***
Карасу продолжительное время недовольно каркал и требовал дополнительную награду за ежедневные перелеты из госпиталя в особняк Учиха. Итачи терпеливо выслушивал причитания птицы и ждал, когда та успокоится. Наконец, ему было позволено коснуться крыла и забрать запечатанный свиток с письмом Сакуры. Началось письмо на хорошей ноте, к середине перешло на небольшой рассказ о неудачной операции, что привела к смерти пациента. Итачи всерьез задумался, какой отпечаток накладывала на Сакуру профессия медика. Ответственность на её плечах была огромна, но она несла её с такой легкостью, что своим переживаниям не придавала значения и не позволяла другим заметить тяжесть этого груза. За чтением письма его и застала Микото. – У тебя найдется время пообедать со мной? – обеспокоено спросила она, заметив хмурый вид сына. Итачи кивнул, спешно пряча письмо обратно и отменяя призыв. Микото улыбнулась и скрылась обратно в дом. Стены родительской комнаты, кабинет отца, кухня и руки матери пропитались лекарственными травами. Это был запах болезни и приближающейся смерти, от которого сбежать можно было либо в сад, либо в комнату Саске. Комната Итачи давно была перестроена в личный кабинет матери. Засыпая на футоне в своей бывшей детской, Итачи про себя считал, сколько месяцев протянет отец. Обещанные одиннадцать? Или неповиновение Итачи сократит счёт до восьми-девяти? Проблемы со здоровьем отца изменили рацион питания в семье. Никакого жареного, сырой рыбы, острого и сладкого. Отказ от соленого сказывался на вкусе еды больше всего. Итачи благодарно принял вареные овощи с рыбой и салат, сама же трапеза началась после кивка Микото. Со вчерашней ссоры с отцом разговор не клеился и с матерью. Саске и вовсе решил не появляться в родительском доме всю следующую неделю, объяснив это долгими тренировками с Узумаки. – Как поживает Шисуи-сан? – начала Микото издалека. – Заканчивает дело младшей сестры Изуми, – Итачи не надо было гадать, что она подразумевала. – Все удачно сложилось? – Скажем так. Отец еще прошлым вторником дал добро на официальное расследование. Сегодня я поговорю с Хокаге, введу в курс дела, если получится, то попрошу разрешение на арест главы полиции. – Это хорошо, – натянуто улыбнулась мать. – Хорошо, что ты обсудил это дело с отцом. – Без его участия в этом доме ничего не происходит. Услышанное Микото не обрадовало, она ровно, острие к острию, положила палочки у своей тарелки и спрятала руки под столом. Итачи отзеркалил её и послушно склонил голову, давая знать, что готов начать разговор, поводом для которого и был обед. – Итачи, – она призывала прислушаться к ней, и с каждым её словом он понимал, что с отцом бороться было куда проще. – Ответь на вопросы, которые Фугаку никогда не задаст тебе. – Это как-то повлияет на его решение? – он знал все уловки матери, как мягко она направляла. Многому он научился прежде всего у неё, отец слишком полагался на силу. – Возможно, он ко мне прислушается. – Поддержишь ли ты меня, как поддержала в начале? – Скажи, как я могу одобрять то, что моего сына вынуждают идти против правил? Что именно не устраивает Харуно-сан? Почему она не хочет быть частью нашей семьи? – голос матери дрожал. – Мы с отцом готовы принять её, несмотря на вашу разницу в воспитании. Под разницей в воспитании она имела совсем другое. – Это моё решение. – Правильно ли я поняла, Харуно-сан не знает, каковы будут последствия? – Последствия? – Итачи спрашивал с сожалением. – Вы с отцом не сможете простить меня? Клан откажется от меня? И почему? Потому что я не женат? Мы не живем во времена Первого Хокаге, когда это правило имело большое значение. – Ты проявляешь неуважение, – строго проговорила мать. – Избавишься от одного правила, рухнет вся система. – Та самая система, что чуть не привела к резне всего клана, но напоминать об этом Итачи не стал. – Если бы ты пришел вместе с Харуно-сан, и вы оба попросили бы изменить правило, то результат был бы положительным. Но ты снова пытаешься действовать в одиночку. Это и есть твоя ошибка, Итачи. – Я пытаюсь предотвратить другую ошибку, ока-сан, – деликатно возразил он, все ещё не смея поднять глаз. Руки его на коленях были расслаблены. – На чаше моих весов другие ценности. – Ты не станешь прислушиваться к советам старших, – догадалась она. – Я считал себя взрослым, – с разочарованием произнес Итачи. – Но понял только сейчас, что прибавил лишь в возрасте. Пора перестать жить жизнью, что вы указали мне с отцом, ока-сан. Мне жаль, что приходится делать это именно так. Итачи глубоко поклонился матери и выпрямился лишь тогда, когда плечи её перестали подрагивать. После они молча продолжили трапезу. Микото натянуто улыбнулась ему на прощание и ушла к себе в мастерскую, чтобы