45rpm

      гора фудзи в высоту 3776 метров и окружена полем белых цветов.       это то, что говорила сакусе киеми его бабушка, когда гора пропадала из виду. это было тихое утро в яманаши, единственным беспокойным звуком был щебет птиц, которые кружили по округе в поисках еды. цветы сакуры уже вот-вот готовились распуститься — застенчивый розовый румянец цветов вишни сопровождал восход солнца.       ветер трепал темные кудри киеми, он провел по ним длинными худыми пальцами. он остановился на минуту, чтобы полюбоваться видом на озеро кавагучико и гору. облака спрятали пик фудзи от его глаз, но он мог представить его облик у себя в голове.       — киеми, — позвала его бабушка. ему нравилось, как она растягивала «е», когда звала его по имени.       он подбежал к ней и взял ее за руку, они вместе отправились в город. солнце, окруженное розовыми и оранжевыми лучами наконец-то показалось в небе. оно касалось облаков и освещало дорогу перед киеми и его бабушкой.       — твоя мама приедет на следующей неделе.       киеми промычал в ответ. его родители приезжали примерно в это время каждый месяц, привозя с собой маленькие подарочки из токио. он был в их квартире однажды, несколько месяцев назад. это была маленькая квартира с одной спальней и кухней, которая едва вмещала трех человек. Он запомнил стеллажи с книгами вдоль стен спальни и гостиной, разноцветные корешки, с любопытством глядевшие на него.       (— мама, папа, почему вы не живете в яманаши со мной и бабушкой?       — мы работаем здесь, в токио. однажды мы купим большую квартиру, тогда ты будешь жить с нами.)       его бабушка остановилась напротив какого-то незнакомого ему магазина. на двери был приклеен постер с надписью: «дешевые винтажные пластинки». его бабушка остановилась перед магазином всего на несколько мгновений, прежде чем отправиться в сторону рынка. он пошел за ней, наслаждаясь теплом утреннего солнца.       когда они купили продукты на неделю вперед и уходили с рынка, солнце опалило их жарой. киеми улыбнулся солнцу и отправился вслед за бабушкой.       они снова остановились у таинственного магазина, на этот раз с сумками в руках, полными овощей и фруктов, они постояли перед дверью какое-то время. киеми начал нервничать и переминаться с ноги на ногу. бабушка посмотрела на него.       — киеми, ты помнишь подарок от акиты-сан, она подарила нам его, когда переехала сюда?       киеми не помнил про подарок акиты-сан. его бабушка поняла это по его взгляду и продолжила:       — это был проигрыватель, помнишь?       киеми не знал, что такое проигрыватель, и был уверен, что он никогда его не видел. глаза бабушки сверкнули, напомнив звезды в ночном небе.       — я ни разу не пользовалась им, потому что у нас нет пластинок, но теперь тут открылся этот магазин, может быть посмотрим, что там?       красочные ряды странных тонких контейнеров встретили их в магазине. киеми начал осматриваться.       стены были украшены яркими постерами, на некоторых из них были музыканты на сцене, на некоторых были цитаты из песен. магазинчик был тихим и маленьким.       — добро пожаловать в ракута рекордс! — раздался голос из глубины магазина.       бабушка устремилась к источнику звука. внезапно в поле его зрения появилась девушка-подросток с волосами, заплетенными в хвостик.       — здравствуйте! я юико, чем я могу вам помочь? — ее губы растянулись в теплой улыбке, пока она ждала ответа его бабушки.       — ах, вообще это первый раз, когда я пришла за пластинками, так что я не уверена, — засмеялась бабушка.       глаза юико засияли.       — в таком случае, давайте я покажу, что у нас есть.       в итоге они купили пять полноценных альбомов и три альбома из семи синглов. юико объяснила, как ухаживать за пластинками, показала все этапы процесса, а также как запускать проигрыватель. когда они вернулись домой, солнце уже садилось.       они нашли проигрыватель в шкафу и поставили его на подоконник. киеми смотрел в окно, пока бабушка устанавливала стилус. небо переливалось фиолетовым и темно-голубым светом.       — хорошо, киеми, я думаю, что мы можем попробовать, — сказала она, когда солнце уже опустилось. единственными источниками света стали луна и звезды. она разложила пластинки на полу для того, чтобы киеми выбрал, какую они послушают первой.       