Другой раз

Такой же вечер. Такая же погода. Даже атмосфера дня такая же раскаленно-тягучая, будто провоняла дымом костра, который не спешит развеяться сухой пылью жаркого дня и осесть на пожелтевшей траве. Шигараки подходит к окну и раздраженно выдыхает: и так на распашку. Стоило приобрести кондиционер — но они продолжают жить, как какие-то крысы, со старым воняющим холодильником, перекошенными картинами и прожженными древними коврами, которые выглядят так, будто их подобрал отчаянный хордер на местной помойке. Единственное приличное место в их логове — бар. Неудивительно, что компания злодеев проводит там все свое время, пока головы не сносит опьянением или пока им не наскучивает перемывать косточки топовым героям. Шигараки застывает на месте, залипнув на ночной город. Так душно, что нечем дышать. Нечем — пока коридор не засасывает в звуки мерных шагов вечно скрипящих кожаных ботинок изувеченного ожогами юноши. — Представляешь, что за окном — пафосный пляж и херова туча горячих красоток? Ой, прости, красавцев? — В последнее время, Да-би, — небрежно произносит Томура, — ты все больше напоминаешь несносного куриного героя. — Заткнись. — Что ты здесь забыл? — Ты задолжал мне кое-что, покоцанный. — Чего? — покоцаный — это что-то новенькое. Неужто Тодороки решил для разнообразия заглянуть в словарь и придумал новое прозвище «боссу»? — Другой раз. — Другого раза не будет, — Шигараки наконец-то отвлекается от грязных пыльных окон соседнего здания, которое расположено так близко, что кажется, два дома вот-вот поцелуются. — А ты… — Томура может врать себе сколько угодно и делать вид, что ни черта не заинтересован в «коллеге», однако все же не выдерживает и задает логичный, но постыдный вопрос: — Тебе так понравилось, что ты… Действительно думал о «другом разе»? — Звучит так, словно ты сам об этом думал. Причем немало, — Даби раскидывает руки. Для полноты картины не хватает двух цветков холодного пламени, поднимающегося от ладоней и распадающегося пальцами. — Заткнись. — Заставь меня заткнуться, — Даби улыбается насквозь испорченной улыбкой, провонявшей чувством собственного превосходства. Будто в прошлый раз — именно он вел в этом конченном танце двух отбросов общества. Точно языком всю дурь из Шигараки выебывал он — никак не наоборот. Точно его умоляли отсосать, стоя на коленях и почти утыкаясь носом в ширинку. На это Шигараки лишь протяжно вздыхает и упирается спиной к стене, опуская голову и скрещивая руки на груди. Если бы Даби не знал его, он бы подумал, что Томура ждет действий. А если быть до конца искренним — так оно и было: Даби точно это понимает, поэтому не намеревается останавливаться. Пара стаканов виски сделало испепеляющего злодея смелее в собственных желаниях. Принять свою натуру было нелегким испытанием, но повторить пережитое хотелось больше, чем погрязнуть в омуте отрицания и утонуть в желчи самообмана. Он хочет быть с Шигараки. Хочет быть под ним. Хотя бы в такие тошнотворные вечера, когда дышать и без того было нечем. Сейчас — воздух накаляется сильнее, и в нем застывает желание хвататься за остатки кислорода ртом, а после этим ртом — рвать влажную плоть своего босса, упиваясь солоноватым вкусом подступающего оргазма. — Если я чему-то и научился у этого напыщенного урода — так это, — Даби почти зажимает Шигараки в стену, но все же держит издевательскую дистанцию, — никогда, мать его, не сдаваться. Тойя не отступает, проезжает коленом по паху, расставляет тощие ноги злодея и тут же громко приземляется подошвой на пол, проживая едва заметное разочарование, которое практически слетает с нижней губы покоцанного. — Другого раза не будет, да? Ладно. Но я хочу убедиться в этом, — и он делает то, чего никогда бы не сделал (раньше): засовывает в рот сразу два пальца и обсасывает их, тут же высовывая и демонстрируя стекающую с ногтей слюну — что не может не ассоциироваться с текущим членом. В голове Шигараки огнями танцуют тысячи мыслей, но он все еще сохраняет спокойствие. Или же думает, что сохраняет. Сопротивление сильнее раззадоривает Даби, и он продолжает вылизывать свои фаланги, громко причмокивая и даже постанывая, как нуждающаяся во внимании шлюшка, как стриптизерша, которая четко знает, что нужно делать, чтобы вытянуть из бухущего в стельку клиента очередную помятую купюру. — Это все, на что ты способен? — бросает во мрак коридора Томура, даже не смотря на Тойю. Даби — выше на пол-головы и не видит глаз босса, но абсолютно уверен, что сейчас они загораются похотью, подобно первым фонарям, когда над городом сгущается завеса звезд. — Ты серьезно? Выглядишь, как идиот. — Тогда почему, — Даби вытирает слюну о свои же щеки и наклоняется, но не чтобы взглянуть в глаза Томуры, — ты так