там позволить своим чувствам взять верх. Самое сложное ждало впереди. Намеренно заставляя нервничать, Фугаку медлил с решением, в итоге пообещав дать ответ перед собранием клана. Конфликты с отцом редко сопровождались криками, это была напряженная борьба со своими эмоциями и тщательно подобранные слова. Последствием частенько была длительная головная боль. Ароматические свечи незначительно перебивали запах лекарств и трав. Свод правил, код чести и эмблема клана в рамках из ели, символа долголетия, украшали стены кабинета. Утро каждой среды отец сдувал с рамок пыль, по пятницам обновлял нижнюю полку библиотеки. Сейчас он сидел за столом и водил толстой кистью по бумаге; к пятому десятку сёдо стало неотъемлемой частью его будней. Мизинец правой руки его дрожал, но радикал вышел таким же плавным, как и в учебнике. Неестественная худоба отца скрывалась под мешковатой одеждой, а тени под глазами были контрастом его бледных губ. Несмотря на физическую усталость, во взгляде и позе отца была сила. Итачи прочел каллиграфическую надпись сверху вниз: «Не бойся немного согнуться – прямее выпрямишься». Как похоже на отца. В искусной манере чьим-то умным изречением привести в отчаяния. – Шисуи не сможет присутствовать на собрании? – с безразличием поинтересовался Фугаку, как и мать, не зная, с чего начать разговор, и кивком головы указал сесть напротив. – Его помощь нужна в другом деле, – Итачи посетовал на отсутствие доски сёги между ними. – Шисуи – хорошая кандидатура в помощники, но никогда не знаешь, когда тебя предадут, – нравоучения были второй натурой отца, отвечать на которые надобности не было. – Каково решение Хокаге? – Шестой полностью доверяет мне решение вопроса, и сказал, что не будет вмешиваться в политику клана. – Что же, в этом есть твоя заслуга, – похвала подсластила грядущий несчастливый исход для обеих сторон. – Однако может вмешаться, если я буду смещен с поста главы, – в последние месяцы угрожать отцу стало тенденций, потому как сгибаться Итачи не намеревался. – Поспешность не в твоём характере, Итачи, – Фугаку подобно старому льву лениво открыл веки. Дерзить было бессмысленно, Итачи пропустил укор. – Я был знаком с отцом Харуно-сан. Приятен в общении. Глуповат и наивен на первый взгляд, из-за чего люди так легко ему верят. Идейный человек. Но никакой деловой жилки. – Родители не определяют детей, – как можно спокойно напомнил Итачи. – Харуно-сан справедлива, умна, талантлива и честна в своих намерениях. – И самое главное красива. – Не в последнюю очередь. – Красота тебя не пленит, Итачи. Мне это давно известно, – одобрение было ещё одним подсластителем. Фугаку как-то странно улыбнулся, будто вспомнил молодость. – Связь родственных душ ты всегда ставил под сомнение. Что же изменило твоё мнение? – Я все ещё не понимаю природу родственной связи. Она приносит Харуно-сан боль, – Итачи позволил себе откровенность, хоть и знал, как это могло повлиять на решение отца. – Ты не понимаешь вашей связи, когда как Харуно-сан всеми силами её отрицает. Причины могут быть разными. Ренко, моя мачеха, например, стыдилась встречаться с женатым мужчиной. В отличие от твоего деда совесть у неё была. Никто не знает, от чего на самом деле умерла моя мать. Возможно, в этом был повинен твой дед, – Фугаку называть деда Ичиро отцом категорически отказывался. – Ты должен жениться на Харуно-сан, Итачи. Это будет моим окончательным решением. Отец никогда не удивлял. – Даю слово, что это случится, но не сейчас, – Итачи сглотнул отвратительное чувство, пришедшее от мысли, что ему приходилось отказывать воле умирающего отца. – Сейчас или потом. Результат будет тот же. Так зачем откладывать? – Фугаку покачал головой, нахмурившись. – Сейчас или потом, могла бы подумать бабушка Ренко, и увести деда из семьи, – Итачи будто восстал из пепла от горящего в нем огня. – Какая разница, если они все равно будут вместе. Если результат будет тот же, да, ото-сан? Кисти для каллиграфии на столе отца подпрыгнули от удара кулаком. Итачи не шелохнулся. – Изменения за собой приведут последствия: неподчинение и неуважение традиций, на которых строится величие и история клана Учиха. Хочешь ещё один переворот?! Хочешь стать вторым Мадарой?! Итачи выдержал грозный рык отца. – Если вы не согласны с тем, как я буду руководить кланом, то вам стоит пересмотреть мою кандидатуру. Потому что я привнесу ещё немало изменений. Яширо-сан покинет свой пост, и все те, кто наживался на вашей слабости, отец, прижмут хвосты. Каждый получит наказание и награду по справедливости. – Твоя жизнь превратится в вечную борьбу. Ты думаешь, я не пробовал бороться с системой? Или твой дед? Мы все проходим одинаковый путь. Каким бы умным и способным ты не был, система сломает