***
Стив видит очертания города в расфокусе. Яркие мушки, ползущие по стеклу, переливаются и искрятся, исчезая в нью-йоркской ночи. Шэрон зачарованно рассматривает отражение в его глазах. Без слов понятно, что сейчас он не с ней и даже не в этом времени. Его широкая грудь под рубашкой вздымается равномерно в такт дыханию. Картер чувствует, что, несмотря на это монументальное спокойствие, он сгусток горячей, густой скорби. Ей не понять, каково это — хоронить своё прошлое каждый день, находясь в самом центре кипящего жизнью муравейника. Герой вне времени. Она очаровалась им сразу же, как только ей дали задание о ведении объекта. Кто бы нет... Вся Америка облизывает Стива Роджерса глазами, как только его фигура появляется в поле зрения камер. Он обречён, думает Шэрон, не зная, что это как нельзя лучше отражает то, что чувствует сам Стив. Они заполняют пустоту между ними музыкой. С тех пор как многократный неловкий флирт ни к чему не привёл, им не остаётся ничего другого. В комнате гуляет сквозняк. Шэрон ёжится, но всё же выпрямляет спину, отправляя следующий глоток вина в себя. Стив машинально вторит ей, зная, что ничего за этим не последует. Агент 13 непрофессионально пьяна. Она расстроена, одинока, и этот вечер не решает ни того, ни другого. Они много молчат вместе, чаще по ночам, когда Стив позволяет ей подобраться особенно близко, иногда днём, когда он охотно обедает с ней за одним столом, реже всего по утрам, когда она способна собрать себя по частям для пробежки. — Ты занят? Стив сдёргивает пелену искр с глаз и переводит свой взгляд на девушку. Ещё мгновение назад он хотел уточнить, но стоит распознать обиду в её взгляде, и всё становится яснее ясного. Она не о его планах на четверг. Шэрон следит за ним слишком внимательно. Она даже в затуманенном вином состоянии различает его взгляд куда-то внутрь себя. Стив Роджерс с головой ныряет в прошлое. Он прячет глаза всего на мгновение, но этого достаточно, чтобы понять — он решал, может ли об этом рассказать. – Да. Шэрон тяжело выдыхает. Краткость — сестра таланта. Его отстранённость стала очевидной практически сразу, но Шэрон упорно, день за днём оказывала капитану знаки внимания. Она умела быть слепа, потому что сильно хотела. Теперь она испытывает лишь жалость к самой себе и следом сокрушительное отвращение. Картер вздёргивает вверх взгляд, когда Стив продолжает. — В моей жизни был человек. Очень важный. Хотелось кричать от счастья, когда мы были вместе. В этом веке кричать больше не хочется... — Стив снова ловит радужкой глаз огни Нью-Йорка. У Шэрон в горле ком размером с гору Рашмор. Ей вряд ли хотелось это действительно слышать и ей страшно, что она до конца не может себе такое представить. Она влюблялась, целовалась, спала с мужчинами и всё это мало напоминало "кричать от счастья". Стив Роджерс сидит, а на его лице такая скорбь, что даже Шэрон становится кисло в рту и вовсе не от вина. — Это было десятки лет назад, — голос хрипит, она облизывает губы и делает новый глоток. — Для меня нет, — Стив улыбается так, что Шэрон хочется вздёрнуться. Улыбка ломает его черты лица, здесь и сейчас он будто сразу старше на двадцать лет. Ей хотелось бы, чтобы кто-то так же думал о ней. — Ты ещё сможешь найти кого-то особенного. Стив смотрит на неё, будто она — причудливая инсталляция в Музее современного искусства. — Я любил, — он горько хмурится. — Я люблю всё ещё. Его ладонь, до этого сжимавшая тонкую ножку винного бокала, расслабляется и ласково ведёт по деревянной столешнице, словно успокаивая хищного зверя. — Мне не страшно. Это чувство со мной слишком долго. — Она прожила