Спустя неделю после основных
основных событий.
Холодно. Этот зверский холод пронизывал до самых костей, пальцы рук и ног онемели так, что она не чувствовала их вовсе, зубы стучали, не прекращая. Мэл бил озноб, а несчастный костерок, не пойми как разведённый из не пойми чего, совсем не согревал, лишь давая еле заметное тёмно-рыжее, почти как её собственные волосы, свечение: мелкие ветки, сухие осенние листья, пожелтевшие нещадно вырванные страницы из книг — всё ради того, чтобы получить ничтожную долю тепла, словно нищий, ищущий пропитание, вот бы протянуть ещё один день. Да и что вообще могло согреть вымерзшее насквозь тело? Тело, высушенное годами, проведёнными во сне в неисправной камере релаксации? Что согреет изувеченные травмами, забитые, уставшие тело и дух? Возможно, только чудо и поможет ей. Но чудес ведь не бывает, так? Мэл растратила все чудеса на то, чтобы выжить в лаборатории. Всё это — слишком! Это слишком! Чем она заслужила всё это? Что сотворило в жизни такого, отчего сейчас так страдает? У Мэл никого не осталось, совсем никого нет! Все мертвы… Ей не с кем поговорить, поделиться переживаниями, мыслями, которые рвали душу изнутри на части. Элементарно высказаться больше некому! Сколько лет прошло с тех пор? Как много прошло времени, как она пришла в Aperture Science Innovators волонтёром, помогать продвигать науку? Что же случилось с её родными, близкими, друзьями? Что произошло с её домом? Мэл не могла поверить в то, что прошло так много времени, ровно как и в то, что все они… В то же время это было так. Они все мертвы, как бы Мэл не сопротивлялась тому факту. Кажется, прошло какое-то ужасающее бедствие. Возможно, катаклизм какой, или война? Хотя, чего уж гадать? Она смотрит на равнины, поля, буквально сгнившие и заросшие от времени, видит разбитые улицы, брошенные дома, машины, опустошённые улицы и побитый асфальт — вывод напрашивается сам собой. Что бы там ни было, и что за всем не стояло — ей это точно не нравится. Мэл заходила в оставленные многоэтажки, проверяла открытые брошенные квартиры и ничего, кроме хаоса и пыли, не находила. Дома покидали будто в спешке, похожее встречалось и в старых, да и новых офисах комплекса. Странно. Сколько она вообще была в комплексе? Ещё один из множества вопросов жужжал в голове роем пчёл, раздражая. Она вряд ли получит на него, как и на все остальные вопросы, ответ. Стоило спросить Верджила о примерных цифрах, или, на худой конец, какой сейчас год… Верджил. Мэл встряхнула головой, укладываясь поудобнее на собственных руках. Чёрт! Почему она не помнит лица родных? Бывший олимпиец внезапно зажмурилась и рефлекторно сжала кулаки. Мэл только сейчас осознала, что её собственная память о доме и жизни почти исчезла, и Мэл предполагала: всему виной химикаты, которые, вполне возможно, до сих пор не вывелись из организма. Она помнит, где-то, последний год от всего, а вспоминать насильно слишком болезненно — что-то давит на глаза и тисами сжимает голову, и как бы Мэл не старалась вспомнить — бесполезно. Внезапно, её охватил ужас: дыхание спёрло, в груди что-то защемило, Мэл уставилась на догорающие угли, закусив губу до крови. Куда пропали все воспоминания? Что с ней сделали? Почему она не могла сомкнуть глаза в комплексе и почему до сих пор не хочет есть и спать? Мнится, нормально жить Мэл сможет лишь когда вновь вдохнёт что-либо из того, что намешено в воздух лаборатории. Мысль мимолётная, но столь едкая… И, думается, она потеряла счёт времени, постепенно забывая, где ходила, что видела, сколько суток минуло, хотя и казалось, что прошла неделя. Страшно думать о том, что могло пройти больше времени. От волнения Мэл подскочила: ноги