киеми выбрал единственную цветную пластинку ярко желтого цвета, который был еле виден в темной комнате. он следил за тем, как бабушка поставила пластинку под стилус.       мягкие звуки скрипки заполнили комнату, после фортепьяно присоединилось к скрипке, создавая невероятный узор, который заполнял всю комнату, окно и ночное небо. киеми засмеялся, когда бабушка взяла его за руку и начала танцевать.       той ночью под луной и звездами, метеорами и кометами, в окружении восьми виниловых пластинок, киеми кружился, кружился, кружился.       токио был грязным.       это была первая мысль киеми, когда он въехал в двухкомнатную квартиру, которую купили его родители этим летом. дом его бабушки всегда был чистым, они с киеми убирались в нем раз в неделю. яманаши был чистым. озеро кавагучико было чистым. даже ракута рекордс с потертыми, старыми пластинками, магазин тоже был чистым.       пол в квартире скрипел как кости старика, когда киеми переносил свои коробки из комнаты в комнату. краска на стенах облупилась и выглядела как шелушащаяся кожа. кусочки краски цвета яичной скорлупы то и дело падали на пол. мутное окно глядело на киеми, немного насмехаясь над ним, отказываясь показать мир по ту сторону стены. он посмотрел на старый проигрыватель в одной из коробок, который помогла упаковать бабушка, и нахмурился.       (— возьми его с собой в токио, киеми. я вряд ли буду часто им пользоваться.)       киеми не мог поставить его в таком грязном месте, так что он начал убираться.       он убирался, убирался и убирался, пока не закончились все салфетки, убирался, пока не закончился дезинфицирующий спрей, убирался, пока его мышцы не начали ныть от напряжения, убирался, пока токийское солнце не скрылось за высокими небоскребами.       он аккуратно достал проигрыватель из коробки и поставил, как делала бабушка, как делала юико. он взял пластинку, желтую, смахнул с нее пыль и поставил под стилус, как научила бабушка.       знакомые звуки скрипки и фортепиано растеклись по комнате, придавая комфорт в новой, пугающей обстановке. он тихо напевал мелодию, позволяя ей струиться по его венам, наполняя все его тело.       на следующий день он пришел в школу впервые и понял, что он ее ненавидит. ему не нравились грязные руки и скрип доски, похожий на звук испорченной виниловой пластинки. он ненавидел своих одноклассников, которые столпились у его парты, тыча в его родинки на лбу, как будто это какая-то аномалия.       по пути домой он заметил вывеску - ужасные неоново-розовые буквы гласили «распродажа винтажных виниловых пластинок». стрелка указывала на магазинчик. киеми начал шарить в карманах в поисках денег. его родители дали ему денег на обед больше, чем было необходимо, на обед, который он так и не купил, также у него было немного денег от бабушки, она дала ему их перед переездом в токио.       он вошел в магазин. знакомый запах старой бумаги окружил его, знакомый вид рядов ярких обложек поприветствовал его.       он купил два десятидюймовых сингла, пошел домой, ожидая, что родители будут недовольны его покупками.       но они ничего не сказали. мелочь, а приятно.       он начал очищать каждую пластинку, следя за тем, чтобы не повредить канавки чистящим раствором. во второй раз с момента переезда в токио он подумал о том, как приятно убираться. никто не осуждает его, пока он собирает кусочки грязи, кусочки своего сердца.       (— уборка как искусство, киеми, — как-то сказала ему бабушка. — это еще одна форма самовыражения.)       он проиграл каждую пластинку дважды, наблюдая за скольжением стилуса, который легко целовал винил. и, может быть, эти пластинки не произвели на него такого впечатления как желтая, но они все крутились и крутились, и киеми подумал, что ему этого достаточно.       волейбол — спорт для маленьких, визжащих людей-гиен. это то, о чем подумал киеми.       ему только исполнилось одиннадцать, и он решил, что волейбол точно не для него. пронзительный звук, создаваемый кроссовками, соприкасавшимися с полом площадки, громкие выкрики, заполнявшие зал, и вся эта командная работа — все это ему не подходило.       