хорошую жизнь. Тебе не стоит ставить на себе крест. Шэрон отбрасывает идею строить из себя благородную девицу, она подливает в бокал сама и осушает его наполовину. Её взгляд фокусируется на красивом лице Стива Роджерса, и что-то в этом лице говорит ей всё. Он смотрит слишком внимательно. — Это не она, да? Стив мягко улыбается по-настоящему тепло. Ей знакома эта улыбка, она видела её сотни и сотни раз, пересматривая видео, которыми ЩИТ снабдил её для того, чтобы лучше изучить свой объект. И едва ли она могла предназначаться Пегги Картер. — Нет, не она. Шэрон откидывается в кресле, устремляя взгляд в потолок. Женский голос с пластинки ласкает воздух вокруг. Осознание обрушивается стремительно, делая реальность яснее, проще и, впервые в жизни, правдивее. — Каково это? — ей непонятно, зачем она делает себе больнее. Роджерс же её не жалеет, расковыривая эту рану глубже. С каждым честным ответом она будто натягивает на себя его шкуру, пропитываясь чем-то настоящим. Чем-то, что Капитан Америка искусно скрывает от чужих глаз. — Что именно? — Когда общество против. Ей кажется, что сердце сжимается в тугой узел, а лёгкие начинают гореть огнем, когда его вздох оглушительно рвёт тишину между ними. — Страшно, смущающе, остро. Не можешь смотреть, не можешь касаться. Всё, что тебе остаётся, это видеть, как он уходит с другими, потому что иначе — тюрьма или психушка. Картер отводит взгляд от собеседника, ведёт им от бокала к большому городу за окном. Пустота в душе ощущается особенно выедающей сегодня. — Это того стоило? Стив твердо кивает и чеканит без улыбки: — Это стоило всего, что у меня есть. Она не замечает, как начинает теребить рукав домашней кофты, нервно вглядываясь в лицо человека, который чувствует, что может открыться. Он, возможно, впервые со времён войны точно знает, что его не сгноят в тюрьме за каждое слово, наполненное запретным чувством. — Думаешь, ты мёртв без него? Стив опускает взгляд: — К этому можно привыкнуть, но как прежде уже не станет. — Она знала? — Она была догадлива и умна, как и ты. Я ей доверял. Шэрон думает, что это проклятье семейки Картер — быть умными девочками, готовыми всегда прикрыть Капитана Америку. — А мне? — Теперь за это не сажают в тюрьму. Вот так, одна фраза — и она чувствует себя размазанной по поверхности этого идеального дубового стола. Вопреки жжению в глазах, Шэрон растягивает губы в улыбке. Они не заговаривают об том ещё два года.***
Шэрон никогда раньше не приходилось его латать. Стив Роджерс, так или иначе, имел две стадии последствий своих действий: повреждения, которые затягивались в течение часа, и те, что едва не сводили его в могилу. Сейчас же она шьёт рваную рану, полученную посреди леса в Европе, методично доставая из неё осколки. Кривая дорожка, по которой он, будто одержимый, двигается за Зимним Солдатом, довела его до приличной потери крови вдали от цивилизации. Шэрон тычет в пересохшие губы фляжкой с водой. Ей достаточно благодарного кивка в ответ, чтобы закусить губу и продолжить латать. Слова сами собой рвутся наружу, она думает, что это всего лишь способ отвлечь от боли. — Каково это — знать, что он жив? Стив закатывает глаза, когда она в очередной раз стягивает кожу, но через мгновение его взгляд светлеет, становится осмысленным. — Словно тебя душили все эти годы, держа за мгновение до того, как нырнуть в агонию... А затем дали вдохнуть. Свежего, морского воздуха, пропитанного солью. Такого, что чувствуешь его на губах. Шэрон замирает, глядя на то, как глаза капитана меняют оттенок, становясь тёплыми. Конечно, это всего лишь игра света, но он не сдерживает слабую