***
Боб в библиотеке, как у себя дома. Здесь тихо, душно и очень пыльно. Книг — завались, прочитать их всех и за жизнь не получится. Дилан склоняется над ними так часто, будто собрался изучить каждую, от начала и до конца. Ему привычнее гордое одиночество, запертый тандем. Тишина способна давить на уши, но она никогда не разочарует. Пары могут подождать — все равно, как всегда, выучит все за последние два дня и сдаст на отлично. Куда интереснее было нырять с головой в перечни дефиниций и философские рассуждения. Читать труды по бихевиаризму прямиком из Советского Союза равносильно экскурсии по тайным углам человеческого сознания. Обсуждать прочитанное он не слишком умел, да и не особо хотелось. В его маленький мир бесстыдно вторглись. Ни привета, ни ответа. Он никогда не отрывался от чтения без веской на то причины — например, пожара, или чего похуже. Никогда не отвлекался от книги на шум, но именно этот был таким громким, что строчки перед глазами чуть не смешались. Руки сжались в кулаки — грохот где-то между книжных полок сопровождался гоготанием, и это раздражало Боба больше всего. Его меньше всего интересовало, кто нарушил его покой — куда более важным было устранить источник шума и вернуться обратно к чтению. С глазами по пять копеек он обнаружил одну из отдаленных книжных полок вывернутой наизнанку. Пыль стояла столбом в воздухе. Рядом с горой старых книг оказались Пит Бест и Джон Леннон, и они вовсе не выглядели испуганными или потревоженными; все было совсем наоборот — они с увлечением играли в «Царь-гору» и хихикали. Боб опешил от такой картины. Попытки вразумить ещё незнакомых ему студентов не увенчались успехом. Да и не то, чтобы ему сильно хотелось вмешиваться. «Это их проблемы, » спустя минуту решил Дилан, и, развернувшись, столкнулся с библиотекарем. …Крики и ругань раздавались по всему университету.***
Джон максимально не заинтересованно полулежал на подоконнике: сквозняк слегка холодил, и он поежился. Разноцветные листья падали с деревьев и смешивались на земле с грязью. Обыкновенная осень, да ещё и раннее утро. — Ты слушаешь? — Слушаю. — …Блефуешь. — Мне что, пополам сломаться? — с отчаянием в голосе спросил он. Конечно он не слушал. Такую тягомотину и под палкой не осилить. — Что я сделаю, если мне не интересно? Дилан вложил в свой вдох все скопившееся раздражение. — Мне тоже не доставляет удовольствия каждое утро проводить в твоей компании. Это все ты и твой друган. Надо было думать. — Он и сам уже не мог смотреть на эти пожелтевшие страницы, даже подушечки пальцев жгло от частого перелистывания. — А по-моему было просто зашибись. Хоть какая-то отдушина в этой гнилой дыре. Боб стрельнул суровым взглядом. От него веяло холодом. — Я сижу здесь из-за твоего «зашибись». Если ты не впихнешь эти трактаты себе в голову, то я протолкну их тебе прямиком через зад. — Он хлопнул книгой по столу. По условию наказания, Боб готовил Джона к предстоящему экзамену по философии, и, к сожалению, учить его оказалось сложнее, чем читать. Даже читать вслух язык с трудом поворачивался. «Безмятежный, витающий в облаках троечник» с самого начала не собирался вникать в то, что там нашёптывает ему этот длинноносый паренёк. Куда интересней было рассматривать его. Пока он не видел, Джон заглядывался, и, как обычно бывает с произведениями искусства, каждый новый раз посмотрев на него, находил что-то новое. Не до конца официальная форма была ему как нельзя к лицу, Джон и представить его не мог без кремовой водолазки и черной жилетки. А проглаженные черные брюки с острыми стрелками так прекрасно сидели на нем сзади, что глаза оторвать было трудно. — Давай на сегодня остановимся, Боб, пожалуйста. Я