(не) гетерохромия

У Долл с самого детства ничего своего, Долл изначально поломанная: у неё пол-лица изувечено, глаз всего один, да и тот — правый. Не её, то бишь. Будет. После 12. Но она не отчаивается. Да и не жалуется особенно, в общем-то: у кого-то и того нет. У многих ещё-бездомных детишек-калек, к примеру. А она хорошо устроилась: работный дом не чета улицам. Долл не отчаивается. Долл любопытная, и двенадцатилетия она ждёт как чуда. И весь День Рождения как на иголках проводит, старших вопросами соулмейтинга доставая и в зеркала каждые десять минут заглядывая: не пропустить бы момент, когда ярко-синяя, ультрамариновая, как любит говорить Бист, радужка цвет наконец сменит. Но время идёт, наступает полночь следующего дня, а она всё не меняет. И рисунок на ней точь-в-точь прежним остаётся. Странно. Долл недоумевает сначала: может, она недоглядела чего, может, зрение подводит, может, старшие чего разглядят? А старшие только плечами и пожимают растерянно. А может, она день перепутала? Это бы всё объяснило, конечно, но... Но нет. Всё верно. Просто она, чёртов инвалид, и тут оказалась поломанной. Вселенная таким, как она, соулмейтов не выделяет, видимо. Ясно всё. Проходили уже. Ничего нового. Долл плачет сначала, а потом от слёз отфыркивается. "Нечего, мол, нюни разводить", — думает. — "Любовь всей жизни проебала, да и ладно. Невелика потеря." Джокер её, дующуюся на весь мир, издалека подмечает. Джокер подходит, он о её беде наслышан: слухи у них быстро разлетаются. Он, доковыляв, подсаживается и, её злого сопения не замечая, начинает сказку-но-вообще-то-быль рассказывать — о мальчике, соулмейт которого по глупой случайности умер за день до своего двенадцатилетия, о мальчике, соулмейт которого остался жить только в его глазах. И договорив, улыбается мягко, но грустно, без привычных ямочек на щеках, так что Долл, два и два сложив, спрашивает: — Этим мальчиком был ты, так ведь? — Ага, — и он усмехается горько, а ещё губу закусывает. — И знаешь, может, лучше вовсе не иметь соулмейта, чем потерять его так. И так рано. Долл задумывается. Долл утирает полузасохшие слёзы. Джокер треплет её по волосам и сваливает. А Долл думает. И может, только "может", он и прав. * * * Сиэль же нарочно от всех этих соулмейтовых бредней в пользу силы отказывается, когда с Себастьяном контракт заключает. Ему до 12 ещё ого-го, ему 10 всего, а на правом глазу уже красуется печатка демоническая. Её магия сильнее соулмейтовой, через неё никогда чуждый Сиэлю цвет не проступит. И ему никогда ничего не узнать о своём соулмейте. Если бы только его это волновало... Но его только месть волнует. * * * Когда Долл впервые новенького, что потом нарекают Смайлом, встречает, первое, что бросается ей в глаза — его левый глаз, точная копия её правого. А его правый прикрыт повязкой, точно как её левый — чёлкой. Глядя на него, она чувствует себя так, будто смотрится в кривое зеркало. Она мотает головой, прогоняя наваждение. И, кажется, кое-что понимает. Она не уверена. На всякий просит Джокера нового мальчишку с ней в одну палатку определить. Тот сперва усмехается недоверчиво, но ничего не спрашивает — Долл редко для себя чего просит, да и не сложно ему вовсе эту просьбу выполнить. Плюс, он глаз мальчонки тоже видел — не слепой ведь, в самом деле. Два одинаково поломанных, надо же. Вдруг из этого что и получится, думает. И не отказывает. Долл ему благодарна. * * * После были фантомхайвовы сладости, ссора в душе, недо-каминг-аут Долл, приступ астмы Смайла... Много чего было. И с каждым разом Долл лишь больше в догадках своих убеждалась — настолько правильным всё это казалось. (Только ей одной, Сиэль давно сделал свой выбор) * * * Всё это заканчивается на пороге отцовского поместья. Смайл оказывается Сиэлем Фантомхайвом, Джокер оказывается мёртв. И о последнем она так старательно-шокированно старается не думать, что анализирует вместо этого какую-то чушь. Что-то вроде: подумать только, её соулмейт — владелец компании, что производит её любимые сладости. Или: похоже, ни в одной из альтернативных соулмейт-вселенных из сказок Бист у них не было бы ни единого шанса. Даже будь их имена выжжены чем друг у друга на запястьях — и это бы не помогло. Ведь она только сейчас — слишком поздно — узнаёт его настоящее имя. А он её — и вовсе нет. Или: Джокер был прав. Может, лучше вовсе не иметь соулмейта? Она думает-думает-думает, слёзы против её воли с глаз стекают, и она только-только в рыданиях собирается о соулмейтинге заикнуться и напоследок всё ему высказать, только поздно, знаете? Между ними (снова) встаёт дворецкий. И последняя слёзная усмешка хрупкой фарфоровой маской навсегда застывает на невинно-прекрасном лице Долл. Джокер во всём был прав. Настоящие имена — чушь, блажь. Кому они нужны? С её он в конечном счёте не прогадал. Только вот Смайл почему-то не улыбается .