тебя. – О какой системе вы говорите? – вскочив, Итачи навис над отцом. – Со дня, как я убил Данзо, прошло уже тринадцать лет, и все эти годы я только и делал, что наводил порядок в системе, за которую вы так держитесь, только потому что вы обещали не впутывать Саске в дела клана. Станет он следующим главой, или вычеркните вы меня из семейного реестра за непослушание – я приму любое из этих двух решений, потому что так или иначе, когда наступят сложные времена, Саске придет ко мне, а вас, отец, здесь уже не будет. Я нужен клану, а не клан мне. А значит правила диктую я. Харуно Сакура станет моей женой тогда, когда придёт время. Отец сощурил глаза, и почувствовав себя ущемленным, спросил: – Затеял эту игру с правилом, чтобы убедиться в собственной правоте? – Правым хотите быть вы один, – Итачи чувствовал, как закипает кровь, и в холодной ярости глаза его смотрели на отца узором Мангекё Шарингана. – Проведите свои последние дни достойно, отец, не расстраивая дорогих нам людей. Больше мне сказать вам нечего. Не думаю, что моё присутствие на собрании сегодня будет необходимо. Передайте мои извинения. Итачи коротко поклонился и развернулся к выходу, высоко подняв голову. Проигравшим он себя не чувствовал. – Итачи! – крик Фугаку уже не казался грозой во время штурма. Но ещё долго преследовал.***
Гора Хокаге, откуда открывался вид на Коноху, всегда приносила утешение. Вместе с ветром в голове проносились слова поддержки Саске и его совет принять те неправильные вещи, которые не были такими уж неправильными. Неправильными их делали другие. Следом доносилось замечание матери. Она права. Итачи действовал в одиночку, вместо того чтобы делить проблемы вместе. Он обязательно расскажет Сакуре. Признает свою ошибку. Примет своих демонов. Страх больше не завладеет им. Лёгкость от принятого решения продлилась недолго. Несколько минут Итачи стоял у окон квартиры Сакуры, но так и не разглядел включенный свет. С семейными проблемами совсем вылетело из головы, что Сакура собиралась остаться у подруги. Из набедренной сумки с сюрикенами он вытащил последнее письмо, и улыбнулся, перечитав нелепую, по мнению самой Сакуры, историю первокурсников-ирьенинов. Его позабавила не сама история, а то, как много пояснений она добавила к медицинской терминологии. Её медицинские отчеты были такими же подробными, как и его о выполненных миссиях. Если я не выйду на связь, то значит меня задушила подруга – в постскриптуме так и чувствовалось веселье. Тренировки должны были отвлечь. Итачи направился на тренировочную базу. Любопытства ради он добавил пару старо-новых элементов и на практике проверил приемы, что подошли бы для стиля младших, Хьюга и Абураме. Раз назначению главы можно помахать рукой, не пройдет и дня, как его команда вернется в строй. – Надо было мне сразу прийти сюда, – Шисуи как всегда появлялся нежданно негаданно. – Не то чтобы я хотел быть найденным, – Итачи только сейчас понял, как долго здесь пробыл. Медленно протекающий день вечером пронесся желтой молнией. – Ты вроде слежку помощника Яширо вёл. – Кое-что отвлекло от дела, – сквозь зубы процедил Шисуи, не спеша объясняться. Итачи принялся собирать сюрикены, последние два глубоко застряли в стендовых деревянных мишенях. – Тоже день не задался? – Мягко сказано, – рассматривая набор сюрикенов, подарок Саске, Итачи раздумывал над тем, какой будет реакция друга. – Рассказать сейчас или отложим на потом? – Как хочешь, – Шисуи всегда так отвечал, когда горел желанием узнать сию минуту. Он нервно вертел в руках кунай, не подбрасывал в воздух, а значит кто-то подпортил ему настроение. К тому же, он отводил глаза и думал громче обычного. Итачи открыл было рот, чтобы перевести тему, как друг выпалил: – Хотя знаешь, скажи лучше сейчас. Хуже уже не будет. – Ты сам попросил, – он прицелился в пятую мишень, намеренно не попадая в центр, видя в этом аллегорию своей жизни. Больше не было надобности всегда целиться в мишень, делая идеальные броски. Только вот сюрикен все равно попал в точку по середине. За один день от перфекционизма не избавиться. – С большой вероятностью ты будешь помощником Саске, когда как я буду его советником. В лучшем случае. Шисуи был оглушен. Лицо его багровело постепенно, напоминая цветовую палитру от розового до багрового. Из ушей пар не шёл, но вот-вот и это случится. – Котоаматсуками не сработает. Я не Данзо, – миролюбиво напомнил Итачи, отправив в полет второй сюрикен. Уханье совы совпало со звуком попавшего оружия в дерево. – Плюс ты можешь контролировать человека всего тридцать секунд. – Помню-помню: слабость любой техники – это ты, – Шисуи злился по написанному Итачи сценарию. Главное не упустить момент, когда кунай пролетит над ухом. – И почему же Фугаку-сама