мгновенно загудели и предательски подкосились. Опустившись обратно на сырую землю, бывший олимпиец обняла себя, пододвигая согнутые колени груди и лихорадочно задрожала всем телом то ли от стресса, то ли от холода. «Будьте прокляты те, кто оставил меня здесь! Будьте прокляты те, кто забыл про меня! Надеюсь, вы умерли в муках!» Мэл сжала челюсть до боли, проглатывая подкативший к горлу ком, она пыталась переубедить себя, что это — один цельный страшный сон. Скоро она проснётся в своём времени, выйдет из камеры консервации, обнаружит, что проспала всего пару минут, как и говорил Джонсон, и забудет это место как страшный сон! Но она не может проснуться, потому что не спит. Это реальность, пусть искажённая её воспалённым, уставшим, напичканным химикатами мозгом. Проклинать кого-то в бреду уже нет смысла — все давно мертвы. С одной стороны, всё происходящее заставляет ужаснуться, а с другой… Если бы не Мэл, погиб бы кое-кто другой. Человек? Если можно его так назвать, то да. После подобной беготни по-настоящему начинаешь ценить жизнь, вопрос в том, того ли хотела Мэл? Она мечтала вытянуть на серебро, не говоря о золоте, ведь спорт — это одна из неотъемлемых частей её жизни кроме семьи, наравне с изнурительными тренировками, которые отдавались приятной болью по телу. Сейчас же, Мэл больно, и та боль в корни отличается.***
Внешне Верджил действительно похож на человека лет двадцати-двадцати пяти, однако, не совсем живого. Было в нём что-то механическое, хоть движения и голос казались естественными, да и сам он был по-человечески эмоциональным. К тому же, мельком он упомянул, что всех учёных убила некая ГЛаДОС, кем бы она ни была. Он был единственный, от кого странно веяло каким никаким, а теплом, человеческим теплом. Интересно, как он сейчас? Последний раз, когда она видела его, тот казался ещё более уставшим, чем при первой их встрече, если так можно про него сказать. Потрепало Верджила не меньше, чем саму Мэл. Мэл снова встала и походила кругами: она собиралась найти что-то, что можно бросить в тлеющий костерок — не хватало, чтобы огонь совсем потух, пока она тут плещется в собственных мыслях, чуть ли не захлёбываясь ими. От костра идёт жар, не такой сильный, чтобы можно согреться полностью, но лучше, чем ничего, учитывая то, с каким трудом она нашла здесь отсыревшие спички, предварительно перепробовав большую часть в безуспешных попытках зажечь, пока их не осталось около десятка в такой же сырой от влажности коробочке. После того, как Мэл нашла пару, на удивление хороших дощечек, и накрыла ими несчастный костерок, она словно опустилась обратно на землю. Мэл показалось, или шум в ушах усилился? Да, тот же самый шум, который она слышала с тех пор, как проснулась в ржавой капсуле в чертогах разрушающегося, забытого Богом старого комплекса. Опять же, вероятно, всё из-за препаратов, которые распылили перед сном? Бывший олимпиец ранее когда-то чувствовала запах анестезии, однако там было еще что-то. Не могла же она так долго спать под одним снотворным? Удивительно, как у неё не остановилось сердце или не атрофировались части тела. Минуточку! Быть может, из-за химии она ничего не помнит? Потому и чувствует себя так отвратительно спустя долгое время. Сейчас же Мэл худо от того, насколько тут, на поверхности, всё гибло и безжизненно. За эту неделю бывший олимпиец даже животных не видела, что тут говорить о людях: ни пения птиц, ни голосов — только этот шум. Порой, он заглушал всё, вплоть до собственных мыслей. Здесь и без того слишком одиноко. А что, если… Что, если она вернётся? От этих мыслей грудь обдало жаром и Мэл на секунду перестала дышать. Бред! Но Мэл не протянет здесь долго, в