Снег и мёд

— Посмотрим что-нибудь? Сказано словно бы вскользь — не предложение даже, ленивая догадка, но в голосе Хоумлендера Бутчер все же улавливает заискивающую нотку, которую тот так и не сумел подспрятать под прохладной небрежностью. — Для факен «Улицы Сезам» ещё не рановато? — широко зевает Билли, — Подожди ты, дай…дай дух перевести, хотя бы оглядеться. Не обращая внимание на моментом скуксившееся лицо своего собеседника, он делает пару широких шагов по темноватой комнате. Мягко, беспечно трещит большой камин, зыбкие тени растут и опадают, то интимно укрывая темного дерева стены, то беззастенчиво, с распахом обнажая их до последней родинки сучка; в ворохе безделиц, что разбросаны на полках, кажется, празднует свадьбу пара звонких сверчков. За окном шумит дождь, а где-то вдалеке, укрывшись от капель в разлапистых ветвях узловатого клена, старая сова рассказывает байку о том, как ей сегодня чуть было не попалась славная толстенная мышь, но отчего-то все пошло не так. «Уху» — здесь и обида, и урчащий живот, и житейское «что ж тут поделать». — Серьезно? — усмехаясь, Бутчер указывает на пару горящих свечей, задорно мелькающих мелкими огоньками на одной из полочек. — Это не мое, — досадливо мямлит Хоумлендер, на секунду отводя глаза, — Мы будем смотреть что-нибудь или как? Второй раз вопрос звучит куда настойчивее, куда требовательнее. Бутчер щуро вглядывается в супера, лицо которого сейчас — один сплошной каприз с поджатыми губами, и толика неуверенности в темных от малого света глазах. — Да без проблем, — тянет Билли мирно, — Я сейчас только одно дельце сделаю, и сразу приду. Выбирай свое кино. Сегодня – на твой вкус, любые девчачьи сопельки. «Дневник Бриджет Джонс»… Хоумлендер садится на широкий диван — прямой как палка. Смотрит подозрительно, пропустивши мимо ушей «сопельки». — Дельце? Это какое дельце? — Поссать хочу, прикинь, — округляет глаза Бутчер, — И на кухню забегу, посмотрю, что там оставили…бывшие хозяева. Хочу кое-что сварганить. — Что сварганить? — Меньше вопросов. Тебе понравится, — широко ухмыляется Бутчер. — Я… — Головка от ножа. Слушай, ну ты же можешь видеть все, что я делаю, джизас — посмотри через стены, и дело с концом. Пусти меня, мужик, я сейчас в штаны надую, ну. Хоумлендер демонстративно отворачивается, делая вид, что занят телевизором. — И на том спасибо, — шумно выдыхает Билли, — Где тут толчок какой? Ответа, разумеется, он не ждёт — не тот ему попался провожатый Спустя минут пять Билли уже хозяйничает на маленькой, никчёмной кухоньке. В холодильник он не лезет, интересуют его иные вещи — и первая из них касается бухла, которое щедро припрятал в шкафчике «бывший хозяин» лесного домика (куда делся сам хозяин, вопросов задавать желание не покалывает — Хоум обмолвился, что тот «уехал», улыбнувшись при этом так сладко, что Бутчеру и самому на секунду захотелось трястись с хозяином в поезде на другом конце страны, а не с супером беседы беседовать, хотя сомнений, что хозяин сейчас не может путешествовать на чем-то ином, кроме лодки Харона, у Билли, не возникает). Вторая же вещь — и не вещь вовсе, а так, шалость, просто для смеху. Бутчер называет это «рыбалкой» — держишь средний палец, указывая им в стену столь долго, пока с другой стороны не послышится либо сдавленное, полное гнева «Мхмх!», либо едкий заливистый смешок — по настроению. — Что ты, блять, себе…! Звук есть — значит рыбка поймана. — Так ты зыркай побольше, пиздюк! — довольно покрикивает Бутчер, продолжая размашисто хозяйничать на кухне. Он нашел все, что ему было нужно, даже с лишком, и сейчас «варганит» — этого долить, того подлить, сюда сыпануть. Рецепт нехитрый. Разливает полученное по бокалам, пробует сам, губы отирает тыльной стороной ладони. — Заебись, — выносит он вердикт спустя пару секунд. Билли стоит ещё недолго, на кухне, поглядывая на оленью голову, прибитую к широченной доске прямо над шкафчиками. Олень смотрит на него холодным безучастным глазом, рот его открыт, словно на приеме