январь.

Его снова тошнит. Тонкие белые пальцы держат ободок школьного толчка крепко, потому что голова кружится, а перед глазами плывет собственная рвота. Дышит через раз, чтобы не чувствовать отвратительный запах, смазывает рукавом худи ниточку слюны на подбородке. Всё в порядке, думает, ничего страшного не произошло. Он привык к тому, что его выворачивает наизнанку каждый день. Правда, в школе впервые. С трудом поднимается на ноги, силясь вновь не упасть перед фаянсовым принцем на колени. Вдавливает кнопку смыва, толкает плечом хлипкую дверцу сортира. Надо идти обратно на химию. Не хочется. Все будут смотреть, шептаться, потому что двадцать минут назад он вылетел из кабинета с рукой у рта. Смеяться. Кроме, ясное дело, горячо любимого всеми Севы Тихонова. В такие моменты, — ну, когда над Лешей издеваются одноклассники и остальные, — он лишь смотрит на него пустым взглядом. Никогда не измывается над ним вместе со всеми, но и не пересекает тоже. Леша не идиот, он знает, что слово местной школьной знаменитости решает многое, если не все. Сева Тихонов — единственный, кто над ним не смеется. Сева Тихонов — единственный, кто может прекратить эту ебучую травлю, дать Леше возможность жить спокойно, избавить его от необходимости ходить домой окольными путями, чтобы не быть отпизженным после уроков за слишком длинные волосы или «гейский» свитер. И чертов Сева Тихонов не делает ровным счетом ничего. Когда Леша заходит в класс, химичка интересуется, все ли с ним в порядке. Он отвечает: да, идет к своему месту, чувствуя спиной насмешливые взгляды (и один равнодушный), старается не обращать внимания на мерзкие перешептывания. У него почти получается. Его слишком долго унижают в стенах этого заповедника, он давно уже привык. В первое время он спрашивал себя: за что? Почему из всех прочих приебались именно к нему? Он одевался, как все, был не умнее или глупее остальных, не выделялся ничем. Трудно сказать, когда это началось. Леша в гробу видал общаться с новыми одноклассниками, когда перевелся в эту школу на восьмом году обучения (родительский развод дался ему тяжело, было настолько тошно, что разговаривать не хотелось ни с кем в принципе), но он честно пытался наладить контакт. Получалось не всегда и не со всеми, наверное, он казался им слишком скучным и депрессивным. Так и было, по правде говоря. А потом кто-то решил, что он гей. Леша понятия не имел, с чего такие мысли -- его не возбуждали не то что парни, а вообще никто. По словам одноклассников (а после и всей школы) «гейским» в нем было все: лицо, волосы, одежда и даже поведение. Чем все вышеперечисленное отличалось от других, Леша понять не мог до сих пор. Спустя год или два тема ориентации как-то замылилась, теперь его унижали… ну просто потому что. В него летит скомканная бумажка с третьей парты первого ряда, Леша упорно её игнорирует. Закатывает глаза под идиотские смешки, носом утыкается в учебник. Наушники дома забыл, обычно с ними не так скучно отсиживать уроки. После звонка он выходит из кабинета последним. Кто-то из одноклассников (Леша не помнит ни лиц, ни имен) толкает его плечом, выплюнув что-то наверняка обидное (Леша не уверен, он попросту не слышит). Ему откровенно плевать на все, что они говорят о нем и думают. Это неприятно и доставляет некоторые неудобства — Леша забыл, что значит обедать в столовой или идти домой по центральной улице, — но в целом он научился с этим жить. Его ничего не беспокоит, правда. Он устал повторять это психотерапевту и матери, а они все равно не оставляют в покое. Психотерапевт выписывает антидепрессанты, мать следит, чтобы он их принимал. В прошлом месяце Леша изъебнулся смыть таблетки в унитаз (от них рвало больше обычного и звенело в голове) и теперь дела дома