— Доброе утро, мистер Мин. — Учтивый швейцар, облаченный в, на первый взгляд, обычный, но на второй — безупречно скроенный черный двубортный пиджак, отделанный серебристым кантом, и таким же кантом отделанную черную фуражку, приветствовал подошедшего брюнета вежливым наклоном головы.
— Доброе утро. — Невысокого роста брюнет вежливо улыбнулся в ответ, всем своим видом транслируя, что ему нравится работа, к которой он вот-вот готовился приступить.
Точнее, это даже нельзя было назвать работой, потому что Мин Юнги был достаточно умен и дальновиден, чтобы нанять в штат находящегося в его собственности отеля грамотных и ответственных людей. Все, в чем заключалась его работа — каждый раз, с чувством глубокого морального удовлетворения, убеждаться в том, что все работает как часы. Швейцарские часы, с платиновым механизмом ручной работы, помещенным в безупречный золотой корпус. Да, это был его отель. Отель «Горизонт», пять звезд.
На первый взгляд, непримечательное здание, выделяющееся лишь лаконичным классическим фасадом и небольшим, обозначающим его предназначение, деревянным козырьком, украшенным интеллигентной ковкой. Никаких лишних огней, лепнины, гипсовых горгулий и пухлозадых ангелочков, обрамляющих огромную, кричащую в космос о роскоши внутренней обстановки вывеску. Статус этого отеля был широко известен в узких кругах. Стоимость проживания, а точнее, одной ночи исчислялась цифрой с тремя нулями.
Откуда взялись три нуля? Ну, во-первых, отель располагался в самом центре города, что обеспечивало очень комфортное передвижение, особенно, если учесть, что иностранным делегатам и по специальному запросу любому, готовому пойти на дополнительные расходы гостю предоставлялся личный автомобиль с водителем. Как Мин Юнги достался такой лакомый кусок земли? Все было очень просто — он пошел на сделку с государством в лице мэра и возглавляемого им муниципалитета, подписав обязательства о том, что его будущий, на тот момент находящийся лишь в тщательно проработанном проекте отель всегда сможет послужить для размещения нужных и важных государству и городу лиц.
По сути, отель был комфортным и отвечающим всем возможным запросам пристанищем для различных научных делегаций, политических деятелей и крупных бизнесменов. Отель был оплотом высокой интеллигенции, по достоинству ценящей комфорт во всех его проявлениях, не ограничивающихся лишь мягкими матрасами и постоянным доступом к горячей воде, и тишину. То, что высоко ценил сам Мин Юнги.
Во-вторых, отель предоставлял полный спектр услуг, непосредственно связанных с информационными технологиями и техническим прогрессом в целом: от быстрой и качественной сети Wi-fi до оснащенного по последнему слову техники конференц-зала. Всего номеров было пятнадцать и все они размещали на четырех этажах. Они были абсолютно одинаковыми по дизайну и интерьерному наполнению, которое отличалось высоким качеством и, соответственно, стоимостью используемых для отделки материалов и участвующих в обстановке предметов мебели. И это было "в-третьих", куда можно также включить исключительно качественный и регулярный сервис, что, в принципе, является стандартным условием для любого отеля, претендующего на столь высокую категорию.
Обычно успешные люди возраста Мин Юнги стремились вложить деньги во что-то из сферы развлечений, более перспективное в плане получения быстрой и бесперебойной прибыли, чем отель для очень занятых людей, которые, возможно, вряд ли будут посещать бар или ресторан в несвязанное с завтраком, обедом и ужином время. Но у Юнги уже был свой небольшой, но очень амбициозный, и, что важно, успешно амбициозный и успевший зарекомендовать себя в музыкальной сфере продюсерский центр, и поэтому ему хотелось вложить деньги во что-то тихое, спокойное, умиротворяющее, но приносящее обществу пользу. А кто, как не сильные и умные мира сего, постоянно подстегивающие техническое и социальное развитие информационного общества, приносят этому самому обществу пользу? Это было очевидно.
— Доброе утро, Юнги. — Молодой человек в безупречно выглаженной белой рубашке и с элегантно зачесанными назад светло-каштановыми волосами стоял за лаконичной, выполненной из черного дерева стойкой администрации и совершенно искренне и очаровательно улыбался.
— Доброе утро, Чон Хосок. Я уже говорил, что без твоей улыбки утро не может быть добрым? — Юнги облокотился на стойку, по-детски перегнувшись через нее, стремясь взглянуть на скрытый от посторонних глаз рабочий стол администратора, на котором, как всегда был образцовый порядок.
