Холодные мертвые губы

       Вновь слышится шелест травы под сапогами, и вновь он идет к тому озеру. Высоковатый парень с черными-черными волосами, ровно достигающими худых, узких, острых плеч его, парень с тонкими руками и ногами, одетый в белую рубашку, обшитую по краям рукавов и воротнику фиолетовой лентой, и белые брюки, сверху на плечи накинутый плащ с меховым воротником, а на ногах сапоги с не слишком большим каблучком. Привычный образ парня, который постоянно мёрзнет и редко проявляет какие-либо эмоции, который смотрит на этот мир фиолетовыми сверкающими глазами, такими же глубокими, как озеро, к которому он идёт. Волосы колышатся на ветру, да и сам он пошатывается. В одной худой руке его сжимаются длинными, тонкими, изящными пальцами стебли полевых цветов, собранных в букет. Он неспешно подходит к озеру и садится на его берегу, совсем недалеко от воды. Спуск в воду тут весьма резок, чуть ли не обрыв. Он, Фёдор Достоевский, частый гость этого озера, садится на траву и кладёт рядом с собой букет.        Наверняка ведь большинству известно об утопленниках. Отчаявшиеся люди выбирают решение — покончить со всем этим, идут на ужасную смерть, привязывают себя за шею к камню и бросаются в воду. Эти люди... Что приводит их к такому? Отчаяние? Боль? Фёдор не понимал этого, но эти мысли упорно жрали его мозг и сознание. Он знал, что он уже не в себе. Он знал, что вода в этом озере почернела не так давно. Он знал, что деревья начали склоняться к воде, будто что-то тянет их на дно. Он знал, что из-за его походов на озеро по деревне пошли слухи и страшилки. Ему было плевать. Каждый день, под вечер, насобирав букет полевых цветов, он приходил сюда, сидел несколько часов, бросал букет в воду и уходил. Он думал, что и сегодня будет все абсолютно также. Он знал... — Скажи мне, — слегка надрывно роняет шёпотом Достоевский, — скажи мне, что привело тебя к этому?        Разговоры с пустотой стали обыденностью. Фёдор привык к этому. Его радовало и одновременно заставляло подавить в себе печаль от того, что ему еще никто не ответил. И вновь: он проглатывает ком в горле и давит подступающую к уголкам фиолетовых глаз грусть. — Скажи мне, — вновь начинает он, — скажи мне, зачем ты сделал это, Николай? — Фёдор произносил его имя в последний раз, когда тот был жив. Сейчас был первый раз после момента смерти его дорогого друга.        Внезапно все мысли Фёдора прерываются: на другом, на более ровном и низком берегу... Из воды выходит какая-то фигура. Это парень, может немного повыше Достоевского, у него блондинистые волосы, на нём что-то вроде белой длинной рубашки или просто какого-то белого свободного платья. Фёдор не может различить мелких деталей на далёком расстоянии, но фигура выходит на берег, ступает мягкой, какой-то плывущей поступью на траву и, разворачиваясь, начинает плавно идти по берегу к самому Достоевскому. Фёдор внимательно следит за фигурой взглядом, но в глазах его давно потухла жизнь и эмоции. Он все ближе. Еще немного, осталось еще метров шестьдесят. Достоевский щурится в нетерпении, но с места не встаёт.        Через несколько минут перед ним предстаёт этот парень: на нем и вправду простецкое, даже без пояса или чего-то подобного, просто висящее на теле, как тряпка, белое мокрое платье, едва пристающее к телу. Руки его достаточно худые, ноги изящны, и все его телосложение какое-то необыкновенно идеальное. Кожа его бледнее даже кожи Фёдора. Она словно снег, чистая, совершенно чистая, гладкая и абсолютно белая. Волосы его блондинистые, светлые-светлые, почти что белые. Мокрые, едва колышатся на ветру, челка, лохматая и светлая, падает на лицо, и кажется, что волосы его короткие, но лежащая на правом плече коса из тех же волос, достигающая где-то пояса, рушит эти представления. Глаза его разными цветами горят в вечерней темноте — правый был желтоватым и светлым, другой же голубым и несколько темнее. Слегка посиневшие губы были растянуты в улыбке, а на голове лежал венок, сплетенный из точно тех же цветов, которые обычно приносил Достоевский. Сомнений нет — это Николай. Мёртвый Николай. — Здравствуй, Федь. — Говорит он все тем же добродушным звонким голосом и садится на землю напротив Фёдора. — Ты позвал меня по имени. Я пришёл.        Фёдор не находил слов. Он смотрел на Николая, он просто вновь смотрел на него, и ему плевать даже, если это галлюцинация, он... Он видит его. — Николай?.. — Насильно выдавил хриплым тихим голосом Фёдор, вновь подавляя в себе какое-то неясное чувство. — Да, это я. — Отвечает блондин, все смотря на парня напротив. — Ты... Ты мëртв? — Фёдору тяжело говорить. Он просто уже ничего не понимает, он просто хочет поговорить с Гоголем, с Николаем Гоголем, которого он долго знал, которым дорожил и которого потерял, по которому тосковал и из-за потери которого спился и начал курить, из-за которого потерял возможность жить и из-за которого мог только существовать. — Да, но... Сейчас я здесь, перед тобой. Попробуй угадать, кем я стал. — От Николая слышится смешок, и внутри Фёдора что-то ломается с этим смехом. Внезапно начала давить на разум грусть. — Ты утопленник. Нечисть. — Кратко через силу отвечает