напряжен? — а схватить за яйца. Схватить и сразу отпустить, затем заменить кисть коленом, которое теперь упирается в стену и скользит вверх-вниз, то поддевая пах Шигараки, то отстраняясь. Обратный отсчет запущен. Шигараки сорвется с цепи через 10, 9… К черту — парень хватает злодея за грудки и почти валит его, вынуждая встать на колени — одним из которых мгновением назад тот дразнил его вставший член — и взять себя в рот. Тойя растягивается голодной улыбкой, практически сдирая ткань с бедер босса и начиная жадно отсасывать, так, словно подступающая к головке смазка — живая вода, так, словно вкуснее хрена Шигараки он ничего в жизни не пробовал. Головка быстро достигает язычка, затем направляется к глотке: Шигараки глубоко и стремится к гландам, он вот-вот скатится по пищеводу и достигнет желудка. — Черт, — Даби нужно отдышаться. Вязкий вкус спермы теперь повсюду и перебивает прописавшийся в легких дым сигарет. — Готов поклясться, тебе давненько никто не отсасывал, — он почти мечтательно запрокидывает голову, когда чувствует четыре пальца на своем кадыке, больно сжимающие горло. Дыхание скрипит и трескается, голова тяжелеет — если так пойдет и дальше, Даби задохнется, но вместо потери сознания он лишь заводится больше, непроизвольно толкаясь вперед в колени своего мастера и требуя большего. Требуя, чтобы его нутро заполнили, чтобы все внутри жгло так, словно он слишком долго использовал причуду, чтобы ноги трясло похлеще деревьев от порывов январского ветра и с высунутого языка стекало так липко, будто он — бешеный пес, который вот-вот набросится на случайного прохожего и разорвет его. Шигараки читает все это в глазах нижнего: честное, искреннее желание быть порванной послушной сукой. Он собственнически хватает брюнета за спутанные волосы и тянет в свою комнату. — На кровать. Нет. Твое место на полу, шавка, — спокойно, но с пренебрежением в голосе бросает парню Томура. Пока тот послушно исполняет приказ господина, Шигараки добирается до кляпа и тюбика смазки, но в последний момент отбрасывает ее, решая делать все так, как того заслуживает строптивый Даби. — Прошло две недели. Ты, наверное, успел забыть, как должен вести себя послушный мальчик? Даби резко качает головой, но Шигараки плевать. Раззадоривают — только провинившиеся наглецы. Будь он хорошим, он бы честно ждал, пока босс снизойдет до него и одарит вниманием. Но Тойя был нетерпелив. Тойя оступился, не выдержав и месяца, так страстно желая задохнуться в сперме хозяина, что напал на него, когда тот был не в настроении. Что ж, сейчас он в настроении. Но Даби не стоит радоваться этому раньше времени. Возможно, он еще пожалеет о содеянном. — Так-то лучше, — усмехается Томура, когда затыкает рот Даби кляпом. Беззащитность в глазах юноши — бесценный дар, а краснота на щеках — пьянит смотрящего похлеще алкогольной настойки. — Раздевайся, дрянь, — деланно ласково приказывает Томура, и в его глазах дьявольски блестит безграничный контроль над показушно непослушным Тойей, который в тайне жаждет делать все, что ему прикажут, и сладко терпеть боль, поглощая ее, как восточные сладости. Тодороки самозабвенно стягивает с себя плащ, затем майку и джинсы. Теперь он упирается локтями о пол и раздвигает ноги, но не слишком широко — как подобает приличному нижнему. Только после указаний своего господина он разрешит себе быть развратным, развязным, требующим всем своим видом внимания мастера. — Готов поспорить, ты почти кончил, пока отсасывал мне, тварь? — на это Даби дважды кивает. Слюна уже бесконтрольно стекает по подбородку, что не так уж и плохо — это охладит пылающее в предоргазменных муках тело. — Тогда давай. Ты ведь хочешь этого? Возьми себя, — Даби тут же следует указанию и сжимает в руке твердый член, — начинай двигаться. Да, так. Немного быстрее. Не смей разрывать зрительный контакт, шлюха, — шипит Томура и чуть ли не облизывается от удовольствия. Даби что-то неразборчиво мычит сквозь кляп. Темп, который задал Шигараки — слишком медленный, чтобы кончить, а сдерживаться — больше нет сил, поэтому он всем видом дает понять, что готов. Но он не станет нарушать приказа. Он будет послушным, будет ждать: как хороший пес, который смиренно ждет возвращения хозяина у порога, так и он — смотреть в глаза босса, трогать себя и надеяться, что рано или поздно ему позволят разлиться на собственный живот. — Уверен, ты умираешь, как хочешь кончить. Стоп. Отпусти свою грязную руку, псина. Голос, — Даби сбит с толку, но тем не менее сначала начинает тихо скулить, затем, видя, что господин недоволен, срывается на приглушенный лай. Мешает кляп, но Тодороки сделает все, чтобы хозяин дал ему свое одобрение. — Неплохо, — Шигараки садится рядом и проводит рукой по голове