса. Черный, видя это, пожалел о собственной смелости, но сказанного назад не воротишь. Он был готов опустить подробности жизни Курильщика в период, когда сам был в общине. Но его первого отчего-то простить не мог, даже не будучи с ним знаком.       — Уверен, что хочешь это знать? — в голосе Курильщика скользнули металлические нотки. Отступать было некуда, и Черный коротко кивнул. Курильщик помолчал, обдумывая ответ и взвешивая варианты. И нехотя отозвался:       — Помпей.       На Черного будто уронили потолок. Он был готов ко многому. К Сфинксу. К Рыжей. Да даже к Габи. Но Помпей… Он был до Черного у Псов. Он был до Черного у Курильщика. Где еще успел отметиться этот самодовольный псих?       — Не такого ожидал, да? — зло бросил Курильщик, пытаясь скрыть стыд. Зачем только он сказал правду? С другой стороны — почему он должен был врать?       Черный не ответил, глядя на Курильщика расфокусированным взглядом. Это только усилило стыд Курильщика.       — Только не надо, — отчаянно начал он. — Можно подумать, ты в Доме монашествовал.       Его слова наткнулись на глухую стену молчания, заставив заскользить с отвесного склона вниз, в пучину. Он зло выдохнул, будто цепляясь за что-то изо всех сил, и отвернулся к стенке. Черный продолжал лежать неподвижно, и только ровное дыхание давало понять, что еще он жив.       Утром он на автомате поднялся с кровати и так же на автомате привез коляску — вчера она за ненадобностью осталась в прихожей.       Завтрак сегодня получился лучше, чем в другие дни — яичница с идеально ровными насыщенно-желтыми глазками и апельсиновый сок без единой косточки.       — Доброе утро, — в кухню въехал взъерошенный со сна Курильщик. Обычно он сперва принимал душ, и только потом отправлялся на кухню. Но сегодня против обыкновения нарушил традицию. Темно-синяя футболка со стершейся белой надписью была ему велика и скрывала тело до самых колен. У него была не одна пижама, но он все равно предпочитал спать в старой футболке Черного.       — Доброе, — кивнул Черный, споласкивая соковыжималку под краном.       По его кислому тону Курильщик понял, что тот еще не отошел, но все равно сделал еще одну попытку:       — Сегодня яичница как в ресторане.       — Угу, — не увенчалась успехом попытка.       Тогда Курильщик глубоко вздохнул и стиснул зубы. В груди томилось кислое чувство вины, а от Черного исходили тщательно сдерживаемые гневные флюиды. Курильщик не до конца понимал, почему, но чувствовал свою вину в этом. И самое неприятное, не знал, как ее загладить.       — Долго ты еще злиться собираешься? — бессильно поинтересовался он, глядя на широкую спину перед раковиной.       — Я не злюсь, — раздалось оттуда.       — Да, ты не злишься, а я могу ходить.       Тема болезни Курильщика осторожно обходилась обоими, поэтому Черный обернулся. Он смотрел на стушевавшегося Курильщика, а сам вспоминал, как он до рвоты переживал в ту самую ночь убийства.       «Когда только успел? Я-то, дурак, думал, что он просто впечатлительный», — мысленно подытожил Черный. Его уже волновал не только первый выбор Курильщика, но и собственная слепота — он ведь ничего не подозревал до вчерашнего вечера. Так бы и оставался в неведении, если бы не проницательность Курильщика. О чем еще Черный не знает?       — Да скажи уже что-нибудь! — Курильщик под внимательным ледяным взглядом просто сходил с ума. — Накричи, сломай что-нибудь! Только не молчи…       — Он тоже не молчал? — вырвалось у Черного. А что, Курильщик же сам попросил что-нибудь сказать.       — Дурак! — Курильщик вздрогнул и сжал кулаки. Схватил с коленей кухонное полотенце и запустил его в Черного. Оно упало на середине пути, и Курильщик прямо спиной вперед выехал из кухни. Черный посмотрел на опустевшее место перед столом, на сиротливо лежащее на полу полотенце и потянулся к шкафу — здесь Курильщик всегда хранил сигареты.       Рабочий день выдался самым обычным — ничего плохого и ничего хорошего. Ничего, что могло бы вывести Черного из состояния тревожной задумчивости.       Дорога домой казалась ему особенно долгой. Из-за пасмурной погоды стемнело раньше обычного. Фары машин длинно отражались на мокрой почерневшей дороге. Противная изморось летела в лицо со всех сторон.       Стоя под дверью, он долго рылся в сумке — неужели забыл взять с собой ключи? Быть такого не может — он никогда ничего не забывает.       Дверной замок щелкнул еще до того, как Черный нажал на кнопку звонка.       — Долго ты в подъезде собираешься стоять? — на пороге появился взвинченный Курильщик. Вместе с ним на лестничную клетку выплыло облачко серого дыма — сегодня он курил особенно много.       — Ключи забыл, — рассеянно отозвался Черный, заходя.       Курильщик не хуже Черного знал, насколько тот собранный, и стиснул зубы.       Часы тикали особенно громко, не давая Черному ни малейшей возможности сосредоточиться. Он снял очки и устало потер обеими руками глаза. В темноте зарябили желто-оранжевые круги и раздалось шуршание шин.       — Черный, чего ты хочешь? — голос Курильщика прозвучал ровно и уверенно, будто он репетировал свою речь весь день. — Я не могу изменить прошлого. Мне жаль, что оно тебя смущает, но я ни в чем не виноват. Мы с тобой тогда не встречались, даже не особо дружили. И я не понимаю, почему сейчас ты так злишься.       Выпалив это, Курильщик замер, ожидая реакции. Черный же впервые за весь день осознал, что же конкретно его злит. И это оказалась совсем не опытность Курильщика.       — Хочешь знать, почему я злюсь? — Черный посмотрел прямо в напряженное лицо Курильщика, первый раз за весь день. — Потому что мне не дает покоя мысль, что сейчас ты со мной только от того, что я похож на Помпея.       Удивительно, как все оказалось просто. Курильщик даже рот приоткрыл, удивленный. А Черному стало легче уже от того, что он высказал свою тревогу.       Курильщик прикрыл пальцами рот, чтобы предательская улыбка не так бросалась в глаза.       — А ты не думал, — стараясь говорить спокойно, хотя голос плохо его слушался, начал Курильщик. — Не думал, что это он был похож на тебя, а не наоборот?       О таком Черный не думал, поэтому непонимающе уставился на Курильщика. А тот смущенно прятал глаза и закусывал нижнюю губу, довольный произведенным эффектом. Потом осмелел и посмотрел на Черного такой теплотой, что тот не выдержал и сорвался с места, приседая на корточки перед коляской.       — Извини, — прошептал Черный и потянулся к чужим губам. — Я дурак.       — Еще какой, — легко согласился Курильщик между быстрыми поцелуями.       Напряжение дня его резко покинуло, отчего в глазах защипало — нервное переживание стало выходить через слезы. Черный почувствовал, как его захлестывает от жалости и нежности. Было немного стыдно, что довел Курильщика до слез, поэтому он поспешил прижать его к себе. Через тонкую, едва ощутимую ткань рубашки Черный почувствовал, что сердце Курильщика трепещет, как у кролика, и прижался губами к гладкой макушке, приятно пахнущей медовой акварелью. Курильщик обвил его шею, ощущая, как тепло тела Черного передается ему. Как же приятно.       Курильщик не очень любил, когда Черный брал его на руки и куда-то нес, если только это не дорога в кровать — сразу чувствовал себя ущербным. Но сегодня, оказавшись у него на руках, едва не заурчал от удовольствия, как кот. А Черный принялся просто расхаживать по комнате прямо с Курильщиком в объятиях — ему нужно было выплеснуть куда-то накопившуюся за ленивый день энергию.       — Ты что, не обедал? — спрашивал он, не скрывая радости в голосе. — Еще легче стал.       Курильщик перестал всхлипывать и просто расслабился, взирая на комнату с высоты роста Черного.       — Обедал — просто ты сильнее стал, — он любовно огладил напряженный бицепс Черного. У того даже от столь невинного касания загорелись глаза.       Курильщик прикрыл глаза и жадно ловил воздух припухшими от поцелуев губами. Руки Черного сегодня как-то особенно нежно и чувственно касались всего его тела. Тихий шепот в самое ухо сладко отзывался полным расслаблением в груди. А в паху разгоралось особенно мягко.       Черный не переставая оставлял поцелуи на каждом сантиметре тела Курильщика, будто заявляя свои права на него. Такое нежное и податливое. Так сладко сотрясающееся от его движений.       — Черный, так хорошо, — не помня себя, выдохнул Курильщик.       Нащупал в темноте его гладкие волосы и зарылся в них всей пятерней. Черный, млея от нежного касания, коснулся языком сгиба локтя, так удачно оказавшегося около лица. Кажется, сегодня он кончит еще до того, как все начнется…       Черный осторожно увлек Курильщика на бок и прижался к нему сзади. Кровь резко прилила к паху, и Черный толкнулся в округлые ягодицы перед собой. Член чуть ли не задрожал, скользя по нежнейшей коже. Лопатка Курильщика по инерции дернулась и задела напряженный сосок.       — Черный… — шепотом взмолился Курильщик, поворачивая, насколько возможно, к нему голову. Черный уловил нетерпеливое движение его языка, облизывающего губы, и сгреб Курильщика, прижимая его еще ближе. Курильщик зашипел, и Черный почувствовал, как напрягается под ладонью его живот.       — Не тяни, Черный… — одними губами прошептал Курильщик, откидывая голову назад, и вид трепещущего кадыка заставил Черного выдохнуть прямо во вздрогнувшее ухо.       Он прошелся рукой по животу, задержался на пылающем члене, чтобы послушать особо сладкие выдохи Курильщика, и взялся за прохладное бедро, приподнимая его.       Курильщик почувствовал горячее прикосновение между ягодицами и, как мог, двинулся ему навстречу. Он был так расслаблен и возбужден, что член без труда проскользнул внутрь, заставляя Черного нервно сглотнуть.       Он старался двигаться медленно, чтобы прочувствовать каждый сантиметр, чтобы уловить каждую судорогу в чужом теле, ставшим ненадолго и его тоже. Голову кружил запах жара и пота. От влажных стонов Курильщика сжималось все, что ниже пояса. Курильщик был его, и Черный ощущал это как никогда остро.       В этот раз Курильщику даже не потребовалась дополнительная стимуляция — напряжение само в члене нарастало медленно, но уверенно. Особенно резко дернувшись, он почувствовал, как горячая жидкость излилась на поверхность кровати, лишая его и сил, и разума. Он обмяк, чувствуя только, как движения Черного становятся все глубже, все настойчивее. В последний раз крепко прижав его к себе, Черный снова двинулся в послушное тело и как-то особенно приятно кончил. В голове сразу зашумело, и на него навалилась нестерпимая тяжесть.       Курильщик заерзал, борясь с сонливостью и разворачиваясь к Черному лицом. Тяжелое дыхание защекотало ему подбородок, и он блаженно зажмурился.       — Черный, — тихо позвал он, и тот приоткрыл глаза.       — Что? — спросил он, так и не дождавшись продолжения.       — Ничего, — улыбнулся Курильщик. — Просто. Чер-ный.       Кто-то запустил на улице петарду, и она беззвучно взорвалась, озаряя комнату мягким сиянием. Но они этого не увидели — оба стремительно погружались в один сон на двоих. Сон, где этот теплый вечер повторялся бесконечно.