учитель физкультуры наверное ненавидит его, потому что ставит всегда в команду с одними и теми же фриками, которые, должно быть, выпивают по три банки редбулла в день. и они совсем не волнуются о своем здоровье? конечно, киеми никогда не видел, чтобы они действительно выпивали по три банки энергетика, но скорее всего они делали что-то подобное. то, что они делали никак не могло быть чем-то здоровым. они прыгали вокруг него, постоянно выкрикивая «киеми-кун, киеми-кун, киеми-кун», как маленькие тролли.       — киеми-кун, — сказал один из них, — так как ты самый высокий из нас, будешь центральным блокирующим, окей?       киеми ничего не ответил, просто пошел на площадку. они все равно пойдут следом, не зная, что он в секунде от того, чтобы все бросить. (киеми разговаривал с родителями об этом несколько раз. Они сказали, что он не может бросить среднюю школу. Он подумал, что у него как раз есть все причины, чтобы попробовать).       он стоял на площадке, пока мяч перелетал с одной половины площадки на другую. этот спорт не такой требовательный, как другие, и киеми наслаждался ритмом полетов белого мяча.       когда пришла его очередь подавать, он крепко сжал мяч в руках, и подумал, стоит ли ему сказать своим сокомандникам, что он не знает, как нужно подавать.       он крутанул мяч в ладонях, проследив за белыми линиями мяча, слившимися в одно пятно. он прокрутил мяч, как виниловую пластинку, он крутился и крутился. киеми подумал, что может быть волейбол не так уж и плох.       иногда он приезжал к бабушке.       обычно во время летних каникул он аккуратно упаковывал проигрыватель в специальный кейс, собирал одежду на неделю и покупал билет до яманаши в один конец.       они вместе ходили на рынок по выходным, по пути домой, покупая новую пластинку. киеми уже было двенадцать, он рассказывал бабушке про волейбол, пока на фоне звучала музыка из проигрывателя.       она улыбалась ему и рассказывала в обмен истории о солнце и луне. киеми понял, что на самом деле является домом во время этих тихих ночей. Дом — это старый татами в гостиной его бабушки, большое окно на стене, лунный свет яманаши, истории о созвездиях, которые вдыхали жизнь в ночь.       под лунным светом они рассказывали истории, они смеялись и танцевали, танцевали.       все, что касается уборки, больше похоже на несчастный случай. это началось как снятие стресса. киеми убирался, когда получал плохие оценки, каждый раз, когда кто-то из одноклассников снова показывал пальцем на его родинки. он аккуратно чистил свои пластинки, после того, как кто-то дразнил его из-за роста, когда он скучал по бабушке.       ему исполнилось тринадцать, в школе становилось все сложнее, а бабушка болела все сильнее.       он обнаружил, что чистящие средства для пластинок закончились, как и влажные салфетки, дезинфицирующий спрей для дверных ручек. он обнаружил себя натирающим поверхности так сильно, что его кожа после душа начинала слезать также, как краска со стен его комнаты. он яростно тер плитку в углах ванной, потому что ему показалось, что он увидел там кусок грязи. он мыл кухонные столешницы, пока его родители не видели.       он находил странное утешение в белых масках и нитриловых перчатках.       его родители начали замечать, что он постоянно покупает чистящие средства, но ничего не говорили по этому поводу.       не смотря на все это, киеми на самом деле в порядке. просто в токио становится все грязнее, но киеми в порядке.       мия атсуму ворвался в его жизнь с грациозностью умпы лумпы из чарли и шоколадная фабрика.       так как киеми милый и добрый, он решил не говорить об этом атсуму.       но атсуму, видимо, не милый и добрый, потому что первое, что он сказал киеми в тренировочном лагере для будущих юниоров было: «сакуса киеми, я надеюсь, что ты готов к тому, что я надеру тебе задницу сегодня».       киеми моргнул. голос атсуму напомнил ему сломанную виниловую пластинку.       флуоресцентный свет зала жестко падал на площадку, ничего общего с летом в яманаши. Он должен был быть в яманаши на этой неделе.       — тебе нечего сказать, хах, сакуса-кун? киеми-кун? — ухмылка расползалась на лице атсуму.       