Сквозь века

— Ах ты, мелкий пакостник! — Чонгук слышит высокий от возмущения голос Сокджин-хёна, весело прыскает и срывается с места, выбегая на оживленную улицу. Живописно расписанные деревянные домики, перед которыми стоят ровные ряды прилавков и ларьков с едой, яркой одеждой, лентами и девичьими украшениями, глиняными кувшинами и прочей рыночной дребеденью встречают паренька родным шумом зазывал и суматошным говором народа. — А ну стоять, паршивец! — разъярённо доносится сзади, и Чонгук, не теряя больше времени на рассматривание гребней, один из которых очень бы понравился его сестре, снова рвёт когти в противоположном направлении от голоса. Чонгук ловко лавирует среди толпы, пригибается, проскальзывая под локтями мужиков, успевает поздороваться со знакомыми и поклониться усмехающимся лоточникам. Чуть не сбивает разносчицу пирожков, но успевает прижаться к стене, едва не оказывается затоптан голосистой ватагой малышей, играющих в догонялки прямо посреди улицы, но умело уворачивается и продолжает свой побег. Чонгук чутко вслушивается в топот позади себя и снова начинает хихикать – старший так забавно ругается! — Йа, Чонгук-а!.. Ни с места, наглый прожорливый поганец! — запыхавшись, восклицает Джин и, потеряв в толпе соседского парнишку, который повадился лопать его стряпню, тяжело опирается на свои колени. — Нет, я согласен, что готовлю не то что бы недурно, а прямо-таки превосходно! Сам господин Хон есть у меня не брезгует! Но этот малолетний… — Что, господин Ким, Чонгук-и снова позарился на ваше знаменитое кальби? — с улыбкой интересуется дородная торговка рыбой в пышном узорчатом ханьфу, у прилавка которой и остановился Сокджин. — Да, госпожа Сон! — тоже улыбается и обмахивает себя рукой парень. — Ненасытный стервец, все ему мало! В прошлый раз всего половину слопал, а сегодня – целый котелок! Мне не жалко! Если бы он попросил, я бы дал! — почти не наигранно жалуется лучший повар Квачхона смеющейся женщине. — Но он нагло ворует и ещё более нагло убегает! Где уважение к старшим?.. А хотя бы «спасибо» сказать, а? Ну что за грубость! Я стараюсь, понимаете ли, кручусь, как бешеная лошадь, а он!.. Неожиданно Сокджин замечает потерявшего осторожность Чонгука, спешно кланяется понимающе улыбающейся торговке и подкрадывается к отчего-то замершему с открытым ртом подростку. Больно хватает того за ухо, а когда Чон даже не обращает внимания, обиженно хмурится и смотрит в ту же сторону. А, господин-губернатор Хон решил прогуляться по городу. И чего ему не сидится в такую неимоверную жару в своём дворце? Низко, на девяносто градусов кланяясь, Джин и не думает отпускать уже заалевшее ухо тихо скулящего Чонгука. И сразу после того, как губернатор проезжает мимо, а люди начинают расходиться, тянет обратно к своему дому. Но не успевает Сокджин пройти и четверти пути, как показно смирившийся Чонгук неожиданно дёргается, вырывается и привычно исчезает в потоке людей. Напоследок он успевает ещё дразняще показать старшему язык и подмигнуть. — Тьфу! — досадливо сплевывает в пыль парень, но отчего-то улыбка не хочет покидать его лица. Наверное, всё дело в том, что у мелкого (хотя какого мелкого, ему лет четырнадцать уже, размышляет Джин) присутствует совершенно детское обаяние, из-за которого и не получается на него злиться. А всё эта его очаровательная улыбка с кроличьими зубами и милый смех злодея из сказок! И вот уже спустя несколько лет противостояния Чонгука и Джина, за которым внимательно и со смехом наблюдала вся улица, становится понятно, что эти соперники уже вовсе и не соперники. — Правда? — искренне удивляется Сокджин, впервые услышав это. — А кто же мы тогда? — Друзья! — убеждённо изрекает госпожа Сон, взвешивая повару заказанную сельдь. — Посмотрите со стороны, господин Ким! Вы взяли вашего уже совсем не мелкого поганца в ученики, доверяете ему готовить одному в вашей вотчине, а ведь говорили, что ни за какие коврижки туда не пустите!.. Да и цапаетесь вы уже больше по привычке, чем по-настоящему! Друзья вы, точно говорю, если не братишки не родные! — Хмм… Возможно, вы правы, госпожа Сон… — растерянно бормочет Джин под еле скрываемые усмешки