You look so sad

– Ория? – неуверенно спросил Мураки в темноту. – Ория, это ты? Твои шуточки? Со всех сторон его окружала цветущая сакура. Бело-розовые полупрозрачные лепестки с тонкими прожилками, кружась, засыпали землю и белый плащ Казутаки. В сумерках стволов деревьев не было видно, и казалось, что вокруг порхают сказочные мотыльки, возникающие из ниоткуда и мгновенно умирающие в воздухе этого мира, оставляя после себя невесомые скорлупки крыльев. По бледному лилово-розовому небу струились красноватые нити перистых облаков. Высокие и невыразимо притягательные, они пересекали небосвод и скрывались от глаз Мураки, ныряя в листву цветущего сада. Звезд еще не было, только у самых вершин деревьев угадывался невесомый силуэт растущего месяца. Теплый южный ветер, вечно куда-то спешащий, взъерошил волосы мужчины, швырнул ему в лицо пригоршню лепестков и умчался дальше, по своим неведомым делам. – Ория?.. Ветер задержался на мгновение. Ему показалось, что он что-то забыл. Ах, да! Порывшись в кармане, он выудил и высыпал на небольшую поляну легкий искристый смех. Сотни спичек вспыхнули и погасли, оставив после себя нежный аромат иронии. – Ну, ладно, – угрожающе произнес Казутака, стягивая тонкие перчатки. – Сам напросился. Пальцы сплели сложный узор в воздухе, и на кончике каждого загорелся крошечный огонек. Лепестки, попавшие в рыжее пламя, исчезали, таяли, не оставляя после себя даже пепла. – Ория, ты уверен?.. – Ты, как всегда, все испортил! – спички снова вспыхнули, когда черноволосый рассмеялся, небрежным движением стирая наваждение. – Тебе не понравилось? Даже небо? Я так старался!.. – Небо красивое, не спорю. Белый призрак исчез из-под деревьев и появился уже на крыльце одноэтажного дома, обращенного входом в сад. Скинув плащ, Мураки растянулся на вытащенном на веранду футоне, заложил руки за голову. Через мгновение Ория уже сидел рядом, перебирая волосы друга. – Устал? Чаю сделать? – С чего уставать-то?.. – Казутака усмехнулся, снял очки. Теперь, когда челка больше не заслоняла лицо, искусственный правый глаз придавал альбиносу почти демонический вид. – Хотя… от массажа не откажусь! – Раздевайся, дорогой! – как-то незаметно оказалось, что Ория уже не сидит рядом, а почти лежит сверху, нежно мурлыча в ухо доктора. – Для тебя – все, что угодно! Массаж… внешний… внутренний… вазелин достать?.. – Мерзавец, – пробурчал Мураки, но даже не дернулся, когда приятель потянул вниз его брюки. Они были знакомы уже больше пятнадцати лет, и знали привычки и повадки друг друга как свои собственные. – Почему ты никогда не спасаешь своих пациентов? – Ория отвернулся от окна и поднес к губам пиалу с чаем. – Ты же можешь. Одно только твое желание – и процентов 40 так называемых безнадежных больных поправится… – А стоят ли они этого? Стоят ли серые бессмысленные жизни того, чтобы продлевать их при помощи нетрадиционных средств? – Им самим их жизни бессмысленными не кажутся… – Я разговаривал с женщиной, – невпопад ответил Казутака. – У нее муж и двое детей, семнадцати и четырнадцати лет. Им нет дела до матери. Они ни разу не появились в больнице. Ее муж тоже болен, и вряд ли протянет больше двух-трех лет. Она плакала, когда говорила о доме, но ее родным было наплевать на нее. К ней приходила только младшая сестра, почти ровесница ее старшему сыну. Но на сестру не обращала внимания сама женщина. Ее жизнь – вечный цикл: работа уборщицей в универсаме, покупать продукты в котором она не может – слишком дорого; затем – дом. Вахта у плиты – накормить три голодных рта, вахта у стиральной машины. Отдраивание полов – на коленях, с тряпкой в руках. Она не помнит, когда последний раз была в театре или на выставке. Она не помнит даже, когда выбиралась на природу в последний раз!.. Она НИЧЕГО из себя не представляет!.. И ты хочешь убедить меня, что ее жизнь имеет смысл?!.. Мураки поймал себя на том, что почти кричит, сцепил руки в замок. Чертов провокатор Ория опять добился, чего хотел. А теперь посмеивается в углу. Он обернулся, но лицо черноволосого снова скрывала расписная красно-синяя маска. Записка, как и все в доме, пахла вишней и терном. «Надеюсь увидеть тебя вечером». Он, как всегда, предельно лаконичен. Мураки улыбнулся, представив Орию, каллиграфически выводящего кандзи в половине шестого утра. Хозяин ресторана никогда не любил ранних побудок. Поднятый с постели с восходом солнца, бледный, с воспаленными, красными, как у белой мыши глазами, с растрепанными волосами, небрежно собранными в хвост, он всем своим существом выражал такой немой вселенский укор, что разбудивший его чувствовал себя извергом и деспотом, и больше старался такого не делать. – Мидоу