он услышал пронзительный звук от соприкосновения кроссовок с полом позади него. киеми подумал, насколько грязными были пол площадки, сетка, мячи. наверное, это заняло бы у него несколько дней, отмыть весь спортивный зал. он нахмурился.       — извини, мы разве встречались?       конечно, он знал атсуму, он знал, что он один из лучших связующих-старшеклассников в стране, он знал, что они играли против инаризаки раз или два, но он не мог вспомнить, встречались ли они лицом к лицу хоть раз.       в любом случае, было забавно смотреть на ураган сменяющихся эмоций на лице в ответ на вопрос киеми: сначала был шок, потом неподдельное потрясение, замешательство и гнев.       — ты думаешь, это смешно, да? мы играли против друг друга на отборочных в этом году. или ты забыл?       киеми помнил, как они выиграли матч с инаризаки, три сета, немного помнил близнецов мия, и то, что один из них ему понравился больше другого. наверное, это был не атсуму.       атсуму стучал ногой по полу. киеми слышал крики и звук от кроссовок за спиной, слышал мяч, перелетающий с одной стороны площадки на другую, звук его падения. нога атсуму остановила движение.       — понятно, ладно, я пойду разогреюсь. пока.       киеми направился на площадку, надеясь, что ему никогда больше не придется разговаривать с атсуму.       их поставили в пару для игры двое-на-двое. атсуму тихий на площадке, киеми подумал, что эта версия атсуму ему нравится больше. они зарабатывали очки молниеносно, и на фоне адреналина атсуму решил дать пять киеми.       киеми просто уставился на его ладони, подняв брови. понимание мелькнуло во взгляде атсуму. он опустил руки и улыбнулся киеми.       — хорошая работа, оми-кун. мы хорошая команда, ты так не думаешь?       киеми кивнул. атсуму не пытался дотронуться до него после этого.       разница между 45rpm и 33rpm пластинками заключается в звуке и времени воспроизведения. у пластинок с 45 оборотами в минуту точное воспроизведение с наименьшим искажением звука, но у них, по сравнению с пластинками с 33 оборотами в минуту, меньшее время воспроизведения.       это то, что узнал Киеми за 10 лет, проведенных в магазинах винтажных пластинок и за чтением специализированных книг и статей на сайтах.       киеми думает, что ему все-таки больше нравится пластинки 33rpm. в конце концов, время воспроизведения у них больше, чем у 45rpm. с пластинками 33rpm обещание вечности приходит к киеми, целует его пальцы один за другим и держит его руку так долго, насколько позволяет время.       даже сейчас ощущение вечности обволакивало его. кому нужно качество, если у тебя есть вечность?       (— ты правда хочешь этого, если тут только ты и вечность?)       все сводится к этому:       в черных шакалах играет мия атсуму, красный флаг на фоне предупреждающих знаков и ленты с подписью «не подходить», но у адлерсов есть кагеяма тобио. кагеяма тобио, который назвал его обычным, глядя в глаза киеми, когда они встретились в тренировочном лагере. кагеяма тобио, который в порыве радости от победы, похлопал киеми по плечу после великолепного удара и притворился, что не заметил, как сакуса дернулся от касания. кагеяма тобио, который принял его реакцию как призыв к действию, давая ему пять.       киеми решил, что кагеяму он ненавидит сильнее, чем играть бок о бок с блондинистым троллем на стероидах.       после подписания контракта с шакалами, киеми принуждают к двум вещам:       1. переехать в жилой комплекс, где живут его сокомандники. к этому его принудили менеджеры команды. он сказал им, что ему вполне хорошо живется в квартире, где он жил с начала учебы в университете, но скоро заткнулся, когда ему предложили большую квартиру за меньшие деньги.       он сказал им, что принимает предложение только из-за своей коллекции пластинок. это решение не имеет ничего общего с тем фактом, что несмотря на то, как сильно он пытался очистить плитку на своей кухне, там всегда оставалась грязь, которая отказывалась исчезать. или с тем фактом, что стены были такими тонкими, что он мог слышать очень плохое исполнение старых баллад пьяными соседями по утрам.       он переехал через три дня, после подписания контракта.       