Даби, — отчего щеки того бесконтрольно розовеют — чтобы сразу после этого укусить за подбородок, затем спуститься к шее и снова укусить до проступивших капель крови. Он слизывает их и прямо на том же месте оставляет побагровевший засос, жадно изучая стройное тело Тодороки, цепляясь за пирсинг в сосках и оттягивая их, тем самым вынуждая Даби выдать что-то между стоном боли и наслаждения. Томура оказывается между ног нижнего и расставляет их шире, дразня тугой вход, чтобы тут же подняться. Делает шаг вперед, затем шаг назад — дразнящий танец, который сводит Даби с ума и заставляет его член пульсировать и подрагивать, почти извиваться вместе со своим обладателем. — Мне нравится это отчаяние в твоих глазах, ничтожная похотливая шлюха. Нравится, что ты готов терпеть, пока не потеряешь разум. Нравится, что ты сейчас настолько покорный, что даже не похож на человека. Ты мое животное, Даби, ты моя гребанная игрушка, и я могу делать с тобой все, что пожелаю. Но я не уверен, что мне это нужно. Ты ведь такой жалкий, такой мерзкий, такой паршивый и грязный, — Тойя дышит быстрее и тяжелее. Возбуждение смешивается с обидой, и это противоречие размывает грань между прошлым и настоящим. Насколько надо быть конченным, чтобы течь от таких слов? Чтобы желать услышать еще больше дерьма в свой адрес? Чтобы стать в глазах босса еще более несносным и недостойным внимания? И затем, каким-то чудом, все же получить одобрение? Или этим все закончится? Всегда есть шанс, что нестабильный Шигараки развернется и оставит его в комнате, выключит свет, поставив этим жирную точку. Даби не уверен, что найдет в себе сил вытащить изо рта кляп, одеться и вернуться в свое одинокое логово. Не уверен, что смирится с поражением и чувством брошенности. — Паалуа, мае, — мычит он, едва не срываясь на слезы. — Ты мерзок, — Томура — на коленях перед парнем, с выдающим его с потрохами вновь стоящим хреном, бьет по лицу — слишком сильно — и предается самодовольному смеху, отдаленно напоминающему грандиозный хохот Всемогущего. — Так мерзок, что… — вновь пощечина. Шигараки поглощен своей маленькой игрой: он почти забывает о сути происходящего — его уносит потоком словесных оскорблений и ударов, но затем он опускает глаза и вспоминает, что хочет не только унизить Даби. Он хочет выебать его. Самым унизительным образом, который только приходит на ум. — Ты ведь у нас не фанат зеркал, — перегибает палку. Шигараки абсолютно точно перегибает палку, и от этого сердце Даби уходит в пятки. — Я тоже не фанат, но на твоем фоне даже я — Брэд Питт на пике его карьеры. В этом здании есть идиотская комната, — злодей хватает брюнета за волосы и вновь тащит за собой, проходя мимо нескольких дверей и останавливаясь перед нужной. — Дурацкая комната, в которой раньше такие же маленькие самодовольные сучки занимались балетом. Или… К черту, я совершенно не разбираюсь в этом дерьме, — он толкает Даби вперед и тот теряет равновесие, проезжая коленями по полу и раздирая кожу до крови. — Бинго. Зеркала во всю стену и огромные панорамные окна. В помещении пыльно и пусто, затхло и еще более душно, чем в коридоре, но это — малая плата за усмирение Даби. Если хочешь получить что-то, ты должен чем-то пожертвовать, верно? И Даби должен заплатить за удовлетворение зудящего нутра своим главным кошмаром — огромными, мать его, зеркалами. Томура садится на пол и тянет на себя темноволосого, который теперь заметно дрожит, явно не от холода или возбуждения — от накатившей тревоги. — Развернись ко мне спиной, — когда Даби выполняет очередное распоряжение, Шигараки одним резким толчком насаживает его на свой член и шипит в спину. Шипит под приглушенный крик боли сабмиссива. — Блядски узкий. Черт. Прости, что ли, — говорит и разгорается смехом конченного безумца, настоящей мрази, коей его хочет видеть помешанное на героях общество. — Не смотри в окно, там ничего интересного. Посмотри лучше на себя, — Даби бросает взгляд на зеркальный ряд и замечает себя: сидящего на Шигараки, всего в слезах, со слюнями, стекающими по подбородку и шее, каплями орошающими ключицы, с растрепанными волосами и раскрасневшимися щеками, а что самое главное — во всем своем обнаженном уродстве. Томура не будет ждать и мелочиться — грубо снимет с себя тело, чтобы затем вновь надеть, будет грубо толкаться бедрами, словно играя с тряпичной куклой, стонущей, кричащей, сочащейся экстазом и стыдом, болью и упирающимся кинжалом в спину оргазмом. Через минуту босс кончит внутрь, смешается с внутренностями Тодороки и грубо укусит того в спину, не в силах сдержать оглушительный стон. — Ну? — он снимает с Тойи кляп и почти брезгливо отбрасывает тот в сторону. — Как тебе представление? — С-спасибо, м-мастер. — Хороший мальчик.