Без воздуха

Если можешь беги, рассекая круги. Только чувствуй себя обреченной. Стоит солнцу зайти, вот и я Стану вмиг фиолетово-черным. Пикник «Фиолетово-черный»

ноябрь 2007 года POV Катя Пушкарева       Странная штука память. Я не один раз читала, что человеческий мозг устроен таким образом, что блокирует воспоминания, вызвавшие сильный стресс, который не может переварить психика его хозяина. Механизм прост и безотказен, но как, спрашивается, учиться на собственных ошибках, если ты их не помнишь?       Я вот не помню почти неделю своей жизни, хотя прекрасно знаю, что тогда произошло. Не уверена, что хочу вспоминать эти дни, но… Мне до сих пор горько, и до сих пор мучает чувство вины перед родителями. Конечно, если включить здравый смысл, то мучиться в данной ситуации более чем глупо. Родителям уже все равно, да и во всей той истории я была как раз скорее пострадавшей стороной. Единственное, в чем я признаю свою вину, так это в том, что была круглой дурой.       Строго говоря, у меня все же есть оправдание. Да-да, я тогда еще могла себя оправдать и оставить свою совесть, хоть не девственно, но чистой. Глупо было бы не признать, что ни одна девушка не застрахована от любви. Нет, не так. Ни одна женщина, будь ей хоть 16, хоть 60, не застрахована от того, чтобы втрескаться по самое «не хочу» в смазливого самовлюбленного мудака. Когда хороших девочек привлекали положительные герои? НИ-КО-ГДА.       Никогда, слышите? Никогда не идите на поводу у мужчины, который пытается вами манипулировать, который вами пользуется, но ничего не дает в ответ. Даже если он чертовски красив. Даже если он чертовски обаятелен. Даже если его глаза обещают столько безумного удовольствия, что все мышцы внизу живота скручивает в мгновенном спазме. Даже если он ваш начальник. Особенно, если он ваш начальник.       Вы слышали такое выражение: кто везет, на том и едут? Я проверила его на себе. Проверка была, конечно, более чем поучительной. Она оставила на мне такой неизгладимый след, что я как будто переродилась. Я свято верила, что спасаю свою душу от боли и разочарования, а на самом деле, я ее перекроила так, что той Катеньки Пушкаревой, какой я была еще два года назад, не стало окончательно и бесповоротно.       Это сейчас я выгляжу сексуально. Обтягивающие брюки, короткая куртка, высокие каблуки, модная стрижка, дерзкие кудри, яркий макияж… Дрожащими, то ли от холода, то ли от нервов, пальцами закуриваю тонкую сигарету, чертыхаюсь и выбрасываю… Наверное, я зря так разоделась, но все-таки не хотелось уходить побежденной. Ведь для женщины это важно, правда? Уйти шикарной, чтобы ОН увидел, оценил, запомнил.       Я виновата, конечно, с ног до головы. Вот теперь я уже точно виновата, хотя, видит бог, я не хотела этого. Они даже еще до конца не знают, насколько я виновата, но доставлять кому-то удовольствие видеть мой жалкий вид — нет, не дождутся. Хватит с меня. Для вас я беспринципная шлюха? Наслаждайтесь зрелищем.       Стою на перроне, жду, когда подгонят Сапсан, кручу ненавистную, уже ненужную, пачку тонких LM, кусаю губу и думаю о том, что мне стыдно за себя перед родителями. Хорошо, что они меня не видят. Очень хорошо. Я бы сквозь землю провалилась, наверное, глядя в их разочарованные глаза. Это ведь сейчас я такая, а тогда… тогда… ***       Помню, как мы переезжали в Питер. Это было ровно девять лет и три месяца назад, август 1998 года. Мне было 17, я была абитуриенткой, поступала на экономический факультет СПбГУ. Я помню ликование в своей душе!       Это было безумно счастливое время, время новых свершений и бесконечных надежд. Наверное, сердце может ТАК рваться из груди только у подростка. Помните эту песню? «Товарищ сержант, два часа до рассвета. Ну что ж ты, зараза, мне светишь в лицо? Товарищ сержант, скоро кончится лето, И ночь хороша, словно сказочный сон. В карманах голяк, я опять на мели, И рад бы домой, да мосты развели. Товарищ сержант, забудь обо всем и со мной покури…»*       Я не ошибусь, если скажу, что она была тогда гимном моего сердца. Я была истинной пай-девочкой, отличницей, скромницей, но… Я грезила Питером, я мечтала о его влажном, пропитанном историей воздухе, мечтала о белых ночах и творческой романтике, мечтала, мечтала, мечтала… И эта незамысловатая песня вызывала такой шквал эмоций, от которого мурашки бежали по коже до самых кончиков пальцев. Я улучала момент, когда родителей не было дома, доставала кассету с переписанными любимыми песнями и мне казалось, что я оттолкнусь ногами и взлечу в небо. Вот прямо сейчас, понимаете? Было у вас такое? Такое может быть только в семнадцать.       