2. пойти выпить с другими игроками.       — оми-оми, давай, тебе даже необязательно пить.       у атсуму было странное лицо: его брови были сдвинуты к переносице, глаза раскрыты, а уголки губ опущены вниз. даже если атсуму делает умоляющее лицо, киеми не может сказать, что это рабочая схема.       — да! это что-то вроде… ммм… узнать друг друга получше, понимаешь? — присоединяется бокуто.       — мы даже дадим тебе протереть стол, что скажешь, оми-оми?       киеми отказывается идти в бар с шакалами.       все заканчивается тем, что он сидит в баре с шакалами.       это даже не... ужасно.       все его сокомандники понимают концепцию личного пространства, они включают его во все дискуссии, но не ждут от него чего-то больше, чем кивок или согласие. они спрашивают его о чем-то, и наклоняются, чтобы услышать его ответ, но не касаются его.       позже, когда время ближе к утру, чем к ночи, мейнан сказал всем отправляться домой.       киеми обнаружил себя, идущим рядом с очень пьяным атсуму. он качался из стороны в сторону, немного лениво, как будто очень хочет спать.       — тебе понравилось? — спросил он.       киеми посмотрел на небо: бледный свет полной луны просачивался через деревья на тротуар. с того места, где он стоял, казалось, что луна тянется к нему. Он подумал, что произойдет, если он протянет руку к человеку с луны?       — наверное.       атсуму хмыкнул. он запнулся, но тут же выпрямился и посмотрел туда, куда был направлен взгляд киеми. сакуса не мог видеть звезды, но он знал, что на него сейчас смотрит малая медведица.       — перед тем как мы пошли в бар, сказал им, чтобы они тебя не трогали.       киеми замер. Облако проплыло мимо луны, закрыв ее нижнюю часть. листва шумела от сладкого ночного ветра.       — о.       атсуму снова хмыкнул, заметив, что киеми остановился, подошел к нему.       — подумал, что тебе это все еще не нравится.       — ох, — только и мог ответить киеми. он ни разу не выпил сегодня, но сейчас почувствовал, что внутри разлилось тепло от слов атсуму. листва снова двинулась от касания лёгкого ветра.       они в тишине дошли до жилого комплекса. когда они подошли к двери атсуму, киеми удивил их обоих.       — мия.       атсуму обернулся с ключом в руке.       — спасибо.       глаза атсуму расширились прежде чем он улыбнулся и пожелал ему спокойной ночи.       мир в огне.       отдаленно киеми понимал, что это сон. мир в огне, и где-то вдалеке рушилось белое здание. вихрь обломков и пыли поднимался над ним.       звезды сияли над киеми, так близко к земле, казалось, что они вот-вот коснутся волос сакусы. к нему протянулась рука и подняла его от земли в небо.       он был на луне, звезды падали шторами вокруг него, земля переливалась зеленым и голубым. человек на луне сжал его руку и развернул, заставляя кружиться, кружиться, кружиться.       гора фудзи появилась у него перед глазами. бабушка была права, гора фудзи в высоту 3776 метров и окружена полем белых цветов.       — киеми.       он прокружился. это человек с луны. нет, это атсуму. как атсуму попал сюда? его окружали клубы белого дыма, как бы предупреждая о чем-то.       — давай сбежим в яманаши вместе.       — хорошо, — ответил киеми, потому что он не был в яманаши с двенадцати лет, он скучал по бабушке, горе фудзи и ракута рекордс.       в следующий момент он увидел это: маленькая гостиная и его бабушка танцует ночью, лепестки сакуры на озере кавагучико, маленький магазинчик пластинок.       но он застрял. застрял на углу улицы, видя гостиную, гору, магазинчик. гостиная не шевелилась, лунный свет не просачивался через окна, как должен был. магазин пластинок тонул в тишине, там не играла музыка, как должна была.       это то, чего ты хотел, киеми? вечности?       рука — нет, рука атсуму — потянула его по дороге, дороге к рынку. лепестки сакуры кружились на волосах атсуму. птицы щебетали позади, танцуя в небе.       атсуму протянул бокал шампанского киеми. он улыбался, уголки его губ тянулись вверх, зубы сверкали.       — за то, чтобы жить здесь и сейчас.       здесь и сейчас, здесь и сейчас, здесь и сейчас.       он взял бокал в руку.       — за то, чтобы жить здесь и сейчас.       