не хочу ничего учить… — Джон протянул это самым жалобным голосом из всех возможных. — Оно и заметно, — фыркнул Дилан. — Значит завтра придется лишние двадцать минут сидеть. Джон победно улыбнулся и принялся болтать ногами, свесив те с подоконника. — Может, займёмся чем-нибудь? — робко начал он. — Например? — Покурим? — Я не курю. — И не пьешь, небось? — И не пью. Джон фыркнул. — А целоваться умеешь? Дилан ответил ему чуть погодя, предварительно прочистив горло. — Умею. — Покажи. — В тебя книгой кинуть? Я с девчонками целуюсь. — А я — с парнями. В сущности-то какая разница? Будничный тон Джона внушал доверие. Он вообще часто беспристрастно что-то утверждал, и неважно, в целом, что — все равно это звучало, как чистая правда. То ли от всепоглощающей скуки, то ли от непреодолимого интереса, Боб подошёл к сидящему на подоконнике Джону и потянулся к его губам. Раздался негромкий, скромный чмок. Джон улыбнулся, Дилан смутился. Все это было странно. — Умеешь, говоришь? — Боб впервые покраснел. Опустил глаза, нахмурился. — Предлагаю сделку. — Какую? — без надежды в голосе спросил тот. — Ты дашь мне научить тебя, а я буду слушать твой философский бубнеж. Согласен? Дилан ожидал услышать нечто подобное. С приходом в его жизнь этого рыжего недоразумения все шло наперекосяк, начиная с распорядка дня: тот громкий прокол в библиотеке, в который он случайно впутался, обязывал их проводить вместе не менее часа в день за изучением философии. Джон вторгся в его жизнь, переворачивая все, что в ней было вверх дном. Соглашаться на такую безумную сделку не сильно хотелось, но если это ускорит процесс обучения… — Согласен. Джон по-лисьи улыбнулся — у Боба от этого внутри что-то ёкнуло — наклонился вперед и оставил на краснеющей щеке маленький поцелуй.***
На самом деле, он и сам не знал, что осмелится предложить такое. По необъяснимой причине ему хотелось почувствовать губы этого парня, такие болезненно сухие и тонкие. Ещё неожиданней стало то, что он-таки согласился. От радости щемило в груди, а сердце на каждой новой встрече билось чаще. Он действительно стал слушать. Немного. Теперь он мог изучать Дилана, не скрываясь. Тот изо всех сил делал вид, что ему все равно. Пустые коридоры университета и темные углы, дальние ряды библиотеки, в которые никто не заходит, туалеты — все эти места стали площадками для испытаний. Когда вокруг никого не было, Джон обычно строил шкодливую мордашку и тянул Боба туда, где снова и снова целовал. Дилан наврал, что умеет — ничего он в этом не смыслил. Поначалу был холодным, перепуганным и зажатым. Джон использовал все свое многолетнее мастерство, направлял его, иногда оба настолько раздражались, что начинали ругаться друг на друга по этому поводу. А потом каждый расходился по своим делам: Джон мчался искать Пита, а Боб шел прожигать время в библиотеку. «Это же просто глупое развлечение, да?» Джон был готов биться в истерике. Вся заворушка с поцелуями очень скоро привела его к мысли, что аскетичный парень с курса постарше вызывает у него настоящий интерес. Учебник по философии подошёл к концу уже спустя две недели, а тест Джон сдал на твердую тройку. Только вот встречи не прекратились, как и поцелуи в уединенных местах. Сдерживающих факторов как тогда не было, так и сейчас, но Леннон чувствовал, как его ноги начинают сдавать — и все от одной мысли сказать Бобу о своих чувствах напрямую. «Сейчас ведь итак все хорошо,» уверял он себя. Действительно, Дилан больше не выражал к нему неприязни. Тем более, ни разу не воспрепятствовал, и однажды даже сам попросился встретиться в уединенном уголке. Значит, все на своих местах и все в порядке.***