изменил свое решение? – Потому что я отложил свадьбу с Сакурой, – третий сюрикен, наконец, отошел левее центра. – На год или на все два. Как она сама захочет. – Ааа, – протянул Шисуи, сжимая в руке кунай. – Как решит наша Госпожа. Я тут встретил её случайно. – Ты был в госпитале? – Итачи оттягивал момент, когда можно будет предложить дружеский спарринг, обоим снять напряжение. Друг покачал головой. – В баре. Тот, что рядом с кланом Инузука. Со всяким сбродом. – Сбродом? Ты и сам туда ходишь, – строго намекнул он, раздраженный привычкой Шисуи навешивать ярлыки на людей. – В отличие от этого сброда держать руки при себе я умею, – Шисуи удалось привлечь внимание, Итачи посмотрел на него в упор. – Не то чтобы она возражала. – Сегодня я не в настроении пропускать мимо ушей то, что ты говоришь. – Не появись я там, ты бы не узнал. – Может быть, – разговор начинал действовать на нервы, но атаковать первым Итачи не спешил. – Спорим, что она не признается? – Шисуи нарывался, маскируя настоящую причину его недовольства. – Готов поставить на кон свою жизнь? – Может быть. – Умел же довести. – И нет, парнишка не ошибся с интерпретацией сигналов. Вроде как, он назвал это свиданием. – Ммм, – промычал Итачи, хрустнув шеей в обе стороны. – Выпустишь пар сейчас или отложим на потом? На лице друга заиграла вызывающая улыбка. Они одновременно активировали Шаринган и бросили оружия друг в друга. Шисуи уклонился от сюрикена, Итачи – от куная, в то время как птицы беспокойно хлопали крыльями. – Поверить не могу, отказался от клана ради женщины, – Шисуи оперативно вытащил второй кунай и бросился в атаку. – Попробуй, может и тебе понравится, – съязвил Итачи, вспомнив реплику младшего брата годичной давности, и сделал прыжок назад, уворачиваясь от остро заточенного лезвия. – Такие воспитанные, как ты, вместо техник копируют фразы. – Для этого Шаринган не нужен, – Итачи не чувствовал злости, больше хотел дать другу выплеснуть гнев. – Загубил свои мечты ради женщины? – Шисуи всегда был многословен в бою. – Человек, неспособный контролировать свою жизнь, не поможет другим. Не сделает их жизнь лучше, не зная, как быть со своей. Стая воронов вместо огненных шаров для защиты. Итачи больше не использовал стихию огня в бою. Огонь стал его триггером. – А вот и наша рубрика «Афоризмы Учиха Итачи». И её постоянный слушатель: Учиха Шисуи. Общение с ней меняет тебя. Сегодня ты отказываешься от назначения, а завтра что? – Меняюсь не я, а ситуации. Ты и сам это прекрасно понимаешь. – Харуно Сакура станет твоей погибелью. – Моя погибель – это пожизненное рабство заблуждениями и установками клана. – Я думал, мы смотрим на мир одинаково, – в глазах читалась обида, Шисуи пропустил боковой удар ногой, повалившись на землю. Оправился быстро, сложив печати стихии огня для техники цветов феникса. – Изменится путь достижения, но не цель. Не важно в чьих руках будет власть, пока есть мы, – Итачи использовал технику замещения воронами, карканьем которых рассеял внимание друга. Черные перья были бесследно сожжены. – Годы потраченных усилий! – крикнул Шисуи поверх птичьего гомона. – Руки по локоть в крови! И перечеркнуть всё это?! Ты чертов слабак, Итачи! – Это не тот мир, что мы представляли в детстве, Шисуи. Мы стали теми, кого так ненавидели, играем по их правилам. Я хочу найти новый путь. Я… Конец фразы потонул в собственном кашле. Ноги задрожали и вовсе перестали держать. Перед глазами помутнело, и к горлу подступила тошнота. Итачи тянулся к другу в поисках опоры, но хватался руками воздуха, в итоге рухнув на землю. Вороны не переставали истошно кричать, оглушая. Почему всё смешалось? Где он находился? Почему...почему так пугающе пусто? Словно образовалась рваная пробоина. Жив ли он вообще? Кажется, что мёртв. Итачи всегда думал, что перед смертью улыбнется. И даже здесь он ошибся. Очнуться удалось после ударов, от которых жгло правую сторону лица. Или левую? Или обе? Кровь на земле в лунном свете обрела фиолетовый оттенок. Шок в глазах Шисуи был чем-то новым, он ждал, что Итачи поставит блок, а не примет первый, второй и третий удар в лицо. Он остановился тогда, когда опухла щека, и из носа пошла кровь, и казалось, был готов заплакать от того, что натворил. Откуда столько агрессии, он и сам не знал, пораженно всматриваясь в заплывшее от ударов лицо Итачи. Тот в свою очередь бездумно смотрел на небо усыпанное звездами и никак не мог понять, почему было так пусто на сердце. Словно ударами Шисуи выбил из него умение испытывать эмоции. Итачи не помнил, где находился, узнавал лишь полное сожалений лицо друга. – Я… – залепетал Шисуи, отползая. – Идиот? – подсказал Итачи, не в силах даже приподняться, чтобы отхаркнуть кровь, собравшуюся во рту. – Пошел ты! – огрызнулся друг, дрожащими пальцами пытаясь поднять Итачи. – Будешь ещё оправдания мне находить. Итачи рассмеялся, перестав, когда начал задыхаться от кашля. Удивительно, что он не потерял сознание во второй раз, казалось, все мышцы и нервные окончания лица отказали. – Мне кажется, я потерял способность чувствовать. Нерв мне – кха-кха – защемил? – Итачи зачем-то пародировал друга, возвращал его же шутки, лишь бы не думать о том, как стало тоскливо и одиноко. – О чём...