мия атсуму — ребенок. это единственное объяснение тому, почему он сидит на полу перед своей квартирой, окруженный желтыми лепестками, играя в «любит-не любит».       когда киеми подошел ближе, он увидел, что кожа на пальцах атсуму разодрана до крови.       — что ты делаешь?       атсуму посмотрел на киеми. глаза атсуму занимали половину его лица. сакуса знал, что это выражение на лице атсуму говорит о том, что он удивлен — как маленькая кукла с ненормально большой головой и ненормально большими глазами, которую сжимает пятилетний ребенок-демон.       — ты разве не видишь, что я скорблю, оми-кун?       киеми не знал, что сидеть на полу в коридоре в центре кольца из желтых лепестков, как девочка-подросток в одной из плохих романтических комедий, считается за скорбь, но в конце концов он не был бы мией атсуму.       — кто-то умер? — он спросил на полном серьезе.       атсуму фыркнул так, как будто у него спросили, не хотел бы он съесть чьи-то грязные носки. он протянул свой телефон Киеми экраном вверх.       там была фотография кагеямы тобио целующего в щеку улыбающегося хинату шоё.       ах. атсуму реально тупой. киеми вообще мало что знал о личной жизни его сокомандников, но даже он знал, что между хинатой и кагеямой что-то есть.       он снова посмотрел на пальцы атсуму - они были ярко красного цвета.       — хорошо.       атсуму изумленно посмотрел на киеми. его нижняя губа немного припухла, она блестела от света коридорных ламп. киеми почему-то странно обрадовался тому, что на нем сейчас маска.       — хорошо? что ты имеешь в виду? — он выглядел менее шокированным и более похожим на старую кошку, которую безбожно разбудили.       киеми подумал, что у него есть два варианта: первый - он может оставить атсуму тонуть в бассейне страданий, а второй...       — не хочешь выпить чаю?       киеми провел следующие несколько недель с атсуму, который проводил много времени в его квартире. сначала он был удивлен своим собственным решением пригласить атсуму на чай, он подумал, что тот откроет рот и все его благие намерения испарятся, но удивительно, он провел все это время в тишине, смотря на кружку с чаем в своих руках.       это было сначала. сейчас конечно —       — оми-оми, оми-оми, оми-оми, оми-оми.       киеми хочет забрать назад все хорошие вещи, которые он когда-либо говорил об атсуму.       — что?       — зачем тебе все эти пластинки? — атсуму указал на коллекцию киеми, которая хранилась в гостиной.       его пластики ровно стояли, расставленные по размеру и цвету, прижавшись друг к другу. издалека это было похоже на книжный шкаф. одна из пластинок немного выпирала из ровного ряда. сакуса подумал о том, что нужно будет ее поправить.       — мне нравится коллекционировать пластинки.       атсуму посмотрел на него с вопросом во взгляде.       неподалеку от шкафа было окно, лучи утреннего солнца освещали гостиную. на подоконнике стоял одинокий суккулент. атсуму постучался к нему на рассвете, и попросил налить ему чай.       атсуму расположился на диване и постукивал пальцами по подлокотнику, капли воды с его волос падали на диванные подушки.       — моя бабушка и я любили слушать музыку на виниловом проигрывателе, когда я был маленьким.       атсуму хмыкнул в ответ и снова сосредоточился на пластинках. его взгляд был сфокусирован на левом нижнем углу. киеми помнил, что купил эту пластинку на втором году старшей школы, после тренировочного матча против фукуродани. он купил ее в магазине неподалеку, о котором никогда раньше не слышал. это была смесь кофейни и магазина пластинок, несколько посетителей курсировали между рядами ярких обложек. он помнил, что рассматривал несколько вариантов и остановился на green хироши яшимуры.       — моя бабушка — она болеет. уже какое-то время.       атсуму кивнул, все еще смотря на коллекцию пластинок.       — какая из них твоя любимая?       какая их них твоя любимая, киеми?       ответ был очевиден.       ах, я поняла. ты знаешь, юико сказала мне, что она редкая. у них была всего одна копия.       киеми поднялся с дивана и направился к стеллажу.       это делает ее еще более особенной, ты так не думаешь?       