Родители видели, как я мечтала поступить в университет именно в Петербурге. Они это совсем не приветствовали. Папа строжился, пытался наставить на путь истинный, но его строгость всегда была больше напускной, чем настоящей. Он души не чаял во мне, тем более, что я у них была довольно поздним ребенком, выстраданным, долгожданным, и они, сами не до конца осознавая, делали все для меня.       К слову, я была привязана к родителям не меньше. Моя мама, Елена Александровна Пушкарева, всегда была моей самой лучшей подругой. Пока я училась в школе, я делилась с ней абсолютно всем, у нас не было никаких тайн, и она полностью оправдывала мои ожидания. Она не давила, любила, давала мудрые советы и, самое главное, никогда не предавала. Цену женской дружбы я узнала еще в школе. Все могут предать, кроме мамы.       Со временем у меня, конечно, появились свои секретики, но не такие уж значительные. Не фатальные, я бы сказала.       С папой, Валерием Сергеевичем Пушкаревым, я была не на настолько короткой ноге. Правда, я почти уверена, что мама ему все обо мне рассказывала, но вида он не подавал. Папа всячески старался держать лицо, поддерживать авторитет отставного подполковника, но по итогу был просто папой. Любящим и понимающим.       Сейчас я даже не могу сказать, как они решились тогда на переезд. Видимо, мы все вместе были настолько близки, что родителям было проще перекроить свою собственную жизнь в угоду мне, чем отпускать дочь в другой город. Или, может быть, они просто понимали, как я горела этой идеей. Я сейчас не могу дать однозначного ответа, но переехать всей семьей из Москвы в Питер — это было чертовски сильно. За это я им отдельно благодарна. За понимание и за поддержку.       Университетские годы прошли довольно обыденно. Вообще-то мы неплохо устроились в городе на Неве. Папа работал, я училась, у нас была не очень большая, но уютная двухкомнатная квартира на улице Чайковского, в старом доме, совсем недалеко от здания моего факультета. Я была лучшей студенткой курса, легко сдавала отличные сессии, чем вызывала неподдельную радость папы и мамы, а также корыстный интерес одногруппников.       Там же, в университете, я впервые влюбилась. Знала бы я, какую череду событий в будущем повлечет за собой эта дурацкая влюбленность, то бежала бы оттуда со всех ног. Однако тогда ничего выдающегося не происходило. Он был самым симпатичным парнем на курсе. Красивый, уверенный в себе, с идеально-небрежными манерами. Разве можно было его не любить? Я теряла дар речи в его присутствии, ошарашенно хлопала глазами и впитывала каждую его черточку, рассматривая объект моей симпатии сквозь нелепые круглые очки. Катя Пушкарева тогда была откровенно смешной, хотя сама того не понимала. Из-за этого, моя влюбленность в Дениса Старкова выглядела еще более комично. Кто он, и кто я?       Одногруппники частенько шутили на эту тему, я безумно смущалась, но границы никто не переходил, потому что ссориться с главной заучкой никому не было выгодно. Да и нельзя сказать, что они были какими-то плохими. Наоборот, у нас была очень дружная группа.       Многое пережив, я думаю, что чувства частенько выглядят смешно со стороны. Чувства — это слабость одного человека перед другим. Быть слабым — смешно, сознательно опускать себя на колени — смешно. Я вот даже сейчас ощущаю всю нелепость безответной любви. Ощущаю кожей, пальцами, даже губами, с которых нет-нет, да сорвется истерическая ухмылка. Отныне Катя Пушкарева будет любить только одного человека на всем белом свете. И больше никого.       Но это все внешнее. А в душЕ… в душЕ я… плачу.