торговцев, подслушивающих разговор. — Мне нужно подумать... Ещё через год оба и не отрицают своей дружбы, и даже разница в возрасте в пять лет не мешает им весело проводить время. Рыбалка по выходным (хотя Чонгук больше распугивает рыбу, чем ловит её), готовка (вот тут оба – цари и боги, а их небольшой ресторанчик знаменит на весь город), вечные перепалки, за которыми наблюдают все их знакомые, как за каким-нибудь представлением фокусников или циркачей, и шуточные драки («Никакого тебе пиетета к старшим!» — привычно стонет Джин, обиженно потирая пострадавшие места). Родители обоих давно уж скончались. Чонгук и Джин ещё с начала ученичества младшего решают съехаться, отдав слишком большой для одного дом Гука брату Кима, женившегося на сестре Чона. Да, вот такими запутанными получаются их родственные связи, но что поделать, любовь зла – полюбишь и сестру шалопая Чонгука! — Вот и породнились наконец по-настоящему! — смеются кумушки с улицы. И то правда. По характеру Джин и Гук похожи, как две капли воды — такие же упрямые, жизнерадостные и неунывающие балагуры. Любители оригинальных экспериментов с едой, после которых над их домиком то дым стоит коромыслом, то стёкла вылетают, то печка сгорает, то ещё какая катастрофа приключается. Их можно было часто видеть закопченных, улыбающихся, по уши в остатках еды и в заляпанных фартуках, горячо о чем-то спорящих… Небольшой ресторанчик расширяется, к поварам Ким и Чон начинают приезжать со всей округи, и вот уже парни устанавливают широкую сеть своих трактиров Ким и Чон. Ох, сколько споров было по поводу очерёдности фамилий… Побеждает Джин, откупившись от младшего своим фирменным кальби. И всё равно оба очень горды этим достижением, несмотря на повышенную занятость и скудность выходных. Парни ведь даже не догадываются, что ждёт их в совсем недалёком будущем. Вскоре в их родной город приходит беда. Неизвестная болезнь накрывает людей своим чёрным крылом, в домах звенит материнский и детский плач, а выжившие лекари только и могут разводить руками. Не обходит злосчастье стороной и друзей. Чонгук уже неделю тихо дрожит, укрытый несколькими тёплыми одеялами, также сраженный страшным недугом, а Джин лишь беспомощно смачивает тряпицу у него на лбу и ласково ерошит слипшиеся от пота волосы. Когда младший после трёх бессонных дней и ночей устало закрывает глаза, Сокджину кажется, что всё, они смогли, они справились… и он позволяет провалиться себе в сон, больше похожий на обморок. А утром, проснувшись и сразу потянувшись проверить младшего, с ужасом осознает, что Чонгук… больше не откроет своих карих любопытных глаз и не протянет своё вредное: «Хё-о-о-он!»… Что всё, нет больше друга и брата. Не доглядел, упустил, не спас… И вот уже Сокджину тридцать девять лет. Он до сих пор не женится и живёт в том же доме, где жил вместе с Чонгуком. Джин ничего не хочет менять там, оставляя нетронутой и комнату Гука, и лёгкий налёт творческого беспорядка по дому, и стянутое и небрежно брошенное на пол чужое верхнее ханьфу у печи. Так сохраняется ощущение, что Чонгук лишь на минутку вышел, но скоро снова забежит в дом, крикнет своё неизменное «Хён, а я кушать хочу!» и повиснет на спине старшего, шумно дыша в ухо и светясь радостной улыбкой. Проходит три года со смерти его мелкого, и старший, невзирая на все старания брата Кима и его жены, выживших после той адской хвори, медленно угасает. Сеть ресторанчиков чахнет без строгого руководства, которое просто больше не хочет жить. Джин и сам не думал, что настолько привязался к Чонгуку, к этому маленькому паршивцу, таскавшему с его кухни мясо целыми котелками, но… видимо, тётушка Сон была, как всегда, права. Они братья, хоть и не по крови, а терять брата очень больно. И когда одной тёмной безлунной ночью Сокджин понимает, что наконец делает последний вздох, его губы трогает лёгкая улыбка, а слёзы сами скапливаются в уголках глаз. — Я найду тебя, Чонгук-и, в каком бы мире ты не был… — шепчет он из последних сил немеющим языком и закрывает глаза. Безутешные родные и знакомые, помнящие двух смешливых и жизнелюбивых парней, хоронят Кима рядом с чистой и ухоженной могилкой Чонгука.