— Говорил, но я рад, что у тебя и без меня хорошее настроение. — Хосок на этот раз улыбнулся менее широко, но все также дружелюбно, тем самым демонстрируя все имеющиеся у него положительные эмоции в отношении непосредственного начальника.
Чон Хосок был отельером, отвечающим за все, что касалось комфорта и удовлетворения различных запросов, поступающих от гостей (стоит отметить, что они всегда были очень скромными и не отличались извращенной изобретательностью, что опять же говорило об исключительно интеллигентности постоянно собирающейся здесь публики). Юнги сначала нанял его, купившись на очаровательную улыбку и рекомендации с прежних мест работы, а затем уже сделал своим другом, которому за все время совместной работы научился доверять как себе. И Хосок ни разу не предал его доверие.
— А где…? — Юнги забавно обрисовал в воздухе человеческую фигуру, которая, по его мнению, должна была занимать место рядом с отельером.
— Он завтракает. — Хосок чуть виновато улыбнулся. — У него опять была сложная ночь, и он настолько отчаянно боялся опоздать, что проигнорировал необходимость позавтракать. Его позвать?
— Ненужно, а то подавится. А я не могу теперь лишиться такого ценного работника. По крайней мере, раньше того момента, как ему предложат стоящий контракт. — Ценного, и при этом звонкого, который привносил совершенно необходимой жизни в тихий и размеренный распорядок и при упоминании которого Юнги не мог сдержать улыбку.
— Мистер Мин, я глубоко и сердечно извиняюсь! Мог бы челом бить, но врачи говорят, после еды вредно глубоко и учтиво нагибаться. — Юнги пришлось тут же стать серьезным, чтобы не обнадеживать и не расслаблять своего старшего администратора своей же беспечной улыбкой.
— Ким Тэхен, почему тебя не было на рабочем месте? — Юнги пытался звучать строго, но из него так и норовила вырваться улыбка, всегда предательски радужно разбавляющая по изначальной задумке серьезный тон.
— Чон Хосок, ты ему что, не улыбнулся? — Тэхен наклонился к уху отельера, все-таки не стараясь, чтобы его голос был слышен только двоим. — Почему он с самого утра звучит так, как будто сейчас же поднимется в свой кабинет, возьмет мое личное дело и начнет вдумчиво изучать…
— Если бы ты действительно что-то успел натворить, я бы не церемонился и сразу…
— Положил меня к себе на колени и отшлепал, знаю-знаю, но не могу сказать, что боюсь… — Тэхен задумчиво покачал головой, затем вдруг прямо посмотрев на Юнги, быстро вздернув одну бровь.
— И сразу уволил бы тебя, с ужасными, холодящими кровь рекомендациями. — Юнги улыбнулся, однажды научившись уже справляться с неминуемо накапливающимся в районе щек смущением от каждого прямого взгляда красивого администратора.
— Прошу прощения, мистер Мин. Я сожалею, что нарушил субординацию. Я понимаю, что претендовать на ваши колени были слишком самонадеянно, и обещаю, что подобного больше повторится. — Тэхен в один момент стал совершенно серьезным, выпрямившись и сцепив руки за спиной, затем виновато опустив голову.
— Как он это делает, а? — Юнги задумчиво посмотрел на сдерживающего улыбку Хосока, который лишь пожал плечами.
— Хочешь, я принесу тебе кофе через десять минут? Холодный, как твое сердце, и горький, как моя надежда заслужить твое уважение? — Тэхен приложил руку к груди, почти что восхищенно, но при этом с необъяснимой тоской смотря на Юнги.
— Разумеется, хочу. И перестань паясничать — тебе не идет. — Юнги решительно направился к лифту.
Ким Тэхен. Если раньше он частенько занимал его мысли просто потому, что Юнги все время сомневался в своей вменяемости, взяв такого как будто слишком легкомысленного молодого человека на такую ответственную работу, то теперь Юнги думал о том, что оказался достаточно дальновидным, взяв такого молодого человека на работу. Потому что Ким Тэхен очень быстро стал лицом его отеля. Приветливым, исключительно красивым лицом, с не поддающимся объяснению и не дающим шанса устоять магнетическим взглядом и убийственно дружелюбной квадратной улыбкой.
Вообще, Ким Тэхен был вполне себе удачно дебютировавшим актером, который в один момент решил, что хочет приносить реальную пользу обществу и работать с людьми. Скорее всего, ключевым побудительным мотивом была именно работа с людьми. А еще более вероятно то, что Ким Тэхен просто поддался какому-то мимолетному порыву, просто придя на собеседование, о котором, разумеется, узнал совершенно случайно. Он просто пришел и просто очаровал Чон Хосока, который к тому времени уже был принят в штат и уже пользовался доверием Юнги, по факту решавшего, зачислять в штат кандидата или нет. Судя по тому, что Тэхен уже работал в отеле больше года, можно понять, что Юнги тогда принял решение в его пользу.
