Fairy tale / Сказка

      Галф совсем не любитель такого рода заведений: явно с претензией на какую-то исключительность, даже эксклюзивность.       С редкими сортами кофе за безумные деньги.       С авторскими десертами ручной работы.       С живыми цветами на столах и почти что зимним садом на веранде, где сквозь стеклянные стены почти что оранжереи пробивается яркое весеннее солнце, ослепляя тех, кто попал под его воздействие.              Что он здесь делает, в этом месте явно для мажоров?       Ждет своего друга, конечно, который вот не может не выпендриться и не вытащить его в какое-то новомодное кафе.       Но Фест как всегда опаздывает — ничего нового. Вообще давно надо было привыкнуть, что стоит назначать ему время на час раньше реального — и только тогда (может быть!) он успеет вовремя.       Ну а пока… Галф маленькими глотками смакует неприлично дорогой, но такой же невероятно вкусный каппучино и старается сильно не глазеть по сторонам на посетителей, которые, кажется, участвуют в соревновании “на ком дороже сегодня образ”. А парень в этом соревновании не участвует, потому что сегодня в обычных джинсах и толстовке — просто по умолчанию, так как фейсконтроль не прошел бы в таком виде, даже если бы у него было такое желание…              А желания нет.       Точнее — есть, но совсем другое: провалиться сквозь землю от неловкости, потому что приходится зависать среди этой золотой молодежи вместо того, чтобы проводить время наедине с самым комфортным человеком в мире — с собой.       Но приходится ждать… и материть про себя Феста.              Единственное, что оправдывает этого засранца — та невозможная красота цветов, что его окружает на залитой солнцем веранде, где стоит всего несколько столиков с уютными диванами, один из которых занимает парень, что не спускает с Галфа пристального взгляда уже несколько минут. Который настолько невероятно красив, что ему даже не нужны дорогие вещи: его внешность — самая большая драгоценность, от которой почти невозможно отвести глаза.       Черт, неловко-то как… Он явно сильно выделяется среди обычных посетителей этого места — вот и привлекает к себе ненужное внимание.       Наверное, ему стоит все-таки выйти на улицу и подождать Феста там…              Галф встает, оставляет деньги за кофе и направляется к выходу, чувствуя как взгляд этого человека прожигает его насквозь.       И, наверное, от духоты ему становится плохо, потому что голова резко теряет связь с остальным телом — и то начинает оседать прямо на стол, за которым сидит этот наблюдатель. Который, вероятно, обладает самой быстрой реакцией в мире, потому что парень понимает, что он падает не позорно на белоснежную скатерть, а в чьи-то руки.              — Шшшшш, что же ты такой стремительный, милый…              Наверное у него от помутнения сознания еще и слуховые галлюцинации начались, потому что этот шепот звучит так тихо и интимно возле самого его уха. От него тут же образуются мурашки, которые отказываются концентрироваться в одном месте и распространяются по всему телу, добавляя к слабости еще и странное волнение.              — Ой, простите, я нечаянно… — Галф пытается подняться на ноги, бормочет, но тело его не слушается, все больше оседая в объятиях этого человека.              — Конечно, нечаянно, мой сладкий, — тот усмехается в ответ, — кто же специально будет на меня падать и разливать мой любимый цветочный чай.              — Простите… Я заплачу...              Этот хриплый шепот — его?       Вероятно да…       Потому что Галф с трудом соображает, что происходит, так как начинает проваливаться во взгляд чернильных глаз, в которых кружат цветные (цветочные?) всполохи. Глаз, что с каждой секундой утягивают его все глубже и глубже.              — Конечно, заплатишь, малыш. Только мне не нужны твои деньги.              — А что нужно?              Галф сам не верит, что между ними сейчас происходит такой разговор. Еще несколько минут назад он был в ясном сознании и полностью контролировал свои действия, а сейчас еле соображает от жара, что окутывает его. И который, как ему кажется, исходит от этого человека.       Наверное он заболел…       Наверное у него температура — не надо было без куртки бегать…              — Выпей со мной чаю, — изящная рука тянется и наливает ароматную жидкость из целого (!) чайника во вторую чашку, которая непонятным образом оказалась на столе. — Ну же, милый… Тогда я приму твои извинения.              