Отчаянный шаг Фердинанда Врангеля

Он волновался. Очень волновался. Так, что, казалось, разорвётся сердце, и лопнут натянутые как канаты нервы. Фердинанд Петрович Врангель, молодой моряк российского флота, стоял перед дверью одного из многочисленных кабинетов Адмиралтейства. Перед дверью, за которой находился тот, от которого зависела вся будущность мичмана. В приёмной находилось ещё несколько моряков, с любопытством рассматривавших своего взвинченного коллегу. Был среди них и Фёдор Петрович Литке, с которым Врангелю ещё предстояло познакомиться и сдружиться.  — Прошу, Василий Михайлович согласился вас принять, — произнёс вышедший из кабинета лейтенант. Фердинанд стремительно влетел в кабинет, быстрым шагом прошёл на середину комнаты, не без любопытства рассматривая человека, который сидел за рабочим столом. Человека, которого видел впервые, но о котором был наслышан. А кто в ту пору не слышал о Головнине Василии Михайловиче, совершившем кругосветное путешествие на шлюпе «Диана» в 1807–1813 годах и побывавшем за время этого вояжа дважды в плену: год у англичан в Капштадте, а затем два года у японцев. Его «Записками» о Японии зачитывались и в России, и за границей. Но популярностью и уважением в среде моряков капитан второго ранга пользовался не только благодаря своим приключениям, но и из-за своих моральных и профессиональных качеств. Он никогда не допускал рукоприкладства и не использовал телесные наказания. Железная дисциплина на «Диане» держалась именно на уважении к командиру, который, требуя беспрекословного подчинения, профессионализма, выдержки в трудных ситуациях, не давал поблажек и самому себе. При всей своей строгости он не был груб, не допускал насмешек и оскорблений, отличался хорошими манерами и широким кругозором. И никогда не напивался, как некоторые иные офицеры, даже в кругу друзей, которых у него было не мало. Сейчас же капитан внимательно рассматривал стоящего перед ним молодого человека, зная уже о цели его визита.  — Ну-с, молодой человек, что просить изволите? — с лёгкой улыбкой спросил он.  — Разрешите представиться: барон Фердинанд Петрович Врангель, мичман 19 флотского экипажа Балтийского флота, служу на фрегате «Автроил». Явился просить принять меня в экипаж шлюпа «Камчатка», который отправляется в кругосветное плавание под вашею командой.  — В плавание, значит… — задумчиво отозвался Головнин, — начальник Ревельского порта рекомендовал вас, мичман, и, я так понимаю, по вашей просьбе. Но я предпочитаю брать знакомых мне лично офицеров и ясно объяснил это ему в ответном письме. А вы, в итоге, являетесь лично.  — Именно так, капитан второго ранга.  — А как отнёсся командир вашего корабля к вашему желанию отправиться в плавание?  — Он… Я написал рапорт с прошением об отпуске по болезни.  — По болезни, значит… Что-то вы не очень похожи на больного, — усмехнулся кавторанг, рассматривая барона уже с любопытством. Лицо у того раскраснелось, но явно от волнения, а не от несуществующей болезни. Фердинанд при этих словах явно смешался.  — Так что же, предоставил командир вам отпуск?  — Никак нет, капитан второго ранга, — собравшись с духом, выпалил молодой моряк, — я… Я не дождался ответа. Я торопился. Мой корабль отправлялся из Ревеля в Свеаборг на зимовку. А вдруг мне отказали бы в отпуске? Возможно, предоставили бы его потом, но ваша «Камчатка» уже ушла бы. Вот я и отправился, признаю, своевольно, на подвернувшемся каботажном судне сюда, в Петербург. Я так давно мечтаю о плаваниях! — не выдержав, барон подался в перёд. — Послушайте, я был первым в выпуске из 99 человек, я постоянно читаю про путешествия, пособия по навигации, языки изучал, математику, а вам ведь нужны толковые офицеры, так ведь?  — Нужны. Но проверенные.  — Так проверьте. Это ведь просто. А я… Я готов хоть матросом.  — А вы понимаете, что если я не зачислю вас в свой экипаж, у вас будут большие проблемы из-за нарушения дисциплины? И, как вариант, вы действительно можете угодить в матросы.  — Да, я всё понимаю. Но решил рискнуть. Поверьте, я принесу гораздо больше пользы в вашем новом предприятии, а может и в других, в будущем, чем плавая на одном из многих кораблей Балтийской эскадры, которая не ходит дальше наших Остзейских губерний. Да, она оберегает нашу Родину, но сейчас ведь и войны-то нет. А кругосветные плавания — дело нужное и крайне полезное во всех отношениях. Одно то, насколько они обогащают науку, дорогого стоит. У нас ведь до сих пор крайне мало точных сведений о географии Дальнего Востока, а про Север и говорить не стоит. Да, были экспедиции, но этого недостаточно. Нужны новые. И я готов… Это ведь тоже риск, может, не меньший, чем на войне. И я готов рисковать. Только дайте мне шанс, умоляю! — в воодушевлении Врангель ещё ближе подался вперёд, с надеждой глядя в глаза Головнину.  — Вы, я вижу, увлеклись географией? Что ж, похвально. — несколько задумчиво произнёс тот, стараясь не показывать, что мичман его уже всерьёз заинтересовал своими словами и своей темпераментностью. — Вы женаты? — неожиданно спросил он.  — Нет, — растеряно ответил его собеседник.  — А кто есть из родни? Родители, сёстры, братья?  — В Пскове есть семья дяди. Я рос у него по смерти родителей до поступления в Морской корпус.  — Так. А среди офицерства есть какие-либо связи?  — Если вы о рекомендациях, то их может предоставить Иван Федорович Крузенштерн. Я состою с ним в переписке, и он, похоже, доволен моими успехами в самообразовании.  — Почему же вы не обратитесь к нему с просьбой поспособствовать вашей карьере?  — Я обращался к нему некоторое время назад, когда узнал, что капитана первого ранга Петра Ивановича Рикорда назначили начальником Камчатки. Но он, в итоге, отправился туда сушей. А в этот раз я просто не хотел терять время.  — Ясно, — слегка улыбнулся Головнин при упоминании имени своего лучшего друга Рикорда, бывшего на «Диане» старшим помощником, — и вы решили обратиться прямо ко мне?  — Именно так. Вы же говорили, что не берёте лично вам незнакомых моряков. Вот я и надумал представиться лично, — с некоторой бравадой заявил Фердинанд Петрович, совсем не уверенный в душе, что дело обернётся в его пользу. Но, если подумать… Наглость — второе счастье. Главное — не перегнуть палку. При этих словах Василию Михайловичу вспомнилось, как когда-то, почти 10 лет назад, он явился в кабинет адмирала Чичагова Павла Васильевича. Адмирал расспросил его о службе волонтёром в английском флоте, похвалил за составленный свод военно-морских сигналов и назначил командиром «Дианы». Головнин хорошо помнил охватившее его тогда чувство радости от сбывшейся мечты о кругосветном плавании. Правда, выдавали эту радость, в силу сдержанности характера, лишь улыбка, да блеск в глазах. Но внутри была такая эйфория… Было одно «но». К Чичагову Головнин явился по вызову. А стоявший сейчас перед ним немец, говоривший на чисто русском языке, причём, абсолютно правильно, явился сам. Кстати, тот факт, что барон разговаривал на русском, Василию Михайловичу, не слишком-то любившему немцев, импонировал. Да и наглость посетителя нравилась. Хотя, наглость это или всё же что-то иное? Скорее, напор. А мотивы? Честолюбие? Без честолюбия карьеру не сделаешь, это ясно как день. Но карьеру делают и на войне, проявляя чудеса храбрости, и во дворце, льстя и интригуя. А у человека, пришедшего к нему, кроме честолюбия, есть мечта, мечта более благородная, чем просто получение орденов и повышение в звании. Та же самая мечта, которая у него самого уже осуществилась. Такая мечта, осуществления которой стоит добиваться, и в достижении которой стоит помочь.  — Ну что же, мичман, — произнёс, наконец, Василий Михайлович, поднимаясь из кресла и собирая разбросанные на столе бумаги, — я наведу о вас справки и подумаю над вашей просьбой. Приходите через два дня, прямо с утра. Потом меня уже не застанете. А ваши неприятности с командиром «Автроила», а неприятности будут, не сомневайтесь, я улажу в любом случае. А сейчас не могу задерживаться. Подготовка корабля к плаванию, знаете ли, дело не простое, хлопотное и долгое.  — Спасибо, Василий Михайлович, — с воодушевлением произнёс Врангель, впервые назвав будущего своего командира по имени-отчеству, — вы не пожалеете, клянусь.  — Полно, полно, мичман. Потом благодарить будете. Фердинанд Петрович благодарил. И тогда, и после. И за кругосветку, давшую ему неоценимый опыт, и за последовавшие затем полярные экспедиции. За начало своей блестящей карьеры, за яркую насыщенную жизнь, которой, кто знает, могло и не быть, если бы не отчаянный шаг самого барона, и, если бы человек, к которому он рискнул обратиться напрямую, оказался бы другим — грубым, заносчивым и высокомерным поклонником бюрократии, не сумевшим оценить порывы души совсем ещё молодого моряка. Но ему повезло. А время показало, что Головнин принял верное решение, оказав поддержку барону Врангелю, будущему полярному исследователю, правителю Русской Америки и одному из создателей Русского географического общества.