он выбрал пластинку с желтой обложкой, ту самую, которую они купили с бабушкой в ракута рекордс. он смахнул с нее пыль и поставил в проигрыватель.       — она хороша.       киеми повернулся, чтобы посмотреть на атсуму. его глаза были закрыты, он двигал головой в такт музыке. его лицо было расслабленным, пальцы перестали стучать по подлокотнику.       — да, она хороша.       где-то между полуднем и закатом атсуму заснул. музыка перестала играть какое-то время назад, через несколько минут после того, как заснул атсуму, купая киеми в тишине квартиры.       светлые волосы прядями падали на лоб атсуму, шевелясь от ветра, который то и дело прошмыгивал в гостиную через окно. его волосы сейчас выглядели гораздо лучше, чем в школе. они выглядели мягче, чем шипы, на которые киеми пришлось смотреть во время национальных.       киеми придвинулся ближе к атсуму. он подумал, каково это — провести рукой по его волосам.       его волосы уже высохли после утреннего душа. они красиво сочетались с грязно-белым цветом дивана, напоминая киеми картины эпохи возрождения.       когда он был младше, мама водила его в музей. он помнил, что был восхищен современным искусством, картинами, лишенными линий, и скульптурами, лишенными структуры. он помнил, как влюбился в пейзажи с цветами, яркими мазками и странно тщательно написанные портреты.       атсуму, наверное, понравится в музее.       за время, проведенное вместе, киеми узнал, что атсуму на самом деле совсем не такой громкий и раздражающий, каким кажется.       атсуму возвел фасад уверенности в себе, которой на самом деле не имел. он сделал эту маску идеальной, так что киеми думал, что мия действительно такой надоедливый.       трещины не так уж и сложно увидеть, если присмотреться.       атсуму никогда ничего не говорил о том, что киеми постоянно убирается, а сакуса никогда не упоминал его пальцы. одного поля ягоды.       атсуму что-то промычал во сне, он казался таким спокойным и хрупким. он придвинулся к киеми, и сакуса осознал, что голова мии лежит неподалеку от него.       атсуму не будет против, правда же?       киеми протянул руку и смахнул пряди с лица атсуму кончиками пальцев. сакуса ошибся, местами волосы были еще немного влажными. он позволил своим пальцам двинуться дальше, запутываясь в золотых прядях атсуму.       какая-то часть разума киеми кричала на него за то, что он делал, кричала обо всех тех бактериях, которые уже попали на волосы мии после душа. другая его часть была в состоянии осознания того, что это первый раз за долгое время, когда он настолько близок с кем-то.       он снова провел пальцами по волосам атсуму, легко обхватив кончики. атсуму слегка повернулся и уткнулся в руку киеми.       сакуса замер, но атсуму ничего не сказал. он все еще ровно дышал.       киеми вздохнул и продолжил гладить волосы атсуму. они мягче, чем он ожидал. киеми не понимал, как он оказался здесь. он построил стены высотой до самого ночного неба, охранявшие комнату в его груди. как атсуму смог так просто разрушить их, как он смог превратить одну комнату в нечто похожее на настоящий дом?       трещины не так уж и сложно увидеть, если присмотреться.       пальци Киеми нашли узелок в волосах атсуму, он легко оттянул его.       атсуму вздрогнул, его глаза открылись, он пытался сфокусироваться, моргнул несколько раз и посмотрел на Киеми и ох .       но если присмотреться, подойти действительно близко, то ты можешь увидеть свет, который просачивается через трещины.       атсуму улыбнулся и придвинулся ближе, снова закрыв глаза.       киеми в полной жопе.       позже киеми решает обменять ужин на то, чтобы гладить волосы атсуму, меняет свою вечернюю рутину на немного затуманенные глаза и мягкие извинения.       — это, — думает киеми, — то, к чему я могу привыкнуть.       кажется, что это было неизбежно. когда атсуму признался киеми, а киеми признался атсуму, это не должно быть сюрпризом. когда киеми позволяет атсуму поцеловать его лицо, губы, шею, и атсуму позволяет киеми утащить его на балкон, чтобы посмотреть на звезды, это действительно не было сюрпризом.       мир крутится и крутится, и киеми ловит себя где-то посередине, посередине - прямо здесь и сейчас. здесь и сейчас, где он и хочет быть.

Конец.