Часто Тэхен был непосредственен как ребенок, и когда Юнги видел эти проявления, всегда совершенно безобидные, он испытывал очень легко, но очень отчетливо отдающее под лопатку беспокойное волнение по поводу того, как гости, всегда серьезные и респектабельные люди, будут реагировать на его зачастую внезапное и не поддающееся никакому предсказанию поведение... Однако, и осознание этого в один момент заставило Юнги раз и навсегда облегченно выдохнуть, гости всегда реагировали благосклонно, если не сказать, с участием. Хотя больше подойдет слово умиление.
˙ ˙ ˙ ˙ ˙
— Тэ, что это? — Хосок с удивлением смотрел на яркую коробку, которую Тэхен выложил перед своим рабочим компьютером, сразу принявшись за ее распаковку.
— Это ксилофон. — Он, небрежно отбросив упаковку, достал яркий, очевидно, детский музыкальный инструмент, металлические пластины которого были раскрашены в соответствии с цветами радуги. — Очаровательно, правда? Я вдруг вспомнил, что в детстве всегда хотел ксилофон. Ну знаешь, на детских утренниках всегда самым удачливым доставался ксилофон и бубен, а мне — долбаный треугольник, по которому нужно было ударять раз в минуту. И пусть меня всегда убеждали, что треугольник — это самая важная часть любого оркестра, я был уверен, что треугольник — это отстой, с завистью смотря на другого такого же карапуза, как я, колотившего по нему…
Тэхен почти с нежностью провел своим длинным тонким пальцем по металлическим пластинам, затем взяв в руки небольшой пластмассовый молоточек.
— Тэ, серьезно? На рабочем месте? — Хосок не успел адресовать Тэхену строгий взгляд, по причине очень вовремя подоспевшего постояльца, лишь ткнув беспечно ностальгирующего музыканта в бок, заставив поднять глаза.
— Добрый день, чем могу быть полезен? — сказав это и очень вежливо улыбнувшись, Тэхен вновь ударил по ксилофону, прикрыв глаза от удовольствия и услышанного тонкого чистого звона.
— Я бы хотел… — постоялец, очень солидный на вид мужчина, седина которого очень благородно отдавала серебром, немного растерянно смотрел на Тэхена, который как ни в чем ни бывало продолжал бить молоточком по металлическим пластинам, пытаясь сделать получающиеся трели более гармоничными. — Прошу прощения, это что?
Заподозрив будущее недовольство, Чон Хосок уже было хотел вмешаться, но Тэхен просто и оперативно расположил ксилофон на стойке, напротив глаз постояльца.
— Это ксилофон. Хотите? — он совершенно буднично протягивал доктору физико-технических наук пластмассовый молоточек.
Мужчина выглядел достаточно растерянным, но в следующее мгновение…
— Самая большая мечта детства! Одно время хотел подарить внуку, потому что себе покупать уже совсем несолидно, но дочь воспротивилась. — Доктор физико-технических наук начал со знанием дела отбивать по металлическим пластинам какой-то занятный ритм.
— Маленькие радости нельзя измерять по шкале солидно-несолидно, потому что они созданы с одной целью — дарить улыбку. Забирайте! — Тэхен решительно выложил перед постояльцем коробку и начал аккуратно запаковывать ксилофон обратно, воспользовавшись смятением прервавшего свое беспечное музицирование мужчины.
— Но… — он, кажется, был застигнут врасплох подобной щедростью.
— Знаете, говорят, дареному коню в зубы не смотрят и на солидность не оценивают, а это… Подарок от отеля. — Тэхен звучал совершенно серьезно, как будто это могло убедить постояльца принять скромный дар, и ведь убедило.
— Большое спасибо. — Мужчина, взяв коробку, смущенно улыбнулся, как ребенок, наконец, получивший заветную игрушку.
— Только… — Тэхен поднял вверх указательный палец. — Пообещайте мне, что больше не будете мерить маленькие радости на их солидность!
Мужчина поднял вверх ладонь.
— Торжественно клянусь. — В его тоне была как будто неподходящая для его солидного облика игривость, очень очаровательно отражающаяся в появившемся блеске глаз.
˙ ˙ ˙ ˙ ˙
После этого Тэхен получил письменную благодарность и чаевые, на которые, и они с Хосоком специально посчитали, он мог купить себе 12 точно таких же ксилофонов.