обстоят хуже прежнего. Отец ушел, когда Леше едва стукнуло четырнадцать. Свалил с какой-то молоденькой студенткой на райские острова, долго извинялся по телефону, что так вышло, обещал помогать материально. Леша слушал, говорил: я все понимаю. На самом деле, он ни черта не понимал. Мать пережила развод стойко, разве что чаще стала прикладываться к бутылке вина по вечерам. Она не плакала, по крайней мере, при Леше, однако он все равно чувствовал, что привычная жизнь стремительно полетела в ебеня и справляться с этим придется им двоим. Все по стандарту — новый город, новая квартира, новая школа. У матери хорошая работа, он ни в чем не нуждается, отец пару раз звонил, поздравлял с днем рождения и Новым годом. По ночам Леша отчего-то просыпается в холодном поту, мало ест и почти не разговаривает. Ему не плохо, чтобы там себе не выдумывала мама, с ним все нормально, просто аппетита нет, разговаривать не о чем, а кошмары бывают у всех. Иногда ему тяжело дышать, потому что в груди все спирает, иногда накатывает тошнота и темнеет в глазах. Леша подолгу лежит в кровати, слушая причитания родительницы, и хрипит: со мной все нормально. Теперь от антидепрессантов его выворачивает ежедневно, он весит меньше нормы и плохо спит (не спит вообще). Он заебался, но по-прежнему не чувствует себя как-то не так. После уроков он сидит в гардеробной, делая вид, что залипает в телефон: ждет, когда одноклассники разойдутся. Сева Тихонов со своими дружками уходят первыми, значит, сегодня пиздить его не будут. Хороший день, не всегда так везет. Леша надевает куртку, подхватывает рюкзак и двигает домой. Вечером он списывает физику с решебника, слушает музыку и скроллит ленту ВКонтакте. В подписках у него паблики с мемами и новостями, в друзьях едва ли наберется пятнадцать человек. Леша изредка переписывается с интернет-подругой, шлет ей забавные пикчи и свои плейлисты. Они мало говорят о реальной жизни, больше обсуждают что-то нейтральное, вроде сериалов и музыки, и Леше нравится такое общение. Мать его не доебывает, потому что таблетки он принял вовремя, сделал домашку и даже немного поел. Она спрашивает, как дела в школе, Леша говорит, что все хорошо. Перед сном в голову лезут мысли о Севе Тихонове. Не то чтобы Леша часто о нем думает или типа того, вовсе нет, рыжий мудила ему совершенно не въебался. Просто он вроде бы единственный из класса, кого Леша помнит в лицо и чье имя знает. Золотой мальчик, умный и хороший, веселый и замечательный, его все любят и обожают. Леша его не ненавидит, он толком не уверен в том, что испытывает ко всеобщему любимчику хоть что-то. Он просто живет с осознанием того, что Сева Тихонов (тот, которого все боготворят) не представляет собой абсолютно ничего. Он пустой. Леша помнит день, когда понял это. Два года назад его впервые серьезно избили. Леша терпеливо сносил удары тяжелых ботинок одноклассников, не сопротивляясь и молясь мысленно только о том, чтобы все закончилось поскорее. В какой-то момент все стало совсем худо, по лицу прилетало чаще, чем по ребрам, перед глазами расплывались чернильные пятна. Но никто почему-то и не думал прекращать. Леша решил, что сдохнет прямо там, на опустевшем школьном дворе, как вдруг заметил красно-белые кеды Севы Тихонова. В гудящей голове пронеслась мысль: он поможет. Поможет, потому что… был единственным в классе, кто Лешу не трогал. Сева Тихонов подошел ближе и удары прекратились. Леша попытался подняться, но предсказуемо не смог опереться на дрожащие руки. Плохо. Унизительно. Жалко. Он смутно представлял, как дойдет до дома. Парни разошлись, только красно-белые кеды маячили рядом. Леша подобрался, чтобы не выглядеть совсем уж ущербно, но удалось не очень: над ухом хмыкнули. Рыжий сел перед ним на корточки и грубо