о чём мы спорили? Шисуи схватил его за плечи, не на шутку испугавшись, что вышиб другу память, и развернул к себе, приказав посмотреть на него. – О чём-то важном, – предположил Итачи, находясь где-то между этой и какой-то другой реальностями. – Ты странно себя ведешь. – Луна красивая, – безрадостно заметил Итачи. – Красивая-красивая. В госпиталь сейчас точно нельзя. Чёрт-чёрт-чёрт. Младший брат Митараши быстро тебя подлатает. Да что с тобой происходит? Давай, вставай-вставай. Итачи послушно поднялся и признался, какой же всё-таки красивой была сегодня луна. Необыкновенная. И небо усыпано звёздами. Помнится, когда ему было десять, мать часто читала им хайку. Особенно ему запомнились те, что о луне. Как же там было? Он промямлил по памяти тот самый стих:Гляжу на луну, И тысяча тысяч в сердце Родится печалей. Пускай не ко мне одному Осень приходит, и все же…
– Повторяй сколько влезет, только не теряй сознание. Гляжу на луну, и что там дальше? – И тысяча тысяч печалей родится в сердце... Митараши Аки был полной противоположностью сестры, начиная от его высокого роста и глубоко посаженных глаз, заканчивая уравновешенным темпераментом. Он сразу определил шоковое состояние, пусть и не смог назвать точные причины. – Уверен только в том, что вашей вины здесь нет, Шисуи-сан. Ответственность вы несёте только за нанесение повреждений. Я снял отеки, вправил перелом носа и восстановил мелкие кровеносные сосуды, но вернет в идеальное состояние Итачи-сама только время. Болеутоляющее должно помочь, – отчитался Митараши, вручив лежащему на койке Итачи бумажный конвертик с тремя капсулами. – Внутривенного нет. – Спасибо, – Итачи не стал говорить, что предпочел бы испытывать невыносимую боль, чем необъяснимую и тоскливую пустоту. – Как долго будет заживать? – Шисуи нервно дергал ногой, оставив свой кунай на тренировочном полигоне. – При правильном уходе неделю. – Быстрее не получится? Его невеста не должна узнать, – Шисуи умолял глазами. Митараши развел руками. Разговор доносился обрывками. Итачи неудачно боролся со сном. Ему снились море, палящее солнце и Сакура. Загар красиво ложился на её кожу, а вот он сильно обгорел. Она пыталась вовлечь в игру, брызгаясь водой, потом умоляла отпустить её на землю, и обещала отомстить, когда он бросил её в воду и убежал прятаться под тень пляжного зонта. Такая реальность ему нравилась, он хотел бы остаться здесь.***
Мотылек сгорел? Но важнее, что он решился Лететь на свет.
Мотыльки подпрыгивали как люди. Или это люди подпрыгивали как мотыльки. Итачи находил интересным наблюдать за ними из-за многочисленных способов не быть съеденными или пойманными. Щелкающие звуки. Имитация: сегодня их окрас под цвет коры дерева, завтра – мох или зеленые листья. Но почти невозможно спастись от запаха сладостей. Мотыльки слетались вопреки любой опасности. Возможно, и Итачи был мотыльком, бежавшим на яркий свет и опьяняющую сладость. Шисуи отговаривал, но насильно оставаться на его диване не заставлял. Махнул рукой, позабыв об обиде, и буркнул на прощание: – С тебя организация моих похорон. Иди уже. Рассвет Итачи встретил у окон многоэтажного квартирного блока. Он надеялся, что его тоска и горечь утраты пройдут, только вот невозможно избавиться от чего-то, не зная причин. Поднимаясь по лестнице, выше, к квартире Сакуры, Итачи перебирал возможные варианты, и от последнего у него подкосились ноги. Пальцы схватились о холодные перила, следы облезшей краски остались на пальцах. Не может же быть такого что… Что её больше нет. Бетон лестничной площадки был холодным, дуло из окон с разбитым стеклом, входная дверь была плотно закрыта, Итачи же изводил себя одним вопросом: Ты в порядке? Он вспомнил, какими долгими были дни на Третьей Мировой войне, как снедало беспокойство, как быстро росло число погибших, и как легко и одновременно сложно стала восприниматься смерть людей. Они горели как мотыльки. Возможно, поэтому на какую-то долю минуты Итачи готов был дать Данзо свое согласие на резню клана, пока перед глазами не появился образ прыгающего на крылечке Саске. Он позволил себе сомкнуть веки, устав от ослепляющего солнечного света. А потом раздался взрыв. Или так казалось из-за громоподобного звука. Однако он не спешил открывать глаз, посчитав забавой