этом она уверена наверняка, тем более, судя по всему, сейчас осень, примерно конец октября, значит, её ждёт адский холод куда сильнее. В одной из брошенных квартир Мэл оставаться не собирается — от чего-то ей панически страшно в них находиться. Учитывая то, что людей она вряд ли встретит, помощи ждать не от кого. А что, если сорвётся откуда-нибудь? Или от недосыпа умрёт? Что, если не сможет без тех препаратов, распыляемых в воздухе? Мэл ведь, скорее всего, привыкла к ним. Нет! На самом деле, всё это — оправдания, предлоги, под которыми она собирается пойти на отчаянный шаг, Мэл совсем не хочет оставаться одна. Страшно. Стало невыносимо жарко, жар накрыл её волной: Мэл согнулась пополам, схватившись за грудь, судорожно выдыхая и выдыхая прохладный воздух, который обжигал горло и сами лёгкие, изо рта выходил пар, пальцы сжимали старую ткань выцветшей, как и всё вокруг, робы. Мэл мело дрожит, в со спины на неё смотрит нечто враждебное, оно заставляет вновь зажмуриться от страха, сжаться в комок и перестать дышать, а то вдруг заметит? Нет, только не снова! Мэл сопротивляется и отрывает глаза, ровно в моменте по спине бегут мураши, из глаз брызгают слёзы и волосы встают дыбом. Это и называется паническими атаками? Если да, то так оно и есть! Рваное дыхание постепенно становится глубже, а вместе с ним, насколько возможно, выравнивается и биение сердца. Солнце неумолимо клонилось к закату, окрашивая небо в рыжие оттенки. Как тогда, когда она вышла из комплекса, открыв стальную дверь, еще не зная, что за ней кромешный ад и она переходит на новый его круг, только и всего. Монотонный шум в голове усилился: перед глазами всё расплывалось и меркло, Мэл сама не заметила, как провалилась в забытье. Ей снились родные. Первый сон за долгое время, Боже! И между тем, Мэл испытывала эмоции, совсем как наяву, или это морок? Неважно. Лиц она не видела: они словно расплывались, либо же Мэл просто не могла сосредоточиться на них. Её обнимали, смеялись, тепло встречая после её отъезда, а где-то, через слой пелены, она слышала своё сбитое дыхание, собственный сдавленный плач, хрип, кашель, звук воздушной тревоги, приближающиеся выстрелы, поезд… Картинка сменилась. Голос Кейва Джонсона на записи, пока Мэл спускается под землю на лифте. Теперь она в той вагонетке, видит множество людей, занятых своими делами, которых когда-то знала, но они так и остаются безликими. Всё накрывает плач и белый шум с плотной темнотой. Вот Мэл теряет равновесие, проваливается, падает куда-то, снова шум, прерывистый звук тревоги, красные огни, сладковатый вкус и запах… Голос Верджила. Он зовёт её по имени. Поначалу слова неразборчивы, слышатся будто через воду, а после Мэл понимает, что он кричит, пытаясь хоть как-то привести её в сознание. Вот отчётливо слышно: голос успокаивается, становится тише, и она с облегчением выдыхает, а потом, чьи-то руки касаются её плеч и тянут к себе. Шум пропал, и Мэл действительно пришла в себя, лёжа лицом на земле, а по щекам, судя по всему, стекают слёзы. Она подскочила и облокотилась на локти, уставилась на собственные руки: они в крови? Нет же! Неужели галлюцинации? Чёрт! Этого ещё не хватало! Хочется пить, чертовски болят ноги, впрочем, не только ноги, болит у неё всё: пальцы онемели, ломит руки и ноги, ноет спина, голова трещит по швам, сбито дыхание, лёгкие словно в огне, глаза слезятся. Задыхается…? Мэл вновь попыталась выровнять дыхание, ложась на спину, но нос закладывает — голова стала заметно тяжелее, а боль, всё-таки, стихла. Руки — всё тело — обдало тремором. На улице стоял полумрак: солнце скрылось за горизонтом, а небо окрасилось в ультрамариновые цвета. Костерок потух — этого