у дантиста. — Твое здоровье, — Бутчер слегка поднимает бокал в его сторону, после чего развалисто топает назад в комнату, — Ну что тут, Бэби и Джонни уже танцуют, или я пропустил? Смотри-ка, принёс тебе кое-чего. Телевизор всё ещё не настроен, мерно шумит черно-белыми полосами. — Коктейли? — Хоумлендер поглядывает на Бутчера как на дурачка, — Что ещё мне в дар мог принести Уильям Бутчер, вот уж действительно. Зная прекрасно, что я не хочу и не буду. — Ты попробуй, — с ехидцей улыбается Билли, ставя на стол два бокала и увесистую бадью, от которой одновременно разит и кислым и сладким, — Сегодня будем учиться пить напитки для взрослых мальчиков. Хоумлендер тут же вспыхивает, взгляд его становится колючим, рот превращается в тонкую упрямую линию. — Осторожнее… — он хочет грозить ему пальцем, но Бутчер на него не глядит, занятый тем, что наливает из бадьи немного в бокал. Гамма сложносочинённых эмоций пробегает по лицу Хоумлендера, и хорошо, что Билли большую часть из них не видит, иначе скоренько бы отказался от своей затеи. — Сидишь? Ну вот сиди, я тебя сам напою. Наклони голову. Немного. Во, отлично… — Да что ты, еб твою… — Хоумлендер и хотел бы отклониться, отодвинуть крепкую руку от своего лица, но цепенеет, замирает, стоит лишь этой руке легонько прихватить его за плечо — бесстрашная эта рука, и ее хозяин с таким же бесстрашным сердцем, с широкой улыбкой, путающейся в густой бороде, дело решают в свою пользу. Супер смиряется, и губами мягко касается протянутого бокала. Бутчер в который раз сам себе удивляется, как легко ему порой удается сдерживать человека, которому автомобиль швырнуть в толпу зевак — все равно что будничная зарядка Билли поит Хоумлендера — осторожно, неторопливо, чтобы тот смог распробовать вкус. Глаза его закрыты, он, кажется, весь погружен в ощущения, дышит слегка прерывисто. Тени гуляют по его лицу, делая полукружья длинных ресниц ещё глубже, ещё темнее. — Нравится? Хоум глаза открывает, долговато молчит, задумчиво глядя на Бутчера. — Это что? — оставляет он его вопрос без ответа. Билли делает глоток из своего бокала, крепко морщится от удовольствия. — В наших краях это называют «Снег и мед», — поясняет он. — В клоповнике Хантс Поинта? — В наших краях — это в Англии, дружок, – фыркает Билли, – В Хантс Поинте пьют сраный ром, а после догоняются крэком, чтоб совсем в отрыв. Подвинься, я сесть хочу. Хоум слегка отодвигается, чтобы дать тому возможность сесть — места остается с приличным запасом. Бутчер плюхается так, что собой и своим жёстким плащом тотчас занимает весь диван, припадая затылком на плечо супера. — Так понравилось или что? — теперь в глаза они друг другу не смотрят. Взглядом он лениво бродит по потолку, прикидывая скольких людей этот потолок видал до него, и что именно он мог бы рассказать, если б мог говорить. Хотел бы Бутчер слушать его сказки — вот уж загадка. — Из чего ты это намешал? — Коньяк, молоко, немного меда, — загибает пальцы Билли, — Расчет на то, чтоб вдвоем выпить можно было —, и тебе, и мне, все по вкусам и науке. Вместе — вот такое получается пойло. Будешь ещё? — он задирает голову чуть не вывихнув шею, чтобы увидеть лишь край светлого виска, — Эй, Хоум? Ещё будешь? — Буду, — не сразу, спустя пару мгновений, приходит тихий ответ. — Ну и вперед тогда. Мне тоже налей немного. Засыпают они там же, на диване, лежа сплетенно, что не понять, где чьи руки, где ноги, досуха выдув бадью, включив телевизор на какие-то соревнования с битами, которые и спортом-то назвать можно с натяжкой. Надрался в слюни, разумеется, только Билли, а Хоумлендер долго ещё валяется ни в одном глазу, слегка придавленный непростительно храпящим телом, и засыпать ему вовсе не хочется, иначе момент может безвозвратно кануть в Лету — ищи-свищи его потом по закоулкам памяти. — Третий рокдаун — пас через десятого! — последнее, что он слышит перед тем, как окончательно провалиться в сон, — Оттяжная — восемь очков! Кажется, это победа, друзья, кажется, это победа.