Томоко из пятой палаты скончалась ночью, доктор, – дежурная сестра протянула ему историю болезни. – Мы пытались дозвониться до ее родственников, но никто не берет трубку. – Продолжайте звонить, – Мураки пролистал пухлую папку. – Отчего она умерла? Девушка отвела глаза, замялась. – Она… вскрыла себе вены бритвой. Палату еще не прибирали, там сомнамбулически бродил судмедэксперт из ближайшего полицейского участка, но тело уже унесли. С постели, бурой от пропитавшей ее крови, свешивалась заскорузлая простыня, над тумбочкой кровавые подтеки на стене складывались в слова: «Не могу так больше. Иду из одного ада в другой». – Вы ее лечащий врач? – эксперт, наконец, заметил доктора. «Даже она сама считала свою жизнь бессмысленной, Ория…» – Скажи, а меня бы ты спас? – Тебя – да. – Почему? Чем моя жизнь лучше жизни Томоко? Та же бессмысленность – лживые улыбки, чайные церемонии, кэндо, клуб, бассейн, сакура… Какой смысл в МОЕЙ жизни, Мураки? Что в ней такого, что стоит спасать? – Ты мой друг. – Ты думаешь, это все объясняет?.. – Ория сел на циновку, поджав под себя ноги. – А если я сам считаю свою жизнь бессмысленной, но просто стыжусь в этом признаться? – «Ты» и «стыдиться» – антонимы. – Мураки, я серьезно!.. Почему ты не приложил усилий, чтобы спасти ее, но спас бы меня?! – Ты используешь душу, которая давно уже должна была отправиться в Мейфу!.. – потрясенно прошептал Тсузуки. – Но… ты же не Шинигами, ne? – Думаю, нет, – Казутака слабо улыбнулся. Этот бессмертный мальчик оказался таким эмоциональным! И его чувства были так по-детски наивны… – Я освобожу ее! – заявил Асато. За его спиной вампир набирал силу. Вмешайся сейчас Мураки – и Шинигами уйдет ни с чем. Всего-то – протянуть руку и позволить силе, витающей вокруг, сконцентрироваться, овеществиться, обрести форму и цвет. Тсузуки, видимо, не хотел нападать первым, он не шелохнулся, когда в кармане альбиноса запищал мобильный телефон. – Доктор Казутака? Привезли пациента… очень тяжелые ранения… «А меня бы ты спас?..» – Ория! – Мураки влетел в комнату и застыл: его друг стоял на полу на коленях, рядом лежал его бокен. – Ория?! Ты?.. – Тихо. Смотри, – подросток дернул подбородком, обозначая направление взгляда. В самом центре спиралевидного узора на паркете лежала яркая бабочка. Крылья ее слабо трепыхались, переливаясь всеми цветами радуги. – Я ее сбил. Мечом, – прошептал Ория. – А она так сразу упала… и все… – Это же всего лишь бабочка, что тебе до нее? – Она такая красивая… Я убил красоту, Мураки… Лицо, грудь и живот пострадавшего были исполосованы резаными ранами. Медсестра заканчивала стричь длинные волосы, когда Казутака быстрым шагом ворвался в операционную, застегивая на ходу халат. Ему помогли надеть перчатки, завязали маску и шапочку. – Что с ним произошло? – Никто не знает. Его нашли на улице, сначала думали – мертвый, только в «скорой» сообразили, что он еще дышит, доставили. – Пульс? – 60, дыхание 10. «Еще одна бессмысленная жизнь, Ория…» «Только потому, что…» Не повезло парню. На всю жизнь метки на лице останутся. Если он вообще выживет, конечно. Мураки собирался сделать для этого все возможное – как врач. Но не как паранорм. Последний стежок, ножницы обрезают нить. Боги знают, он старался шить как можно мельче. Что бы там не говорили, но это его работа, в конце концов, а свою работу он всегда делал настолько хорошо, насколько мог. И это его, хирурга Казутаки, заслуга, что черты лица этого несчастного снова узнаваемы, а не выглядят, как кусок сырого мяса. Узнаваемы настолько, что Мураки второй раз в жизни пробивает холодный пот. «А меня бы ты спас?» – Он не выживет, ты зря старался, – голос Татсуми был, как обычно, невыразителен. Шинигами стоял у стены, рядом с окном, скрестив руки на груди. – Я пришел за ним. – Зря пришел. По-зимнему низкое темное небо падало в ладони крупными хлопьями. Обнаженные деревья вишневого сада зябко жались друг к другу, сцепившись ветвями, как влюбленные, гуляя, сцепляются пальцами рук. Под ногами хлюпал растаявший снег, пытаясь затечь в ботинки. – Ория? Ты здесь? Мураки отвел с дороги вечнозеленое покрывало плюща. На скамейке у выключенного фонтана сидел Ория, задумчиво обрывая сухие листья с розового куста. – Я думал, ты сегодня в ночь, – сообщил он, не глядя на доктора. – Хотел привести много голых женщин и парочку голых мужчин – для тебя, на утро. Позвонил, оказалось – дорого. Одни траты с тобой… – Можно подумать, я просил! – Казутака сел рядом, закурил. – У тебя на ограде стая синиц. – Ты их видел, и они все еще живы?! – засмеявшись, Ория встал. Под черными волосами белым пятном выделялось в наступающих сумерках чистое, без единого шрама лицо.