соседских детишек, что ранее вопили и стучали мячом об асфальт. Ушей достигло чужое прерывистое дыхание, сменившись спускающимися шагами. Торопливые и необдуманные шаги. Итачи поймал взглядом лишь яркий и магнитом притягивающий завиток розовых волос. Облегчение на время заполнило зияющую пустоту. Сакура не исчезла навсегда и по-настоящему. Но почему она убежала? Крышка мороженого была плохо закреплена, потому одна треть содержимого оказалась на ступеньках. Итачи осмотрелся и нашел газету у двери соседа. Один день можно обойтись и без новостей, подумал он и обложил ступеньки печатными листами. Мороженое быстро впитывалось. Когда он убрал последний лист и удовлетворительно кивнул своей работе, за спиной раздалось хлёсткое: – Что ты делаешь? – Убирал мороженое, – он обрадовался её голосу. – Зачем? – критикуя и возмущаясь. – Оно быстро тает. И липнет к подошвам. Тебе придется заниматься чисткой своей обуви и выслушать жалобы соседей. – Одной проблемой меньше или боль… Не поворачивайся! – одним выкриком пригвоздила на месте. – Хорошо, – неуверенно согласился, пытаясь понять, как далеко она была. Кажется, на три ступеньки ниже. – Что с твоим лицом? Итачи не успел придумать нормальное объяснение. – Не можешь рассказать? – Сакура не дала и пяти секунд подумать.– Что вообще тебе можно рассказывать? – Я… – Забудь. Это неважно, – звучало весьма противоречиво. Картинка не складывалась, не было ни единого объяснения поведения Сакуры. Он не понимал, что происходило, не понимал и собственных эмоций, они не поддавались контролю, и распознать их можно было так же легко, как и обезображенный и истерзанный крепкими ремнями труп. Истощенный мозг задавал вопросы, искал на них ответы, и проигрывал, чтобы начать поиски заново. – Небольшой конфликт с Шисуи. – С Шисуи? – обеспокоено, а после раздраженно: – Зачем ты пришел? Ты разве не понял? Впервые ничего не понимал. – Я пришел рассказать то, что обещал. Сакура истерично рассмеялась: – Думаешь, сказал: «Я собирался тебе признаться» – и я поверю? Ками-сама, даже ты, гений Учиха, не отличаешься оригинальностью, когда дело касается оправданий. Возвращайтесь в мир, которому вы принадлежите, господин Учиха. Она стремительно перепрыгнула ступеньки и попыталась обойти его, чтобы скорее оказаться в безопасности стен квартиры, но едва не потеряла равновесие, вовремя ухватившись за перила ступенькой ниже, потому что одной рукой Итачи схватился за перила, вторую вытянул к стене, преграждая пути отступления с двух сторон. И с сожалением догадался, что Сакуре была известна часть того, что он собирался ей рассказать, но какая именно часть было непонятно. Если бы не необъяснимая пустота, он бы почувствовал что-то большее, кроме чувства вины. – Позволь мне объясниться. – Дать тебе возможность для ещё одной лазейки? Я не могу даже назвать тебя лжецом, так ловко ты придумал этот момент с обещанием всё рассказать, – она прикладывала усилие и контролировала голос, из-за чего он подумал, что ей приходилось говорить и более неприятные вещи, например, родственникам о смерти пациента. – Будь я чуть догадливее, все не зашло бы так далеко. Откуда мне, Харуно, знать внутреннюю кухню сильнейших кланов? Это просто я глупая. Закрывала глаза на очевидные вещи. Когда Итачи предсказывал вероятность того, что каким-то образом правда достигнет её раньше, чем расскажет он, ему представлялось, что все нужные слова найдутся, но реальность была иной: нестерпимая пульсирующая боль в висках, области лба и глаз, к ней присоединилось покалывание лицевых нервов, а что касалось нужных слов, не единой сносной мысли, все они пустые, жалкий лепет. Разреши она повернуться, он смог бы понять, что делать, но всё что было ему позволено – это мельком увидеть локон волос. – У меня не хватило смелости признаться раньше, – сокрушенно опустив голову. – Позволь мне исправить свою ошибку. Сакура долго не отвечала, лишь её дыхание свидетельствовало, что она была в шаге от него. Было тревожно пропустить любой шорох, оповещающий об её уходе. – Я задам тебе только один вопрос. От него зависит продолжится ли наш разговор, – Сакура была сильной и в то же время слабой. – Ты уже встретился с...с девушкой, которую тебе выбрали родители или...