Совсем нет сил поднять руку, но незнакомца это явно не смущает, потому что он сам подносит чай к приоткрытым губам парня и аккуратно наклоняет сосуд с напитком, чтобы ни одна капля не попала мимо:              — Вот так, цветочек, вот так…              Галф чувствует, как жидкость течет по горлу, оставляя на языке терпкий вкус сладости и еще чего-то экзотического, а затем проваливается внутрь, чтобы там внутри вспыхнуть ярким огнем.       Ему плохо, точно плохо, потому что голова бессильно падает на чужое плечо, в то время как ухо слышит все тот же искушающий шепот:              — Как зовут хоть тебя, моя прелесть?              — Галф… — на это сил еще хватает, а дальше все мысли заменяет пламя, что распространяется по его рукам и ногам, сжигая все на своем пути. — Что вы мне дали…              — Это просто чай, милый. Он убирает твои внутренние стены и дает тебе узнать истинного себя — ничего страшного или опасного. И да: когда будешь кричать — можешь звать меня Мью.              — Кричать?              Он не понимает, о чем речь, но это становится неважным, потому что внезапно спинка дивана исчезает, а под ним оказывается широкая мягкая кровать, на которой слабеющие руки нащупывают шелк... алых простыней? Откуда они тут?       Откуда Галф тут?              Но думать ему не дают, потому что его губы чувствуют первое пробное касание, на которое он отвечает отчаянным стоном, потому что слишком мало…       Этого слишком мало, чтобы погасить жар.       Довольная усмешка говорит ему о том, что это только начало — и она не обманула.              Чужие горячие губы впиваются в него, пожирая душу — и Галф готов отдать ее без остатка, только чтобы это никогда не прекращалось. Но увы: ему дают вдохнуть воздуха, потому что скользят в ласке по шее, чтобы оставить там первую отметку — первую из десятков за сегодняшний вечер? Ночь? Он не знает, потому что давно потерялся во времени и пространстве…              — Какой же ты сладкий, крошка… — губы собирают бисеринки пота, что выступили на ноющей коже ключиц и груди. — Ты уверен, что у тебя в роду не было фейри?              Но вопрос так и остается без ответа, как и тот, куда подевалась его одежда и почему Галф лежит полностью обнаженный и извивающийся под таким же нагим незнакомцем.       И почему его руки впиваются в плечи не в попытке оттолкнуть, а прижать как можно ближе.       И почему рот вместо просьбы отпустить издает только стоны и “еще”.              — А мой чай пошел тебе на пользу… такой горячий и такой невинный мальчик… мне повезло сегодня…              В ответ Галф может только всхлипнуть, потому что чужой язык оставляет порочные влажные полосы на его животе, опускаясь все ниже, пока не касается невидимой линии, что разделяет торс и область паха.       И проскулить, потому что у него нет другого ответа на ту тьму, что плещется в глазах человека, который смотрит на него с жадностью как на самое ценное сокровище.       Обхватить руками голову, что склонилась над ним, чтобы дарить самое яркое и изощренное удовольствие, ублажая его не только руками, но и ртом: ненасытно, с жадностью заглатывая раз за разом его член и затем проходясь языком, чтобы собрать каждую каплю драгоценной влаги, вырабатываемой его телом:              — Ты очень сладкий, цветочек — я был прав… Самый сладкий мальчик… И я соберу весь твой нектар сегодня.              А дальше — самое настоящее безумие, потому что Мью ни на секунду не останавливается, то порхая языком и проходясь им чувственно и с нажимом, то практически пожирая возбужденную плоть. И от таких контрастов Галф воет, катаясь по простыням и заламывая руки, в то время как нечеловечески сильные ладони мертвой хваткой удерживают его бедра, чтобы он не смог избежать мучительной пытки, которая заканчивается его смертью — не иначе, потому что на несколько мгновений он отключается.       Чтобы, придя в себя, увидеть, как мужчина с самым довольным видом облизывается, приподнимаясь над его бедрами:              — Ты полностью расплатился со мной за чай, милый… Даже с лихвой… И мне придется тебе это компенсировать — не люблю оставаться в долгу.              Что?       Какой долг?       Галф ничего не соображает из-за удовольствия, что все еще плещется по его венам, но видит, как в руках Мью появляется какая-то розовая баночка, из которой он зачерпывает что-то перламутровое и светящееся.              — Что это?              — О, немного пыльцы фейри нам не повредит, мой бутончик...              — Нам?              