Фёдор и вновь отворачивает голову, не в силах смотреть на Гоголя. Он будто прячет свое лицо за чёлкой, и Николай правда не видит его лица. — Пра-а-авильно. — Коля хотел еще что-то сказать, но был внезапно прерван. — Могу я задать вопрос? — Коля был достаточно весело настроен, а вот Фёдор нет. Достоевскому было плохо. Плохо в моральном плане. — Что? Ах, ну, разумеется. — Все еще улыбается тот, ожидая вопроса. Фёдор собрался с мыслями, глубоко вдохнул, поджимая подрагивающие губы. — Зачем... Зачем ты утопился? — Со стороны не скажешь, но Фёдору эти слова стоили огромных усилий. Он ведет себя тихо, кажется, даже не дышит, ожидая ответа, пока Николай пару секунд осознаёт вопрос и вновь смеётся. — Я думал, что это подарит мне свободу. — Коля прикрывает светящиеся глаза, не убирая улыбку с лица. — Но это глупо. — Достоевский правда кажется очень спокойным в данный момент. — Я знаю, — смеётся блондин, — но я верил в это. — Коль... — Фёдор почти на минуту после любопытного "М?" от Гоголя замирает, а после опускает немного голову и прерывает тишину. — Ты можешь уйти отсюда? — Я прикован к месту своей смерти. — Гоголь с иронией смеется, но улыбка на его лице заметно угасла.        В этот раз на какое-то время замолчали оба. Никто не смел прервать тишину. Ветер заставлял покачиваться уже немного подсохшие светлые волосы, пока Гоголь безотрывно смотрел на Фёдора. Последний внезапно судорожно вдыхает и вновь прерывает тишину. — Тогда... — Голос его стал надрывен, будто бы шаток и робок, его было едва слышно, произносились слова тяжело, на выдохе. Голова Фёдора внезапно поворачивается и Николай видит, как тот... Улыбается. Но улыбка эта тяжёлая, натянутая, она полна грусти, огромной печали, огромной боли и тоски. А потом он заметил еще кое-что: по бледным щекам бегут прозрачные дорожки слёз, посверкивающих в последних лучах солнца. Эти слезы... Эти слёзы Достоевского... Они так чисты, они крупными хрусталиками льются из уголков глаз, скатываются по щекам к подбородку и разбиваются с легким, неуловимым для всех, кроме Николая, звоном, падая на землю. — Забери меня. Пожалуйста.        Фёдор весь мелко трясётся и снова опускает голову. Он ни разу не хныкнул, не всхлипнул, он давился слезами и плакал совершенно беззвучно, но так горько. Достоевский вообще впервые за всю сознательную жизнь плакал. И Коля впервые видел это. Блондина охватило ужасное чувство вины и он не придумал чего-то, кроме как очень, очень осторожно обнять Достоевского. Гоголь прижал его к себе, заставляя уткнуться лицом в грудь, осторожно погладил по плечам и по волосам. Таким мягким и гладким волосам. — Я не могу без тебя. Пожалуйста. Прошу, забери меня. — Продолжал надрывно шептать Достоевский, сжимая руками ткань платья на спине Николая, чувствуя, насколько он холодный. — Без тебя жизнь потеряла смысл. Прошу, не оставляй меня вновь. Раз ты не можешь уйти, то забери меня с собой. — Фёдор был в этот момент абсолютно честным и искренним. А к чему скрывать что-либо теперь? — Тише, тише... — Гоголь все еще гладил черноволосого, обеспокоенно смотря на его макушку. — Хорошо. Я заберу тебя. Я... Я тоже не могу существовать без твоего общества.        Фёдор чувствует прикосновение холодных рук к своим щекам. Николай поднял его голову и заставил посмотреть на себя, а после с осторожностью приблизился и мягко коснулся холодными губами губ Достоевского. Губы... У Гоголя они были такими холодными, немного влажными, синеватыми и такими же гладкими и приятными, как при жизни. Фёдору всегда до безумия нравились его губы. Сейчас поцелуй вышел достаточно неуверенным и каким-то лёгким, Коля в шутку облизнул холодным языком сухие губы Фёдора, а сам пальцами вытирал слёзы с его щёк. После он пару секунд посмотрел в фиолетовые глаза напротив и поднялся на ноги, за ним последовал и Достоевский. Холодные руки осторожно снимают с плеч Фёдора плащ и складывают на землю. Фёдор смотрит вопросительно на Николая, а тот берёт руки черноволосого в свои руки, которые были немного больше по размеру, и начинает осторожно уводить куда-то за собой.        Фёдор все понял. Он не проронил ни слова, лишь молча уходя за Гоголем. Они подошли к более ровному берегу озера, и Коля, не смея отпустить рук Фёдора, неспешно ступает босыми ногами в воду. По черной воде расходятся круги, а вот уже и Фёдор ступает в нее. Тело его возлюбленного все больше поглощает чернь, заставляя исчезать в себе, но и Фёдор потихоньку проваливается в бездну, на самое дно. Достоевскому не страшно. Наоборот, ему спокойно, наконец спокойно на душе. Он закрывает глаза, и тело его погружается в холодную пучину черных вод.        Лишь круги на воде разошлись к самым берегам, на одном из которых остались лежать плащ и букет Фёдора. Больше об этих двоих никто не вспомнит. Больше этим двоим не будет плохо порознь. Никто не посмеет тронуть лежащий в траве плащ, никто не посмеет пройти в дом Фёдора и никто больше не вздумает тревожить воды этого озера. Все так и закончится. Абсолютно тихо, без лишних слёз и эмоций. Фёдору и Николаю наконец будет спокойно и хорошо. Они будут вместе. И уже им никто и ничто не помешает. Они уверены в этом.