кто у вас там за это отвечает? Предсказуемость – это совсем не про Сакуру. Итачи дернулся повернуться, но вовремя себя остановил, боясь этим только ухудшить ситуацию. Нужно быть осторожным, не потерять свой шанс. – Нет. – Собираешься? – взволнованно. – Нет. Сакура прочистила горло и робко произнесла: – Кофе… – Что? – Выпьем кофе? Шанс был получен, но согласие продолжить разговор не отменяло уродливость ситуации. Раковина на кухне была завалена посудой, но в остальном было чисто, и пахло мятным очистителем воздуха. Похоже, Сакуре было некогда заниматься мойкой посуды, зато за здоровьем своим следила, мало кто покупал очиститель воздуха, считая это тратой денег. В верхнем шкафу, откуда она достала кружки, хранились и марлевые повязки. В мусорном ведре лежали две баночки с таблетками. Вода медленно нагревалась, и в ожидании Сакура открыла пачку кальмаров и залежавшиеся печенья, которые в итоге со вздохом отложила, для худших времен. Она посадила его за высокий стол и наказала ждать, когда закипит чайник, при этом сама начала зачерпывать ложкой то, что осталось от мороженного, заедать стресс. Итачи же весь был в наблюдении, придерживая вопросы об её изможденном виде и о том, почему руки её были в бинтах. – Я не собиралась возвращаться, – признание было сделано шепотом, едва перебивающим звук чайника. – Но... – Но ты обещала не убегать, – подсказал Итачи. – Это не единственная причина. Тревога за исход их разговора только разрасталась. Итачи готовил себя к самому худшему варианту. Пожимая плечами, не смущаясь, но смотря в сторону, как есть Сакура сказала: – Просто я люблю тебя. Оглушающе и исцеляюще – вот как это было. В оцепенении он моргнул. – Только вот признание в любви не решает проблемы: мы с тобой больше не родственные души, я не хочу тебя прощать, мне больно, и у меня нет сил бороться с твоим кланом. Застилающая пелена была ничем иным, как слезами, позорно стекающими по щекам. Итачи поспешно отвернулся и поднес к глазам рукав, тщетно пытаясь стереть слезы на перекошенном и опухшем от полученных ударов лице. Пристыженный своей ранимостью, он поднялся с места и, чтобы спрятаться от прямого зрительного контакта, встал к ней спиной, то и дело разжимая и сжимая кулаки. Горло, шею и плечи сводило судорогой, а размеренное дыхание сбилось. Он ждал, что она будет кричать, злиться, бросаться в него вещами, говорить, как сильны её разочарование, ненависть и отвращение, и что он этого заслужил, но не...не... Просто я люблю тебя, – раздался отголосок, и Итачи сжал в зубах фалангу безымянного пальца, сдерживая очередную волну приятно удушающих эмоций. Щелкнул чайник, затем кухню обволок аромат кофе. Сакура разливала по кружкам напиток. – Два кубика сахара? – её слова воспринимались ласковыми. Сейчас весь мир Итачи взорвался яркими красками. Он утвердительно промычал, прийти в себя получалось хуже некуда. – Готово! В продолжительном оцепенении Итачи повернулся и сел на стул, уже сжав до боли свои колени. Мозг отключился, будто наступила его временная смерть. Сакура стояла, облокотившись о газовую плиту, смотрела, как никогда пристально и заговорила тогда, когда он унял свою дрожь и обхватил ладонями пузатую кружку. – Я убью Шисуи, – она хлебнула кофе, руки её были сложены на груди. – Кто вправил тебе нос? – Ми-кхм-кхм..Митараши. – А, помню, он у нас стажировался, пока не перешёл в подразделение АНБУ. Как любой человек, получивший признание в любви и не знающий, как на это реагировать, Итачи преодолел стадию шока и расплылся в глупой и несвойственной ему улыбке. – Ты сейчас не в том положении, чтобы радоваться, Учиха. Я на тебя зла. Мало того, что ты скрывал о необходимости срочно жениться, так ещё и подрался с лучшим другом. Надеялся вызвать чувство жалости? Поздравляю, тебе удалось. – Значит огонь не появится в будущем? – до него, наконец, дошло то, что последовало за признанием. Сакура утвердительно промычала. Что же, теперь понятно, откуда взялось непроходящее чувство лишенности чего-то важного. – Как это вышло? – Вопросы задаю здесь я, – Сакура определено намеревалась скрыть, как же так получилось. – Когда тебя познакомят с будущей невестой? Итачи нахмурился. Почему она снова говорила об этом? – Прости, я не понимаю, о чем ты. – Похоже, с отсутствием связи мы перестали друг друга понимать, – раздраженно заметила Сакура, чуть не расплескав содержимое в чашке. – Я не стану частью Учиха. Это ведёт нас к тому, что ты вынужден жениться на другой. Что тут неясного? Существовали ли слова, которые могли бы убедить её в обратном? Разговором тут дело не решишь, они погрязнут в новом недопонимании. Интерес к кофе окончательно потерян. Во взбудораженном состоянии Итачи откинулся назад, чтобы проще было стянуть с себя кофту, под которой ещё оставалась сетчатая майка. Дышать стало легче, уже не было так жарко. Кислород начал поступать в мозг, и к нему пришла дичайшая мысль. – Каждый раз, когда ты будешь задавать вопрос, который не соответствует действительности, я буду снимать с себя одну вещь. Сакура смерила таким тяжелым взглядом, что ему вновь стало не по себе. – Подними и надень обратно, Учиха. – Нет. Ты задаешь вопросы, я раздеваюсь на каждое нет. Быстрее закрепится в голове. – Видимо, Шисуи тебе мозги отбил, а не лицо. – Как