Это последнее членораздельное слово, которое ему удается издать, потому что затем чьи-то сильные руки властно раздвигают его бедра, а длинные пальцы нежно проходятся между ними, пробираясь внутрь: сначала один, как будто на пробу, принеся с собой легкую шелковую прохладу, что затем трансформируется в горячую патоку, которая вскоре запускает новый виток огня внизу его живота.       А затем еще один палец.       И еще один.              Это не больно и не противно — просто невыносимо сложно ждать, когда закончится эта пытка его терпения, потому что он жаждет намного большего.       Намного.       И мужчина над ним это понимает — по крайней мере его усмешка снова дает это знать, когда ощущение ласковых рук внутри сменяет неприятная пустота, на смену которой приходит наполненность: медленно, до безумия медленно, что не может не вызвать протестующий стон:              — Пожалуйста…              — Пожалуйста — кто?              — Пожалуйста, Мью!              Галф вспоминает, как ему говорили, что именно это имя он будет кричать — и теперь понимает, почему.       И выкрикивает его каждый раз...       Потому что невозможно держать в себе всю ту энергию, что плещется от каждого касания, от каждого толчка, от каждого вздоха.       Потому что нельзя не падать все глубже в ту бездну, что светится в глазах человека, который целует тебя так голодно и так жадно, а ты не можешь не отвечать ему тем же.       Потому что ты царапаешь ему спину от того, насколько тебе хорошо.       Потому что ты двигаешься с ним в том самом ритме, что выбивает из головы остатки разума…              — Теперь можно, мой листочек… — снова этот сводящий с ума голос.              — Что можно? — он не понимает, всхлипывая и судорожно цепляясь.              — Все можно.              Наверное, это какое-то заклинание, после которого мир рушится, разлетается на куски и больше никогда не собирается воедино.       И сквозь эти зеркальные обломки доносится хриплое:              — Спасибо за чай, милый…       

***

      — Прости, ты долго меня ждал?              А? Что?       Галф трясет головой, чтобы восстановить зрение.       Он все еще сидит в кафе, перед ним на столе — почти остывший каппучино, а на соседнем стуле — Фест, который выглядит немного смущенным из-за своего стандартного уже опоздания              Он что — заснул? Реально заснул в кафе?       Однако, с ним такого еще никогда не было…       Надо пораньше все-таки ложиться, а не после полуночи как обычно.              — Да нет, не очень — даже кофе не успел выпить, — он улыбается другу немного неуверенно, потому что в голове крутятся какие-то смутные обрывки сновидения, что никак не собираются в единую картину.              Парень еще раз трясет головой, чтобы сбросить это наваждение. И смотрит в сторону: ну конечно, за соседним столом никого нет — только пустой чайник и две чашки.              — Ну что — пойдем тогда? — голос приятеля отрывает от задумчивого созерцания, на что он кивает.              — Да, конечно.              — А ты, я смотрю, последние дни времени не теряешь, — Фест усмехается в то время, как Галф наклоняется, чтобы забрать свою куртку?       — Ты о чем?              — О свежем засосе на твоей шее, скромник, — тот хохочет, когда видит изумленное лицо друга, который в удивлении прикладывает руку к шее в попытке что-то нащупать. — Ладно, побежали — мы и так уже опаздываем. По дороге расскажешь, кто она…              Галф все еще шокировано молчит.       И, не оглядываясь, покидает это кафе для мажорных деточек богатых родителей.       Чтобы через неделю прийти сюда, уже один, влекомый непонятным желанием.       Узнать.       Вспомнить.              — Нет, мы не подаем чай — его просто нет у нас в меню, — официантка недоуменно хмурит брови, пытаясь сообразить, о чем ее спрашивает посетитель.              — Но как же… в прошлый раз я видел, как другой клиент пил его в зимнем саду.              — Не может этого быть — у нас лучший кофе в городе, поэтому мы чаем не занимаемся, — девушка еще раз настаивает на своей версии и извиняется, потому что ее зовет менеджер.              А Галф в недоумении и разочаровании остается стоять в попытке переварить услышанное.       Но как же тогда…       Он все-таки не может удержаться и тайком проскальзывает на веранду, которая, если верить табличке, закрыта для посетителей.              И видит знакомые лукавые глаза ослепительного красивого мужчины за дальним столиком, на котором стоит чайник и две чашки.       Мью.              — Угостить тебя чаем, мой хороший?              О да.