Чья?..
Вэй Ин стоял с затуманенным взором, словно смотря на все вокруг через мутную воду и почти ничего не видя перед собой. Его плечи сильно сжимали чьи-то руки. Всё случилось слишком быстро. Слишком… Вот он стоит на коленях перед раненной Яньли, вот слышится яростный рёв заклинателя, свист меча воздухе… Вот юноша рывком встаёт, оборачивается, краем глаза замечая искажённое ненавистью лицо и стальной блеск заточенного клинка. Как вдруг… Треск пронзаемой плоти — Нет… Я… Я… Я хотел убить Вэй Усяня!.. Вэй Ин смотрел на молодого заклинателя, державшего в руке клинок, который был предназначен ему, и в его глазах запылали безумные огни ярости, негодования и отвращения. А потом посмотрел на того, кто стоял перед ним. — Ты?.. — в горле встал ком. Колени чуть задрожали. Человек перед ним стоял, чуть сгорбившись. Его крепкие пальцы, что сжимали плечи Усяня по началу так, что было не повернуться, ослабли и теперь уже не удерживали, а скорее цеплялись, как цепляются за рукав родителей маленькие дети. Он глубоко дышал, и при каждом вздохе из горла раздавался жуткий хрип. Длинные ресницы, прикрывающие светлые, как хрусталь, глаза, подрагивали, а из открытого рта на землю под ногами размеренно капала кровь. На груди расплывалось алым пионом пятно, пачкая доселе белоснежные одежды, марая честь и размывая благородство кровавыми разводами. Человек едва пошатнулся, когда заклинатель вырвал клинок из его спины. Вэй Ин не мог поверить своим глазам. Ноги словно приросли к земле. Хотелось кричать. Кричать так, чтобы весь свет, чтобы каждый человек в этом мире был оглушён этим криком боли и негодования, но горло будто сдавило толстым медным обручем, в лёгких закончился весь воздух, и он смог только просипеть: — Зачем ты?.. Человек медленно поднял на него глаза. Янтарные, всегда раньше холодные, глаза, которые начала застилать белая пелена, теперь излучали столько тепла, что в нём можно было захлебнуться. Он несколько раз безмолвно шевельнул губами, сглотнул подступившую к горлу жидкость. И его прежде глубокий звенящий голос так охрип и ослаб, что сам Усянь едва разобрал ответ: — Вэй Ин… Я… Тебя… Лю… Последнее слово человек так и не произнёс. Оно оборвалось, утонув в глухом бурлении крови. Его ноги подкосились, и он подался вперёд, осев прямо на Вэй Усяня. Тот едва смог удержать его на руках, а затем и сам медленно опустился на землю. В глазах рябило и жгло то ли от пыли, то ли от подступающих слёз. Во рту пересохло, и каждый вдох рвал горло, будто осколки стекла. Перед взором мелькали образы прекрасного юноши в белоснежных одеждах с развевающейся лентой на лбу и сменялись той ужасающей картиной, что предстала перед ним пару мгновений назад. Он опустил взгляд вниз на того, кто лежал на его руках. Его лицо уже начинало сереть, на бледной коже стали видны голубые прожилки вен. Ясные глаза окончательно заволокло туманом, а по подбородку стекала алая-алая кровь, пачкая ворот одежд. Их белоснежный цвет превратился в грязную смесь серого, коричневого и красного. Черные волосы растрепались, а тонкие руки безвольно обвисли, лёжа на холодной земле. А в центре груди зияла сквозная рана от меча. Меча, что должен был пронзить его сердце. Меча, что оборвал его жизнь. Вэй Ин посмотрел на свою ладонь. Она была цвета багряного заката. Как?.. Зачем? Зачем он это сделал? Ведь Вэй Ин — отступник, безнравственный подлец, злодей и мерзавец, порочащий саму суть заклинательства. Для чего же он, образец совершенства, не терпящий зла, заградил его? Он же ненавидел его, презирал всей своей душой... Или?.. В ушах стоял невыносимый гул. Крики раздавались со всех сторон, но одновременно будто только в его голове. Откуда-то послышался отчаянный крик, преисполненый болью. «Брат! Брат!!!» — кто-то звал, разрывая свои лёгкие, пытаясь перекричать ревущую в пылу боя толпу. Вэй Ин не мог разобрать, мужской ли это голос, женский ли. Зовёт ли это его А-цзе, изо всех сил удерживаемая Цзян Чэном, зовёт ли его сам Цзян Чэн. Зовёт ли это белым вихрем прорывающийся сквозь нескончаемый поток людей Цзэу-цзюнь того, кто лежит сейчас на его коленях. Того, кто больше не ответит на молящий зов. Эту бессмысленную гудящую какофонию в голове Усяня прервал один, самый громкий, самый страшный звук, выделившийся среди всех прочих. Кто-то смеялся. Нет, кто-то безудержно хохотал. И этот безумный, неистовый смех словно ударил его под дых. Щеки обожгло горячими слезами, которые, словно по щелчку пальцев, покатились из его широко раскрытых глаз. Как? Как кто-то может смеяться над тем, что сейчас произошло? Это не человек… Это чудовище. Но тут Вэй Ин понял, что смеялся он сам. Последнее, что Вэй Усянь отчётливо помнил, это то, как он, пошатываясь, поднялся с земли с бездыханным человеком в светлых одеждах на руках. И пошёл. Просто пошёл вперёд. Медленно, едва переставляя ноги, путаясь в подоле своего изодранного ханьфу, он шёл через толпу, через поле, усеянное трупами. В его спину устремлялись стрелы, летели клинки, но все они будто сами собой ломались, обуглившимися щепами и осколками выстилая его след. На него бежали воины, но их шеи ломались, глаза вытекали, а плоть рвалась, как тонкий пергамент. Его шлейф темнел от пролившейся крови. В голове больше не стоял яростный гул. Всё стихло, как море в вечерний штиль. И только тихий шёпот, мягкий и обвалакивающий, шелестел где-то на задворках разума. Для него больше ничего не существовало вокруг: он видел только светлую дорогу, до конца которой непременно обязан был дойти. И человека на своих руках. Того человека, что должен был быть жив. Того человека, чьи слова он должен был услышать…И чьи слова он обязательно
услышит вновь.