выразился Саске, – Итачи неловко кашлянул: – У меня переходный возраст. – Делай, что хочешь, – полная капитуляция и осторожное: – Ты смог изменить правила? Сумку с набором сюрикенов Итачи открепил с поджатыми губами и расстроенным вздохом. Сакура до конца выпила свой кофе и взбудоражено добавила кружку к горе посуды, усердно думая над следующим вопросом. – Твое назначение будет отложено? Он ждал хоть один вопрос с утвердительным ответом. Пряжка ремня долго не хотела поддаваться. – Ты станешь главой, не женившись? Повязка для волос же считается? – Что?! – думая, что у неё проблемы со слухом, Сакура подошла ближе. Их разделяли стол, её обида и замешательство, но сближало её признание и его раскаяние. – Ты не будешь главой? – Да. Мы с отцом не сошлись в видении развития клана. Окончательно ничего не решено. После того, что я устроил, скорее всего, отец назначит Саске. – Поэтому ты подрался с Шисуи? – Сакура выглядела сомневающейся в услышанном. – Да. – Тогда жениться придется Саске? – Этот вопрос не так остро стоит, как со мной, так что да. Сакура потянулась к его нетронутому кофе, сделала три жадных глотка и скривилась от количества сахара. Вглядываясь в черты её лица, можно было понять, как выглядела озадаченность, в то время как Итачи был уж очень беззаботным для своего потрепанного вида. Взгляд Сакуры скользнул по завораживающим узорам сетчатой майки, а после раздался усталый вздох. – Ты занимаешься ошибана*? – Итачи кивком головы указал на стоявшую вазу у окна напротив с засохшими красными камелиями. Его интерес был подлинным, однако Сакура так не считала. Он чуть отодвинулся от стола и сместился в левую сторону, к самому углу. Было довольно-таки сложно, но он справился: обхватил ладонью бедро Сакуры, чуть выше колена, и большим пальцем успокаивающе принялся поглаживать, а после поднял на неё глаза, от всего сердце, попросив прощения: – Прости. Я был не прав. Тебя тревожит, что мы больше не связаны? Черёд отворачивать голову пришел Сакуре, и все же она сделала короткий шаг, чтобы ему было проще к ней прикасаться. – Нам придется заново учиться друг друга понимать, мы будем злиться и обижаться, хотя по законам Вселенной не должны. Возможно, уйдет много времени на то, чтобы восполнить возникшую пустоту, – Итачи терпеливо объяснял, придавая голосу уверенности, которая пришла после её признания. – Но мы справимся. Мы отличаемся от наших родителей. Мы умеем слушать и слышать друг друга. Внутренняя борьба Сакуры была очевидна. Прощать было непросто, этого делать она не умела. – Прошу, попытайся простить меня, в свою очередь я постараюсь тебе открыться, – Итачи взял на себя смелость начать меняться первым. – Мне… Мне тяжело. Я не хочу быть жалким. Слабым. Ранимым. Но я не справляюсь. И уже давно. Как в кинцуги* мои трещины пытаются склеить серебром и золотом, покрывают лаком, придавая лоск, пытаются создать новую историю, забывая, что я не фарфоровая или керамическая чашка, а человек. Неидеальный человек, который пытается достичь идеала. Для тебя, Сакура, я человек, не чашка, которую используют для распития чая. Я не хочу, чтобы и ты стала чашкой с гравировкой веера. К сожалению, я понял это только сейчас, и я признаю свою ошибку. – Ошибана, кинцуги, – и вроде сказано грустно, и вроде с веселым смешком. – В первый и последний раз эти слова я прочла в справочнике по рукоделию, а они у тебя в ежедневном использовании. Из рукоделия я только раны зашивать умею. Что было удивительным в Сакуре – это то, что она не придавала моменту драматичности, добавила щепотку позитива, и не принялась жалеть его, просто выслушав. – И получается это у тебя великолепно, – он мысленно просил посмотреть на него, нежно поглаживая её колено. Сакура улыбнулась комплименту и с волнением и ранимостью последовала его невысказанной просьбе. – Не расскажешь, откуда бинты? – Я так устала, – жалобно протянула, надувая губы. – Умираю, хочу спать. – Ясно, не хочешь говорить. – Правда, устала. Так и тянет под одеяло. И тебе места хватит, если крепко обнимешь, – Сакура забавно заиграла бровями. – Обработаем твою рану и спать? – Хорошо, – он устало улыбнулся. – Это временное перемирие, не расслабляйся, – пригрозила пальцем. – Поднимаю белый флаг. Несмотря на договоренность, с места никто не сдвинулся: Итачи не отрываясь рассматривал радужку зеленых глаз, Сакура отвечала ему тем же. Им надо было свыкнуться с новым положением вещей, потому было страшно прервать хрупкий момент взаимных признаний и шагнуть в повседневность.***
Когда он сидел на выцветшем ковре у кровати и наблюдал за мирно спящей Сакурой, а сон к нему совсем не шёл, вспомнилось трехстишие из любимого матерью томика Мацуо Басё.Долгий путь пройден, За далеким облаком. Сяду отдохнуть.