Бесполезные слова

      Вова стоял на балконе и смотрел на кончик медленно тлеющей сигареты, уже неясно, какой по счёту за сегодня. Табачный дым вызывал отвращение, Орлов не собирался докуривать, но и выкидывать тоже не спешил. Возвращаться в пустую квартиру не хотелось, как и смотреть на часы. Всё равно предельно ясно, что все нормальные люди давно пришли домой и скорее всего спят. Вова оторвал зубами заусенец на большом пальце, сразу же чувствуя во рту солоноватый вкус крови. Боль не приносила облегчения, но немного отрезвляла, давала понимание, что он всё ещё жив и не потерялся в этом бесконечном ожидании. Ночь была холодной, и находиться фактически на улице в продуваемой всеми ветрами футболке было не слишком приятно. Когда игнорировать это стало совсем невозможно, пришлось вернуться обратно. Саши не было. Обессиленно рухнув на диван, Вова уставился в потолок. В кармане домашних шорт подал признаки жизни телефон. Орлов без интереса взглянул на экран, морщась от яркого света, после чего, не обнаружив для себя ничего интересного и даже не потрудившись смахнуть уведомление, нажал на кнопку блокировки. Наверное, в лесу сдохло бы что-то очень крупное, если бы Саша хоть раз что-то написал. Лучше бы сдох Вова. Сам он в такие моменты никогда не пытался выйти на связь первым. Послушав в своё время длинные гудки, так и не дождавшись момента, когда на другом конце возьмут трубку, и получив красноречивое молчание в ответ на вопрос: «где ты?», Орлов пришёл к выводу, что такая унизительная практика не для него. Поэтому приходилось просто ждать.       Звук медленно поворачивающихся в двери ключей был самым отвратительным в мире, но вместе с этим невероятно желанным, поскольку он означал, что сегодняшняя мучительная неясность подошла к концу. Вова плавно, даже несколько лениво, встал с дивана и вышел в коридор. Саша, в этот момент стягивающий кроссовки, замер, будто бы его поймали с поличным. Посмотрел на Вову, но, не выдержав прямого зрительного контакта, отвёл глаза.       — А, ты не спишь, да? — Саша попытался улыбнуться, получилось слишком неловко и вымученно, словно у него разом заболели все зубы.       — Как видишь. Не смог уснуть, ждал тебя.       Орлов пристально смотрел на недавно вошедшего хозяина квартиры, пока тот безуспешно пытался расстегнуть заевшую молнию.       — Ты сегодня поздно.       Резепов, наконец, справился с курткой. Последние слова Вовы будто бы заставили его опомниться, и он поспешил как можно более непринуждённо ответить:       — Встретил Макса случайно, ну, одногруппник бывший, знаешь же его? Пригласил к себе, мне неудобно отказать было, и вот запизделись что-то, я совсем счёт времени потерял. Прости, хотел тебе написать, но из головы вылетело.       Вова понимающе кивнул.       — Чаю сделаешь? — снова улыбка, на этот раз более уверенная.       — Что ж ты у Макса не попил?       Саша дёрнулся, как от пощёчины, и сразу весь поник, раздавленный этим внезапным вопросом. Орлов устало потёр лицо.       — Сделаю.       Одна из лампочек на кухне перегорела, а новую так и не купили, постоянно забывая об этом из-за вороха других ежедневных забот. Желтоватый приглушённый цвет был гадко-неопределённым. А Вове хватало этого ощущения и в собственной жизни, поэтому он пообещал себе, что завтра обязательно зайдёт в магазин. Пока он ставил чайник, на кухню тихо вошёл Саша и, стараясь не создавать лишнего шума, неслышно отодвинул стул, присев на самый его край. Неизвестно, кому из них было более некомфортно. Орлов попытался мысленно вернуться во времена, когда всё было иначе. Память услужливо подбросила какие-то далёкие счастливо-беззаботные картинки, будто бы это происходило вовсе и не с ними — слишком всё хорошо. Быть может, Вова оказался жертвой ловушки сознания: вся хуйня из прошлого забылась и стёрлась, оставив лишь счастливые воспоминания. Но даже если так, раньше никак не могло быть хуже, чем сейчас, и внутри всё переворачивалось от бессмысленной зависти самому себе.       Орлов слишком уж недружелюбно ставит на стол кружку, от чего чай выплёскивается за её края. Он сдавленно матерится и оборачивается к раковине, чтобы взять что-нибудь, чем можно вытереть пятно. Пока Саша держит кружку с чаем на весу, Вова возюкает по клеёнке старой тряпкой, думая о том, что её уже давно пора выкинуть. Но, как это часто бывает, люди даже с такой ничтожной мелочью расстаются не сразу, а только после того, как сходят в магазин за новой, и этот процесс неприлично растягивается. Стоит Вове закончить, как он претворяет желание в жизнь, выбрасывая изживший себя кусок ткани в мусорку. Он моет руки и дышать становится чуть легче. Наверное, такой подход нужно практиковать не только в сфере вещей. У Саши звонит телефон, он поспешно встаёт из-за стола, извиняется и исчезает в глубине квартиры. Если бы в мире существовали ставки на то, кто кому звонит, Вова мог бы неплохо подняться. Он не видел номера на экране, но ему это было и не нужно, чтобы знать, что это Лёша. Кто же блять ещё. У Орлова слишком хорошо с фантазией, поэтому причина, по которой его мужик настолько поздно вернулся домой, представлялась ему так: Севастьянов шепчет: «Останься», а Саша, и так сильно задерживающийся, будучи не в силах ему отказать, ещё несколько часов проводит в чужих объятиях.       Чай успевает остыть, когда Резепов, наконец, возвращается. Ему хватает совести выглядеть виновато. Вова отходит покурить, спустя минуту к нему присоединяется и Саша, молча вставая рядом. Он очень долго не поджигает зажатую между губ сигарету, наконец, вытаскивает её изо рта и прикрывает глаза, наверное, задумавшись о своём. Может, тоже вспоминает, как когда-то они на этом балконе целовались. Вова смотрит на Сашу, на его нахмуренные брови, тот будто бы чувствует чужой взгляд, поворачивает голову, смотрит в ответ. Одна мысль на двоих: как бы было неуместно сейчас хоть какое-то проявление любви. Ничего не происходит.       — Вов…       Орлов понимает всё без слов. Целомудренно касается губами холодного лба и покидает балкон, оставляя Сашу в одиночестве.