Листики календаря полетели с неимоверной скоростью. Чем больше долгов висело на шее Джона, подобно цепям, тем меньше времени у них оставалось друг на друга. Теперь у него во рту каждый день оставался гадкий привкус после сигарет — так он справлялся со стрессом. А Дилану этот запах не нравится. Потом случалось, что Джон получает нагоняй за очередную выходку — и все, Дилана и след простыл. Он прячется от него в серой толпе, не подозревая, что для Джона он везде будет, как на ладони. Как однажды он сказал ему, «такое вечно недовольное лицо, как у тебя, сложно не заметить». Он навязчиво бегает за ним, случается перепалка, в которой в эмоциональном плане Джон проиграет в самом начале. Он уже привык, что Боб очень осторожно проявляет эмоции, а во время ссор так вообще искусно держит себя в руках. И все заканчивается так же внезапно как и вспыхивает. Тушат эти пожары, зачастую, поцелуи, полные агрессии и нереализованных нежных чувств. Иногда Джону казалось, что он совсем не против доказать Дилану, что он не одинок, казалось, что готов показать ему, как ещё может выглядеть первая любовь. Но в конце концов Джон срывался, ругался, а потом снова жадно целовал искусанные губы, сгорая от пустой обиды. «Почему у нас оно не может быть так, как у всех?» Красиво, романтично, ярко — ему хотелось этого, и только с Бобом. …Он долго решался извиниться за то, что так нагло наехал на Дилана на прошлой неделе, из-за чего тот опоздал на свои пары. С трудом нашел знакомую, кудрявую голову в толпе безликих студентов. И замер, увидев, как вокруг него вьется какая-то студентка. Их прикосновения друг к другу, улыбки и даже смех резали слух. Джон никогда не слышал, чтобы Боб смеялся. Обида перекроила все имеющиеся мысли. Так и не добравшись до Дилана, он ушел прочь, и на ходу писал записку, которую оставит в библиотеке. Так они обычно договаривались о времени и месте встречи. Но Боб не пришел.***
Он сжал его хорошо проглаженный пиджак в кулак и с силой затолкал в тот самый, пыльный угол, в который никто особо не лез. Оба силуэта буквально растворились в темноте; на инстинктивном уровне Дилан понял, что шуметь и отбиваться будет лишним. Глаза Джона горели огнем. Он не давал своему худощавому, слабоватому другу двинуться и на сантиметр. Ещё больше его бесило, что тот даже не пытался сопротивляться; плотно сжав губы, он с серьезным видом изучал Джона, и только бегающие глаза выдавали, что он пытается понять намерения Леннона. — Ну что, Боб, как у тебя дела, хорошо живётся? — Его слова сквозили ядовитым сарказмом. Он уже выглядел так, что вот-вот сорвётся. — Я в порядке. А ты как? — До безумия спокойный голос Дилана стал спусковым крючком. Леннон нечленораздельно прорычал и с новой силой вжал парнишку в отбеленную стену. Было ясно, как день, что его одолевает ревность. Она туманит ему разум и точит клыки. Кажется, что ещё секунда, и он вопьется зубами в болезненно тонкую шею. Но он ничего не делал — только тяжело дышал и хмурил свои густые брови. — Ты хоть представляешь, что заставляешь меня чувствовать? — говорит он чуть погодя. — Это твои эмоции, я ими не управляю, — Боб оставался холодным, хотя и заметно напрягся, вероятно, от боли в затылке после удара о стену. — О, ещё как управляешь. Хренов серый кардинал. — Джон приблизился к нему, Дилан тут же поворотил нос; ему в лицо ударил крепкий запах сигарет. — Удобно устроился, играешь тут мизансцены, и ждёшь, что я никак не отреагирую?! — Я ничего не жду от тебя, отпусти. — Черта с два. Ты мне сейчас за все ответишь… По иронии судьбы, по коридору пронесся гулкий звук хлопнувшей двери. Тяжёлый шаг, опирающийся на не менее тяжёлый каблук парни узнали чуть ли не сразу — заместитель