нельзя было допускать! Поздно. За долю секунды Мэл решила, что она, всё-таки, вернётся. Точно вернётся, и плевать ей с высоты на то, что какая-то ГлаДОС захочет убить её. Они справились со СВОРА, так что мешает проделать аналогичное и с ней? Уж лучше так, чем медленно сходить с ума от холода, панических атак и одиночества. Всяко лучше, чем медленно умирать. Мэл смогла отдышаться, однако руки и ноги её совсем не желали слушаться: бывший олимпиец снова рухнула на холодную землю при попытке подняться и уже начала терять сознание, как знакомый голос, лишь позвав её по имени, заставил рывком вырваться из цепких лап черноты, что почти коснулись её. Мэл открыла глаза, как по щелчку пальцев, чувствуя себя на удивление неплохо. На миг ей показалось, что Верджил был рядом, но увы — нет. — Мэл! Олимпиец подскочила, нервно огляделась. Желания выяснять, что произошло, а такового у Мэл не было: она без того многое знает — хватит с неё. С неимоверным трудом, она взяла себя в руки, и кое-как встала на ватные ноги. Стоило бы хоть немного передохнуть, но куда там, в ней уже горела решимость довести начатое до конца. К счастью, за неделю Мэл не так уж и далеко ушла, так как ходила, в основном, переулками и кругами. Дойти обратно получится примерно за день, вернее, за ночь, если, конечно, по пути не стрясётся никаких казусов. По дороге Мэл неоднократно теряла сознание, но голосов не слышала, разве что, исключительно белый шум в голове.***
Под утро Мэл оказалась на месте: опершись на косяк около той самой стальной двери у входа в комплекс, Мэл замерла. Не верится, дверь не закрыта! Возвращаться было… Волнующе. Мэл не знала, что её ожидает, как и тогда. Глаза слезились, тело ломило от боли, кажется, она вдобавок ко всему простудилась. Всё возможно, после таких испытаний, пусть Мэл и бывший олимпиец, но от такого не застрахована и она. Остаётся нерешённый вопрос: как понять, где именно сейчас находится Верджил? Он может быть где угодно, а комплекс, как выяснилось на собственном горьком опыте, неимоверно огромен. Мэл предпочла бы разрешить этот вопрос поскорее после того, спустится вниз на лифте. На счастье, лифт поехал, стоило войти внутрь. Её задача сейчас — не отбросить коньки, добраться через ноющую боль до лифта, а там уж потом будь, что будет! Главное — не отключиться. Там, в лифте, ей старается не осесть на пол обессиленной — Мэл была уверена, что если это произойдёт, она больше не встанет. Облокотившись на стенку, бывший олимпиец старалась выровнять дыхание — это на время помогало уменьшить боль, и она на время закрыла: Мэл показалось, что прошло около часа, но когда она пришла в себя, лифт был на месте. Ничего не изменилось, а что могло поменяться за столь короткий срок? Разве что, сама Мэл. Стоило сделать шаг вперёд, как олимпиец встала оцепенела, не в силах пошевелить кончиками пальцев: Белый шум усилился до такой степени, что Мэл схватилась за голову, собираясь осесть, она зажмурилась и зажала уши руками — это нисколько не помогло ей. Сердцебиение отдавалось в глаза, в виски. «Когда же это закончится?» Спустя мгновение, всё пугающе быстро стихло, или Мэл показалось, что через мгновение: теперь нужно подняться, так… Как долго она на самом деле так стояла, не знает никто, и что Мэл движет вообще? Страх, боль? Боязнь долгой и страшной смерти или желание снова услышать тот голос по-настоящему? Быть может, увидеть того, за чью руку она ухватилась как за последний шанс выжить? Здесь, с ним, явно лучше и теплее, чем там, на поверхности. А потом… Мэл почувствовала, как сознание утекает от неё.***
— Что за… Мэл?! — резанул по ушам знакомый голос. Не может быть! Она спит, потому что такое везение