Однако помимо очаровательной непосредственности Тэхен обладал еще одной очень незаурядной чертой. Он был влюбчив. Крайне влюбчив. Каждый раз влюбчив до бабочек в животе и головокружения. Каждый раз — это с периодичностью примерно в 2-3 недели. Хосок, успевший достаточно сблизиться с Тэхеном, чтобы иметь возможность вести статистику, не мог выявить какую-то явную закономерность, но факт оставался фактом: Тэхен влюблялся со скоростью света. Однако, здесь нужно сделать очень важное, если не сказать решающее уточнение. Он никогда не изменял, предпочитая сразу разрывать отношения. Причем, он разрывал отношения с прежним партнером даже если с будущим к тому моменту не успел перекинуться и парой слов. Потому что он действительно влюблялся, всей своей романтичной и непосредственной душой, а в таком случае сохранять уже отжившее чувство становится невозможным.
— Я знаю, ты хочешь со мной поделиться. — Хосок, удостоверившись, что холл отеля совершенно пуст, приземлился на мягкое кресло, теперь с любопытством смотря на вмиг воодушевившегося после ухода Юнги Тэхена.
— Я люблю его. И это совершенно точно! — Его глаза горели огнем, и этот блеск не могли скрыть даже спадавшие на лоб игривые пряди чуть волнистых темных волос. — И не нужно задавать вопрос «сколько мы знакомы», потому что большое чувство — это выстрел в самое сердце, а для этого хватит и доли секунд.
— Удивляюсь, как ты до сих пор жив… — Хосок с беспечной улыбкой наблюдал за тем, как лицо Тэхена становилось все серьезнее.
— Ты продолжаешь считать меня легкомысленным.
Хосок невинно поднял вверх две руки.
— Тэ, я не считаю тебя легкомысленным. Я считаю тебя влюбчивым, но…
— Мы знакомы две недели, и я уже могу сказать, что мы с ним родственные души. Мне никогда еще не было так легко с кем-то и так приятно в чьем-то присутствии… — Пока Тэхен мечтательно закатил глаза, на ум Чон Хосока сразу пришло еще как минимум пять родственных душ Тэхена, и это он не пытался специально вспомнить, и это чуть больше чем за месяц.
— Я рад за тебя. — Хосок действительно был рад, потому что был уверен в том, что Тэхен был совершенно искренен в своих чувствах. Просто его искренние чувства были слишком скоротечны, но это не могло характеризовать его негативно.
— Спасибо. Возможно, я вас познакомлю. — Тэхен задумчиво улыбнулся, а Хосок вдруг понял, что он не познакомился ни с одной из родственных душ Тэхена, хотя тот его об этом предупреждал с завидной регулярностью.
— Буду ждать. — Хосок поднялся, одернув брюки на коленях. — А теперь быстро отнеси Юнги кофе и примемся за работу. У нас два выселения и один заезд, на 3 человека.
***
— Если хочешь, можешь пойти поужинать — я буду здесь, если кому-то из гостей что-то понадобится. — Хосок участливо положил руку Тэхену на плечо, как только он вновь вернулся за стойку, до этого сопроводив и разместив последнего заехавшего постояльца до его апартаментов.
— А может, немного нарушим правила, и поедим что-нибудь прямо здесь? Я уже устал обедать и ужинать в одиночестве… — Тэхен нахмурил брови и поджал губы. — Юнги ведь все равно уехал. Заездов сегодня больше не будет, а по телефону невозможно будет распознать вкус сэндвичей. Да, сэндвичей! Я договорюсь с нашим милым Сокджуном-поваром, и он сделает нам два отменных сэндвича, с индейкой, салатом, сыром…
— Ты толкаешь меня на преступление, ты знаешь? — Хосок хитро сощурился, уже прикидывая возможные риски быть пойманными с поличным на рабочем месте с набитыми хлебом щеками. — Ладно, я организую нам кофе. И обещаю, в скором времени я найду еще одного администратора, чтобы не приходилось кушать в одиночестве.
Тэхен уже было собирался сказать что-то благодарственное и проникнутое искренним обожанием, как раздался звонкий и волшебно приятный звук отлитого на заказ и извещающего о новом госте колокольчика. И Тэхен, с широко открытыми глазами и не слишком прилично в контексте удивления открытым ртом уставился на дверь, схватив Хосока за рукав.
— Боже, он похож на ангела… Хоби, я пропал. — Низкий, взволнованный внезапно участившимся дыханием шепот сразу натолкнул Хосока на мысль о том, что на этот раз рекорда не будет и что до этого родственная душа была родственной всего две недели. Неплохой результат, но и не блестящий, в отличие от медленно и грациозно осмотрительно приближающегося к стойке молодого человека.