улыбку, и Шэрон упускает, что кровь из раны сочится по пальцам в её рукава. Она невольно облизывает губы. Солёные, жаль, что не от морского воздуха. — Он не помнит. — Это не делает его чужим. Даже если не вспомнит, я буду рядом. — Если он не захочет? — Тогда ты научишь меня вести объект, – он довольно щурится. Боль явно приглушается растущей в груди радостью. Они все ещё живы, остальное он сможет решить. Шэрон невольно вторит его улыбке. Она начинает привязываться к Барнсу, ещё не видя его. И это неизбежно влечет за собой желание — довести дело до успешного конца. Стылая земля сводит колени, и Стиву, кажется, это тоже доставляет дискомфорт, но надежда на то, что Уилсон и Романофф найдут их быстрее, чем она заработает простуду, греет её изнутри. Она уходит слишком глубоко в размышления, что не замечает аккуратного прикосновения к своей руке. — Я тебе доверяю. Он смотрит на неё своими трогательно голубыми глазами в обрамлении тёмных ресниц, и снова сжимает ладонь. Шэрон кивает в ответ. Не время сдаваться в начале пути. *** — У тебя есть всего десять минут форы. Уводи его, — голос не дрожит. Она сейчас подставляет по меньшей мере правительство своей страны, по большей ей светит тюрьма за предательство. Это кажется чем-то незначительным и нереальным, будто происходит не с ней. Ощущение правильности заполняет всё тело и разум. Её группа пущена по ложному следу, при хорошем раскладе они будут в квартале от нужного места, когда Стив появится там. Шэрон отвлекается на отслеживание маячков группы Альфа, пока в наушнике шелестит тихое: — Ты меня знаешь. Ей не положено этого слушать, но она глотает весь их диалог залпом. — Ошибаешься. — Нет времени на ругань, Бак. За нами придут. "За нами". Шэрон ещё вчера хотела спросить о том, что он будет делать, когда найдет. Сейчас она знает, что не имеет значения, важно, что теперь он на его стороне, даже если по другую — весь мир, который был ему знаком. — Уходи, идиот, — голос глухой, она едва разбирает слова. — Только с тобой. Баки тянет какое-то время, Шэрон не представляет, что в этот момент происходит между ними. Не слышно ни звука. Диалог глаза в глаза. Она лишь надеется, что у Стива побольше удачи в личной жизни, чем у неё. Он шёл к этому сквозь два века. Барнс прерывает их молчание, становясь совсем другим. Голос меняется, в нём отчётливо проступают нотки обречённости. — У тебя не должно быть проблем. — Ты никогда не отрекался от меня, и я не уйду. У Картер печёт где-то в глотке. Хочется выть, но она лишь сдёргивает наушник. Они справятся и без неё. Так было ещё задолго до её рождения.***
Через пару недель она находит маленькую квартирку в Одессе, просто чтобы убедиться — они в порядке. Внутренний дворик старого дома на побережье ничем не выделяется среди остальных: пыльная земля, утоптанная десятками лет, жёлтая штукатурка, облетевшая местами, оголяя красный кирпич. Шэрон замирает подобно тому, как замедлилось время вокруг. Стив стоит к ней спиной. Она беззастенчиво любуется широкой расслабленной спиной, длинными сильными ногами и руками так изящно развешивающими обычное постельное бельё. Прежде, чем поздороваться, она позволяет себе увидеть его без шелухи. Шэрон любопытно, всегда ли он был таким до того, как всё случилось. Сержант Барнс, как мысленно крестила его сама Шэрон, выходит несколькими минутами позднее. Он немногословен, но не выглядит настороженным. Шэрон старается его полюбить. Её кормят рагу, поят чаем и предлагают остаться на ночь. Она не может отвести глаз от того, как свободно Стив смеётся рядом с самым важным человеком в своей жизни. Баки заправляет прядь