директора. — Этого ещё не хватало. — Когда дело касалось учебы и репутации, Боб начинал неподдельно нервничать. Ещё бы, он еле держался на плаву с того момента, как они с Джоном стали общаться. Парень дернулся в сторону, но у Леннона были совсем другие планы. — Нет, никуда ты не пойдешь, — строгим шепотом наказал он. Не хватало только пальцем пригрозить. — Ты мудак. Я из-за тебя попаду в неприятности, отпусти! — Боб отчаянно трепыхался, стараясь при этом не издавать слишком много шума. Тяжёлые шаги приближались. — Вместе попадём. Прекрати шуметь, тсс! — попытался утихомирить его Джон. Они стояли в темном углу, за колонной, где, если никто не будет двигаться, их не будет видно. Джон пытался утихомирить Боба, но безуспешно. Несмотря на невозможность вырваться и убежать, он не сдерживался и молотил Джона руками, как умел, хватая его за волосы, шею, плечи. Шаги становились все громче. Оба притихли, но продолжали сражаться, вымещая друг на друге скопившуюся злобу. «Почему у нас все не так, как у обычных людей?!» Поддавшись отчаянию он словил руками лицо Дилана и рванул навстречу для поцелуя. Губы плотно прижались друг к другу. Боб громко втянул носом воздух и замер. Заместитель прошел совсем рядом — им повезло, он не заглянул за угол. Их сердца колотились от страха в одном ритме. Изо всех сил сдерживаясь, Джон отстранился, но Боб, внезапно, поторопился догнать его, инициируя чувственный поцелуй. Из темного, безлюдного угла доносилось ворошение, изредка — шепот, а ещё звуки взволнованного дыхания. Боб неизбежно задохнулся, когда Леннон осмелился запустить свои руки под его пиджак, а затем скользнул ладонями ниже и, одним движением притянул к себе ещё ближе. Поцелуи стали беспорядочными, головокружительными. Джон был на вкус, как дешёвые сигареты, и Боб впервые в своей жизни решил изменить своим принципам и пойти на уступки. Он хотел его любым, даже пропахшим табачным дымом. Джон вызывал в нем настоящие чувства, те самые, что спали внутри, пока он растрачивал время за изучением неинтересных ему книг. Он появился, и внутри разожглось неистовое пламя. Испугавшись, Дилан чуть было не потерял того, кто принес с собой солнечный свет. Им удалось нагреть холодный воздух. Источая тепло, Джон охотно делился им с Бобом, выкладываясь на полную и используя все свои навыки, чтобы растянуть этот заветный момент наслаждения. В ушах звенело от волнения, но ни один из них не остановился. Растопить лёд — только если вместе. Прижимаясь к Джону, Дилан чувствовал, как в него проникает долгожданное, приятное чувство, что его любят, что его желают. Ему никогда раньше не приходило в голову мысль касаться чьего-то лица потому, что хочется. Ему никогда раньше не приходило в голову заглядываться на чужие глаза и тонуть в них, наплевав вообще на всех вокруг. Сам того не зная, Леннон открывал для него новые горизонты в понимании любви. Дилан никогда никого не любил, ровно до этого момента. Никогда не влюблялся и никогда ни с кем не встречался — ровно до этого дня. Все изменилось так внезапно, что и времени на размышления не оставалось. Следующий же день встретил его подгоревшим кофе, потерянным студенческим и внеплановым тестом. А сразу после он поспешит на место встречи, кинется в самые теплые объятия, где и проведет все полчаса перерыва. Необязательно разговаривать или жаловаться — физической близости достаточно. Джону вообще свойственно бухтеть, и Боб вскоре узнает, что лучшим «лекарством» от этого являются поцелуи в румяные щеки и на тонкие руки. И Джон будет старательно шутить, будто оттачивая свой навык — все для того, чтобы услышать хриплый, счастливый смех. Хорошо, что Боб полюбил это занятие.