дернул за подбородок, заставляя поднять голову. — С-спасибо, — прохрипел Леша. Говорить было больно. Взгляд серо-голубых глаз напротив не выражал ничего, даже легкого оттенка каких-либо эмоций в них не наблюдалось. Темно-рыжие брови удивленно взметнулись, но взгляд все равно не изменился. — За что? — спросил Сева. Леша сглотнул, не в силах вымолвить ни слова: горло саднило, скулы сводило от боли. Он отвернулся, сплюнул в траву красным. Тихонов встал. — Иди домой и помалкивай. Узнаю, что сболтнул лишнего о моих пацанах — убью. Меня папаша отмажет, если что, а тебя не жалко. Леша даже перестал дышать. Он поднял глаза на рыжего, но тот уже уходил. Севе Тихонову было плевать на всех. Он не издевался над Лешей лишь по одной причине — слишком низко. Но его свите нравилось, и рыжий не препятствовал. Иногда только говорил сухо: хватит, чтобы все не зашло слишком далеко и не обросло неприятными последствиями. Не для Леши, на него всем было похуй. Для них самих. — Выключи эту ебучую музыку! — кричит, срывая голос, но басы в комнате только усиливаются. Дергает ручку двери, но та не поддается: заперся, мелкий выблядок, чтобы лишний раз поиздеваться своей звенящей в ушах металликой. Она заламывает руки, вздыхает тяжко и убирается прочь, громко ступая по начищенному до блеска ламинату. Музыка стихает, стоит ей спуститься на первый этаж. Сева щелкает мышкой, открывает свою страничку ВКонтакте. Около сотни заявок в друзья, которые он никогда не принимает, непрочитанные сообщения. Он редко переписывается с кем-либо, но ему все равно упорно пишут. Девочки, в основном. Он иногда развлекается тем, что отвечает самым красивым, ходит с ними в KFC, целует и признается в любви. Они плывут мозгами, зовут его к себе, когда родителей нет дома. Он приходит. А потом блокирует особо настойчивых, которые названивают, чтобы выяснить отношения. Их залитые слезами лица с дрожащими губами и мокрыми стрелками ресниц Сева вспоминает иногда по вечерам, обхватив член влажной от смазки рукой и толкаясь в кулак. Ему нравится дрочить на мысли о том, как он делает кому-то больно, как под ним извиваются ужом и хнычут, умоляют прекратить, да… Конечно, обычно во время секса с девушками он подобное контролирует, иначе могут быть проблемы. Никто не любит, когда с ними плохо обращаются, а девчонки особенно. Откидывается в кресле, хлопнув крышкой ноутбука: все равно ничего интересного. Написал Пашка, позвал гулять. Пашка раздражает меньше всех, однако сегодня в школе они и так слишком много общались. Сева не любит общаться. Это вынужденная мера, чтобы успешно социализироваться в обществе. Популярным быть лучше, чем изгоем, об этом Сева знает отлично. Он вдруг вспоминает этого странного, который учится с ним в одном классе. Леша Кузнецов. В школе над ним измываются, а ему будто бы плевать. Не убегает, когда его бьют, не огрызается в ответ, словно происходящее его не касается. Ходит всегда с таким отстраненным лицом, что хочется врезать хорошенько, чтобы увидеть хоть какие-то эмоции. Эмоции. Сева замирает. Он хочет испытать хоть что-то. Ему до смерти скучно, ничто не способно вызвать в нем малейший отголосок каких-либо чувств. Отец? Нет, на его потуги стать примерным папашей давно уже класть. Мачеху было забавно доставать первые несколько лет их совместной с отцом жизни, теперь Сева делает это по привычке. Друзья? Он заранее знает, что они ему скажут, и что он на это ответит. Девушки? Секунды, когда он спускает в них (или на них) не стоят того, чтобы выносить глупую болтовню. Надоело. Леша Кузнецов какой-то не такой, Сева заметил это сразу. Почему он не реагирует на него? Почему не реагирует вообще? Сева не может объяснить это, но чувствует, что ему впервые за долгое время стало по-настоящему интересно.