волос за ухо и касается раскрытой ладони, когда Стив предлагает ему подняться и разобрать постиранное бельё. Шэрон помогает убрать посуду после ужина, вместе со Стивом они натирают тарелки, пока Баки аккуратно прибирает разворошенную кровать. Капитан то и дело бросает лучистые взгляды в проем двери, иногда ловя улыбку в ответ. Шэрон успевает заметить. Так смотрят, только когда влюблены. — Спасибо, — он выбивает её из колеи, своим внезапным, тихим, нежным словом. — За него спасибо, — Стив успевает добавить прежде, чем она окончательно запутается. Он внезапно оказывается ближе, чем обычно, ловя её взгляд. Шэрон чувствует запах простого хозяйственного мыла, чувствует жар его тела. Стив Роджерс заключает её в объятия, позволяя поверить в реальность, путая слова в её волосах. — Без твоей помощи ничего этого не случилось бы. Она невольно жмётся, и губы сами собой расплываются в улыбке. — Это того стоило. Он отстраняется и смущённо кивает, вновь бросая взгляд в соседнюю комнату, где Баки уже почти закончил поставленную задачу. Это слишком интимно, не для её глаз. Она извиняется за беспокойство, и уходит, путая следы при возвращении обратно в Америку. Ещё какое-то время по инерции она отслеживает эту парочку: Афганистан, Индия, Китай, — пока их след не растворяется окончательно.***
Она теряет своих "подопечных" на год, и, если честно, пытается забыть об их существовании. Дел на работе становится по горло, а через восемь месяцев она встречает его. Джейк едва не сбивает её с ног на улице Нью-Йорка, улыбается и мило краснеет, когда позже впервые приносит цветы. Они много гуляют, и он умело игнорирует все темы, которых Картер и без того не хочется касаться. Она ничего не ждёт, но вечера один за одним сливаются в вереницу смеха, объятий и влажных поцелуев, переходящих во что-то большее. Вот так просто? Ты идёшь по улице, судьбоносный дождь вынуждает чьи-то ноги соскользнуть по влажной плитке прямо к твоим, и вот ты уже не понимаешь, что же это было до него? Где он был раньше? Шэрон не задаётся целью забрать себе и присвоить, Джейк просто всегда рядом, и она ощущает пульсирующее счастье где-то под кожей. Каждый раз Шэрон вспоминает Стива и тихонько усмехается самой себе. Как же похоже это чувство на то, о чём он говорил. О том, что для них с Джейком у этой вселенной отмерено не так много времени, она даже не догадывается до тех пор, пока часть её самой не рассыпается вместе с ним на атомы. Когда она вновь встречает Стива Роджерса, у того пара новых седых волос в отросшей шевелюре и тусклый взгляд. Она садится напротив него в новом укрытии Мстителей и льёт в кружки себе и ему красное сухое, беззастенчиво утащенное из холодильника Старка. Их старинной традиции вновь находится место в исковерканной напрочь жизни. — Я встретила кое-кого. Стив понимающе смотрит и печально ухмыляется, ударяясь своей кружкой о её. Вокруг них точно такие же потерянные люди, каждый со своей болью. Они слепы к их компании, и никто не обращает внимание, когда их Капитан опустошает бокал залпом. Стив проглатывает вино, на цену которого можно было бы отстроить дом в пригороде, и поднимает глаза. На щеке в бликах искусственного освещения мерцает слеза. Они смотрят друг другу в глаза и молчат. Слова после этого оказываются лишними. Шэрон выжжена, как земли Рима при правлении Нерона. Стив устало трёт глаза, стирая влагу со щеки, и смотрит сквозь неё. Она больше не спрашивает, каково это, ей самой всё понятно. К тому, чтобы оставаться живым мертвецом, можно привыкнуть. Так говорил Стив Роджерс. Шэрон надеется, что как и во всём остальном, может доверять его словам.