Было и прошло

Каждый шиноби мог похвастаться десятком, а то и сотней, шрамов. Какие появились в битвах, какие на тренировках, а сейчас и вовсе сложно было найти человека, чье тело не уродовали военные метки. У Учихи Саске были шрамы. Возможно, их было даже больше, чем у кого бы то ни было. Саске они совершенно не стесняли. В принципе, такого человека, как Саске, никогда ничего не стесняло. Казалось бы. Но вот он— купается в солнечных утренних лучах, потягивается, вытягивается, как струна, напротив открытого окна, совершенно не чувствуя обнаженной кожей холодный осенний ветерок. Потому что он сам, как ветер. Свободный, живой, вечно в движении. И кожа его чистая, как у младенца. Ни шрамов, ни царапин, только закованная в бинты правая рука выделяется как-то слишком резко, контрастирует белизной на фоне смуглой кожи, как неправильный кусочек пазла, с другой картины. Картины, на которой Учиха Саске тонет и задыхается в бесконечном море вины. Это он сделал. Он изуродовал. Мозг безжалостно проигрывает в голове, словно слайд-шоу, картины прошлого. Кровавого, жестокого и темного, как дремучий лес, воспаленного и незаживающего, как зараженная рана. Все, что случилось после того, как Саске покинул Коноху, сливалось в один пульсирующий, зловонный и истекающий кровью, ком. Ком его ненависти. И только собственное имя у себя в голове он, сколько себя помнит, произносит Его голосом. Наруто поворачивает голову, в его глазах сверкает солнце, ярко, словно от поверхности небесного витража, слепит улыбкой. Саске опускает взгляд ниже, ищет глазами хоть что-то на чужом теле, но даже следов от собственных губ и зубов больше не видит. Девятихвостый, чтоб его, со своей регенерацией. Наруто возвращает ему горящий любовью взгляд, разглядывает в ответ. Натыкается на круглую ранку от зубов на плече, царапины на спине, красно-фиолетовые пятна на шее. Саске может залечить их, не моргнув и риннеганом, но он никогда этого не делает. Учиха Саске ведь никого не стесняется. — Что с твоим лицом, теме? — Наруто мягко улыбается, и неловко тормошит волосы до боли родным жестом. Саске кажется, что он видит это движение каждый день на протяжении всей своей жизни. Саске равнодушно пожимает плечами. Но Наруто вовсе не такой тупой, каким может себя показать. Наруто до скрежета в зубах весь такой понимающий, рассудительный и проницательный, чтобы Саске перед ним притворялся безучастным. — Их нет, потому что Курама всегда их залечивает, — он осматривает себя и качает головой. — Я вроде и не против, понимаешь? Но ведь это тоже память. — Память? — Саске напрягается едва заметно, и это тоже не остается незамеченным таким проницательным («когда не надо») Узумаки. — Ага, — кивает и неловко чешет нос. Этот жест Саске тоже любит. — Ну, знаешь, как тогда, в Долине Завершения, — Наруто смотрит чуть настороженно, словно ступает на поле, полное взрывных печатей. — Когда ты… ну… ушел от нас. «Предал», — думает Саске. — «Ты хотел сказать «предал нас», Узумаки». Но Наруто смотрит так открыто и честно, и Учиха краем мысли прекрасно понимает, что Узумаки не считает его предателем и никогда не считал. Но не может в это поверить. — Я проснулся потом в больнице, а у меня вот тут, — он тычет пальцем чуть ниже ключицы. — Огромный такой шрам. Он мне нравился. Был похож на солнце. А потом я проснулся опять и больше его не было. Но я все равно его чувствовал, потому что именно ты мне его оставил. — Звучит бредово, добе, — Саске давит из себя усмешку, пока невидимые костлявые пальцы сжимают его горло. — Не вини себя, — пропустив его слова мимо ушей, строго говорит Узумаки, медленно и осторожно приближаясь. Он кладет шероховатую от бинтов руку на плечо Саске, скидывая с него тонкое покрывало. — Никто ни в чем тебя не обвиняет. Мы все любили и ждали тебя, Саске. Что было — то прошло. — Хм, — Учиха невольно отшатывается, падает обратно на кровать, смотря на Наруто снизу вверх. — У меня полно шрамов, оставленных тобой, уссуратонкачи. Я их не лечил. Наруто тихо прыскает в кулак и залезает обратно на кровать, забывая, кажется, что собирался идти в душ. Он уверенно закидывает на Саске ногу, прижимаясь ближе, берет его лицо в ладони и мягко целует. — А ты романтик, Саске.